А вот теперь и банкирами можно заняться. В отличие от правителей, целями у меня были не только главы семей, но и их семьи, полностью. Причины так действовать понятны: у гидры нужно все головы рубить, чтобы эти семьи совсем зачахли и не лезли в политику. А за кем нужно охотиться, я уже знал: список из одиннадцати фамилий тех, кто больше всего вкладывает деньги в войну и получает барыши, у меня на руках. Жаль только, что всего семь семей из этого списка находятся в Англии, остальные – кто в Канаде, кто в Америке, успели сбежать, а эти ещё выжидают. Неудобно ещё было то, что некоторые члены этих семей жили отдельно в своих домах и квартирах. Придётся поездить, чтобы стереть их из истории. Полтора месяца спустя Я стоял у борта и внимательно наблюдал, как судно, медленно, с помощью двух буксиров подходит к причалу Архангельска. Один из кранов, который, вероятно, и будет разгружать сухогруз, уже повернул стрелу. На пристани стояли и пограничники, и таможенники. То, что на борту среди пассажиров есть иностранцы, им было известно. Я имел на руках документы английского подданного, совершеннолетнего, по ним мне было двадцать три года. Документы настоящие, только слегка доработанные мной. Бывший владелец их – сирота, это точно, и в данный момент мёртв, искать его не будут, а тело я хорошо спрятал. Документы качественные, и ими вполне можно пользоваться в будущем в случае нужды. Тут полный комплект, от метрики до прав на вождение автомобиля и загранпаспорта. Всё было. И находился я на борту сухогруза в качестве туриста, о чём сообщил в советском посольстве в Лондоне, когда посетил его. Мол, устал от войны и всегда хотел посмотреть на красоты русских городов. Вот так я смог получить разрешение, приобрёл билет, там же, в посольстве, на борт сухогруза, который доставлял продовольствие и забирал какие-то ящики, я подозреваю, что со станками, и вскоре оказался на его борту. Об Англии мне и сказать особо нечего. Британские службы быстро выяснили, на кого началась охота. Особенно когда поместья двух семей банкиров полыхнули, нашли трупы членов этих семей, да и везде были оставлены записки с цитатами Гитлера, сборник которых я ещё в Берлине купил. На третьей точке меня ждала засада, еле отбился, два отделения солдат положил, ну и понял, что работать больше не дадут. Тем более семьи быстро сменили места проживания и затихарились, а некоторые поспешили покинуть Англию. Вот так и получилось, что до конца я поработать не смог. И дальше занялся тем же, что и англичане любят делать, – грабить награбленное. По документам англичанина Патрика Мэтью Уилкинса двадцати одного года я в одном из банков Ливерпуля арендовал сейф. Максимальный срок аренды в этом банке – двадцать пять лет, на весь срок и арендовал. Документы на Уилкинса и на аренду в сейф и убрал, в будущем они, возможно, пригодятся. Сейф на предъявителя, документы показывать не нужно, это я так настоял. Получить доступ к сейфу было достаточно легко. Нужно назвать его номер и довольно длинный пароль. Это всё. Проходишь и берёшь из него всё, что необходимо. В сейфе же я оставил и маузер, тот, что с деревянной кобурой, патроны к нему, двенадцать слитков золота, фамильные драгоценности одной из банкирских семей и чемодан денег: половина – в английских фунтах, а другая половина – в американских долларах. Мне повезло, семья как раз собиралась покинуть Англию и сами собрали всё ценное. Естественно, трофеи с двух семей не могли войти в один сейф, оттого я арендовал их четыре: один, как я уже говорил, в Ливерпуле, два в Манчестере в двух разных банках, четвёртый в Бирмингеме. Я не складывал все яйца в одну корзинку. Последние три арендованы на двадцать лет, тоже их максимальный срок. У главы одной из банкирских семей оказался очень разговорчивый помощник, который ну очень хотел жить, вот и рассказал, что вместе с семьёй будет вывозить золото, и сообщил, когда, на какой машине, из какого банка и по какой дороге к нужному порту его повезут. В охране всего два человека плюс водитель и сопровождающий, отвечающий за груз. Перехватить их удалось без проблем, как и спрятать машину с грузом. Потом, когда сейфы были мной арендованы, два из них я доверху заполнил золотом, в двух других были остальные трофеи – деньги, драгоценности. Однако оружие, пистолеты и один автомат, имелись в каждом сейфе. Так, на всякий случай. Номер и пароль сейфов были один на все. И да, паспорт того поляка тоже в одном из сейфов лежал, мало ли, пригодится. При себе я оставил мизер. В посольстве поменял фунты на рубли, примерно две тысячи вышло, ещё триста фунтов были при мне, всё задекларировал и отправился в путь с небольшим чемоданчиком и саквояжем. Пока сбрасывали трап, я неторопливо прошёл в свою каюту, забрал багаж и направился к сходням. Сначала меня встретили пограничники, поставили свою печать, потом таможенники. Причём настороженные, что-то им не понравилось, и пришлось показать багаж. Чехол с тестером они приняли за фотоаппарат, даже смотреть не стали, инструменты их тоже не заинтересовали, так что, проверив мои вещи, пропустили, поставив отметку в документы о прохождении их пункта. И я был свободен, мог делать, что захочу. Я же турист, меня никто не встречал. А так как здесь было представительство Англии, что-то вроде консульства по торговым делам, через них я приобрёл билет на поезд в СВ, на завтра. Купив матрёшку – не знал, что они в это время уже продавались, – я, довольный, пошёл устраиваться в гостиницу. Обслуга, видя меня с матрёшкой, втихаря улыбалась, видимо привычная к подобному со стороны иностранцев. И да, я отметил за собой слежку, не особо профессиональную, но на криминал явно не похоже, больше напоминает работу спецслужб. Думаю, молодёжь на мне тренируют. Или просто отрабатывают слежку на подходящем объекте. Может, проводят до поезда, и на этом всё. А ночью я незаметно выскользнул из гостиницы, сделал то, что спланировал, и так же незаметно вернулся. А в полвосьмого утра я уже устроился в купе, и поезд, дёрнувшись, отправился в Вологду. До конца маршрута я не доехал. Вчера ночью я подстерёг пару пьяных матросов, кажется, даже английских, судя по разговору, вырубил их и, сделав вид, что их поцарапали, сцедил в банку крови. Почти литр вышел. Так как я ехал один – если бы это было не так, пришлось бы выкидывать банку с кровью и использовать другой план побега, – на середине пути, в два часа ночи, испачкав часть снятой одежды кровью, забрызгав купе и бросив на пол окровавленный нож, характерную для зоны заточку, я прихватил саквояж (раскрытый чемодан с раскиданными вещами оставил в купе) и пошёл к тамбуру, оставляя дорожку из капель крови. Здесь налил небольшую лужицу и испачкал ручку двери, будто моё тело воры, что решили поживиться, сбросили с поезда. Документы на Паркинсона, по которым я прибыл в Союз, оставил в купе, тоже замарав кровью. Я ушёл в другой вагон и через полчаса, когда была стоянка, сошёл с поезда. Паники вроде не было, хотя я был уверен, что до неё дойдёт, но, наверное, в темноте кровь не заметили, она должна была успеть подсохнуть, или её за грязь приняли. Поезд ушёл, а я с семью тоже высадившимися пассажирами прошёл в здание вокзала. Покосился на кассу, но сейчас приобретать билет не стоит, запомнят, а днём – легко. Пассажирские поезда проходят здесь раз в сутки по ночам, товарняки же чуть ли не каждый час пролетали. Что это за станция, я даже не знаю, но уверенно направился к выходу, болтая с одним из пассажиров, на русском естественно. Говорил, что неподалёку армейский дружок живёт, приглашал меня в гости, но ночью к нему ломиться неудобно, а на станции даже гостиницы не оказалось, да и не село здесь, деревенька, глухомань. И пассажир поспешил от меня отделаться, видимо догадавшись, что я на ночлег собрался напроситься. Это он правильно догадался, жаль, соскочил, и мне пришлось задуматься, куда двигать. Это не будущее, где вся страна дорогами, как паутиной, накрыта и машины часто проезжают. Если проще, у этой станции трассы не было. Вот застрял! Ещё и холодно, начало ноября, температура уже ниже нуля опустилась, облачка пара выдыхаю. Возвращаться на вокзал я не хотел, хотя там было тепло. Да и не вокзал это, скорее сарай, где сидел работник станции и имелась комната милиционера. Между прочим, он выходил нас встречать, внимательно осматривая, но не подходя, так что соваться туда точно не стоит. Как я понял, до Вологды осталось около ста километров. В принципе, я и пешком дойду. Поэтому, когда этот мужичок с портфелем от меня отделался, я вышел на дорогу. Две колеи, лужи, подёрнутые плёнкой льда, но по обочине идти можно. Шагалось легко, под подошвами тёплых шнурованных ботинок хрустела промёрзшая трава. Вдыхая чистый лесной воздух, а вокруг вековые сосны стояли, я только радовался прогулке. Когда начало рассветать, со спины меня начал нагонять рёв мотора. Рассмотрев квадратную коробку автобуса, я поднял руку. Водитель остановился. – Тебе куда? – добродушно спросил он. – Вообще в Вологду, но докуда подбросишь, дотуда и доеду. Автобус оказался не рейсовый, лесорубов вёз с вахты. Мест не было, но я и стоя неплохо добрался до села, где купил билет на автобус до Вологды и уже через час трясся на дерматиновом сиденье. Дальше и описывать нечего, приобрёл билет на поезд до Ленинграда и следующую ночь уже спал на верхней полке. Вроде всё удачно прошло, теперь восстановлением документов займёмся. Поезд прибыл на вокзал ровно в девять утра, и с толпой пассажиров я покинул вагон. С поиском жилья проблем не возникло, снял комнату в коммуналке на десять дней, если больше потребуется, доплачу. И, приняв душ, а то уже на себе сантиметр грязи ощущал, направился к директору детдома: если кто и сможет мне помочь с восстановлением документов, то именно он. Оказывается, директор сменился, а нового я не знал, его перевели из другого детдома. Жаль, я очень рассчитывал на помощь. Нет, и этот директор, уловив суть проблемы, сказал, что поможет, но с его вялостью дело явно затянется на неопределённое время. Поэтому я решил рискнуть, мол, хочу пожертвовать детдому сто рублей, накопленные с моих зарплат. Тот заинтересовался и, приняв деньги – ха, пожертвование! – заработал активнее. Сначала мне восстановили паспорт, это заняло пять дней, благо архивы были целыми. Выписку из детдома, метрику тоже получил, аттестат об окончании восьми классов. Сложнее всего было с комсомольским билетом, но и его я всё же восстановил. Всё заняло пятнадцать дней, и я, не собираясь доле задерживаться, сел в поезд на Москву. Кстати, надо посетить мою бывшую комнату в коммуналке, где мы с Гардом жили и которую потом продали: не было ли каких новостей для меня. Дорога пролетела незаметно, я опять большую её часть банально проспал. В столице я снова снял комнату, в гостиницу лучше не соваться, там везде бронь требуют и говорят, что мест нет, так что объявления о сдаче комнат – наше всё. Или ещё, бывает, старушки пасутся на вокзале с предложениями, именно так я себе жильё и нашёл. Причём у бабульки была своя комната в коммуналке, а сдавала она другую, хозяин которой был в отъезде. Кинув вещи в снятой комнате, я пошёл к дому, где прожил почти четыре года. Хозяин у комнаты уже сменился, тот, кому мы продали, по этапу поехал, но управдом был прежний, обрадовался, когда я пришёл, даже чайку предложил. И тогда и ввёл меня в курс дела. – Повестка на тебя из военкомата приходила в сентябре, там же не знали, что ты выписался. Что делать будешь? – Надо в военкомат сходить, разобраться, а то ещё подумают, что уклонист, – чуть подумав, сказал я, сделав глоток чая. Как раз укрыться на время в армии и отдать свой гражданский долг я был как раз не прочь, что заметно произвело на собеседника хорошее впечатление. – А где ты сам-то был? Об афере твоей с квартирой я в курсе. – Да тут не я, – поморщился я, как от зубной боли. – Дружка моего помнишь? Та ещё скотина, он заставил. Потом мы на Север на заработки поехали, платили хорошо. Там вдрызг разругались, и этот гад сжёг все мои документы. Пришлось ехать в Ленинград, я сейчас оттуда, и всё восстанавливать. – Да уж, с такими друзьями никаких врагов не нужно. – Так и я о чём? Теперь прописку получить, в военкомат сходить узнать, что там с повесткой, не поздно ли, вроде осенний призыв закончился. – Если всё нормально, тебя возьмут. А завтра подойди, решим вопрос с пропиской, есть кое-какие мысли. – Спасибо. – Пока не за что. Больше новостей для меня не было. Мы ещё немного посидели, и я направился по делам. Не все документы я восстановил, вот в чём дело. Проживая в Москве, под присмотром Гарда, я смог получить водительские права, позволяющие водить всё, что имеет колёса и гусеницы. Хотя нет, тракторы не смогу, на них не сдавал. Добравшись до нужного учреждения, я написал заявление об утрате прав и узнал, что должен прийти через четыре дня и забрать готовые новые. Фото для них я передал. Отлично, не так и долго ждать, как я думал. Время ещё было, три часа дня, и, подумав, я решил уже сегодня дойти до военкомата, нечего до завтра ждать. Дежурный, узнав, по какому я вопросу, отправил в кабинет, где находился архив, нужно найти папку с моим делом. Лейтенант лет двадцати пяти, который занялся мной, нашёл папку с моим личным делом и, пролистав её – я удивился, так как там было моё фото, которое я принёс в отдел кадров, когда на работу устраивался, – сказал: – Как я понял, ни место работы, ни старый адрес уже не действительны? – Так и есть. Насчёт адреса можно решить, причём в нашем районе. Я не опоздал с призывом? Тот поморщился и ответил: – Опоздали, на днях закончили осенний призыв. Но есть возможность переиграть. Как насчёт училища? Некоторые ещё не закрыли приём. Мне о трёх точно известно, недавно заявки пришли. – Хм, предлагайте. – Так… Есть вакансии в училище на сержанта зенитной артиллерии. Командир расчёта. Обучение год. Училище находится в Минске, новое, два месяца, как открыли, туда направляют бойцов из действующих частей и призывников. Потом – училище войск связи, также сержант, специальность – радиотелеграфист. Ну и почему-то ещё не закрыла приём школа снайперов. Но тут своя специфика, могут и не взять. По результатам медкомиссии видно будет. В снайперы идти я не хотел, ничего нового я там не узнаю, скорее сам многому научить смогу. Только убедительно доказать, откуда у меня такие знания, не смогу. Значит, мимо. Про связиста и думать не стоит, этих бедолаг только пожалеть можно, а вот зенитчиком – почему бы и не стать? Лично я – за. Поэтому выложил своё решение: – Хм, мне нравится специальность зенитчика. Когда всё будет готово в плане оформления? – А когда прописку сделаешь? Она нам на самом деле не так и важна, но с ней проще. – Могу сегодня. – Тогда завтра приходи с документами, всё оформим, выдам бланк, пройдёшь врачей, медкомиссия уже не работает, самому придётся побегать, и через пару дней отправим в Минск. Если даже опоздаешь на пару дней, ничего страшного, примут. – Лады. Покинув военкомат, я прямым ходом отправился обратно к домоуправу. Раз уж обещал помочь, пусть помогает. И он не обманул, вывел на знакомого, курировавшего общежитие, где прописано по пять человек на квадратный метр, но и меня втиснули. А на следующий день я снова был в военкомате. Надеюсь, успею получить замену прав до того, как меня отправят в дорогу дальнюю. 15 мая 1941 года Окрестности Кобрина. Полевой лагерь отдельного лёгкого учебного зенитного дивизиона Три часа утра Я поёжился и поправил на плече СВТ, мою гордость, на весь дивизион одна самозарядка, и она у меня. А что, перед тем как на бойцов нашего учебного дивизиона начали записывать оружие, я поговорил со старшиной, пообещал ему литр, и тот, извернувшись, достал мне эту винтовку, вписав в удостоверение курсанта. С учётом того, что все поголовно курсанты были вооружены карабинами Мосина, он действительно расстарался, и литр, что я ему передал с закусью, заслужил, а я заполучил то, что хотел, и то, что хорошо знал. Да, СВТ мне знакома ещё по прошлой жизни. Она была комплектная, с подсумками и штык-ножом и уже более полугода служила мне верой и правдой. Учёба шла нормально, всё осваивалось достаточно легко, ещё полгода – и я стану сержантом. А сейчас охранял расположение – палатки, штаб и кухню. Чтобы покой наших бойцов никто не нарушил. А то вон, говорили, у соседей кто-то пробрался в крайнюю у леса палатку и вырезал всех. Такое случается. Нападающих так и не нашли – тихо пришли, тихо ушли. Думаю, поляки озоруют. У машин и орудий нашего дивизиона, то бишь зениток, стоял на часах другой курсант. Встряхнувшись, я покосился на штабную палатку, возле которой курил наш разводящий, и замер от явно приближающегося шума. Придерживая каску, я посмотрел на светлеющее небо. А вот это мне уже не нравилось: со стороны границы наползала армада бомбардировщиков. Вот чёрт, всё же историю изменить мне удалось, но напали на нас раньше, а я был уверен, что до сорок второго немцы не рискнут, завязнув с англичанами, ведь новый премьер-министр лорд Галифакс за убийство преемника тоже объявил немцам войну до победного конца, и те действительно ужесточились. Да нет, рискнули-таки. Хотел как лучше, а получилось как всегда. Ладно, повоюем, даже интересно. Зря, что ли, я так в армию рвался? Тут не только тренировки в стихиях, но и нормальная физ-ра. Мысли метались в голове, и пришлось взять себя в руки, чтобы успокоиться. Ну да, когда я понял, что происходит, меня будто током ударило. Даже пот выступил от волнения, и сердце громко забилось. Небольшой цилиндрик из материала, похожего на медь, который я крутил пальцами, отправился в карман галифе, а я негромко, проходя у штабной платки, сказал разводящему, который застыл, глядя на небо, позабыв о сигарете, тлеющей в его пальцах: – Товарищ старший сержант, командира поднимите, это не наши, что-то серьёзное надвигается. – Разговорчики! – по привычке взвился тот. – Наряд за несоблюдение тишины и устава караульной службы! – Есть наряд, – буркнул я и направился дальше. Сержант же, отшвырнув сигарету, быстро подошёл к командирской палатке. Как он будит командиров, я уже не видел, так как, поглядывая на небо, продолжил двигаться вдоль палаток, зорко следя за опушкой, нет ли там кого. Наш летний лагерь располагался возле некрупного лесного массива и с воздуха не замаскирован. Вдали виднелись редкие огни Кобрина, до которого было максимум километра два. Недавно был приказ готовиться к учениям, и мы готовились, но, похоже, экзамен на профпригодность будут теперь принимать немцы. У нас учебный дивизион, видимо, решили просто дать возможность курсантам поучаствовать, получить опыт. Однако с тем, что у нас было, получать этот опыт довольно сложно. Батарея счетверённых пулемётов «максим» в количестве пяти единиц, все установлены в кузове машин модели ЗИС-5. Батарея крупнокалиберных зенитных пулемётов. Это были три одноствольных ДШК, расчёты которых имели возможность снимать их с машин и устанавливать на землю на треногах, перевозившихся отдельно. Ну и батарея тридцатисемимиллиметровых пушек. Системы лёгкие, оттого наш дивизион и считался лёгким и мобильным. Второй дивизион нашего училища сейчас стоял летними лагерями в другом месте, там были две батареи старых семидесятишестимиллиметровых пушек, и взвод восьмидесятипятимиллиметровых из двух орудий. Нам ещё повезло, у нас машины, а у тех лошади буксируют орудия. Вообще армия для нашего училища не особо расстаралась, мало учебных пособий. Но это и понятно, училище новое, только начало работать. Всё новейшее вооружение в армию идёт, что дали, то и изучаем. Ладно хоть, совсем старьё не выдали. Я числился за вторым расчётом батареи счетверённых пулемётов. Сначала заряжающим был, но после конкурса по прицельной стрельбе вырвался вперёд и три дня назад получил должность наводчика. Кажется, из-за этого разводящий меня и невзлюбил, до этого именно он занимал первые места. Ладно хоть, он взводным был в другой батарее, крупняка. Что же по поводу учений, то, конечно, идея неплохая, однако только на днях мы расстреляли на полигоне все боеприпасы, оставив по одной ленте или обойме на орудие. В общем, боекомплекта нет. Естественно, машины на склады отправили, но сейчас-то мы без боеприпаса сидим. Вон и командиры засуетились, общую побудку объявили. Мы сюда два дня как прибыли после стрельб, но не думаю, что немцы о нас ещё не знают, разведка у них как надо работает. Поэтому я внимательно и поглядывал за воздухом, чтобы неожиданностей не было. Мало ли, уже летят те, кто направлен на нас, и вскоре сверху вывалят бомбы. Вскоре, когда часть моторов наших грузовиков уже ревели, меня сняли с охранения и отправили к своей машине. Парни из нашего расчёта прихватили мой сидор и палатки уже сворачивали, оставляя на траве хорошо заметные пятна на тех местах, где они стояли. Всё грузилось в кузовы трёх машин обеспечения. Добежав до нашей машины, я свернул плащ-палатку, убрал тюк в кузов к нашим вещам и поинтересовался у командира расчёта, какой у нас приказ. Оказывается, приказа покидать место расположения не было, нас просто убирали с открытого поля и отсылали под прикрытие леса. Так что вокруг стояли крики, рёв машин и мат, куда же без него? Нашего «Захара» тоже убрали. На весь дивизион было всего две масксети, которые и натянули с краю, маскируя часть машин, для остальных рубили ветки. Две машины поставили на боевом дежурстве метрах в двухстах от опушки, в чистом поле, к счастью, наш расчёт в них не вошёл, поэтому, когда дали отбой, я завернулся в шинель под нашей машиной и, постелив плащ-палатку, уснул. Командиров не было, комдив на училищной эмке укатил с комиссаром в Кобрин за получением приказов, а то в такой суматохе о нас могут и не вспомнить. Даже в прикрытие никого не взял, видимо, ещё не осознал ужас происходящего, так что за старшего у нас остался командир первой батареи, это та, что из автоматических пушек. Наша пулемётная была третьей. Проснулся я, когда меня пнули по ногам. Не вскакивая, я помнил, где заснул и что надо мной, только повернулся и открыл глаза, а командир расчёта велел: – Вставай, выдвигаемся. Я глянул на наручные часы, мою гордость, ни у кого их больше не было, даже у командира расчёта, такого же курсанта, как и мы, но имеющего по треугольнику в петлицах, младшего сержанта. Он был из тех, кого из армии прислали, таких немного было. В основной массе в училище поступили одни призывники, такие, как и я. Судя по времени, проспал я часа четыре, мало, конечно, но хоть что-то, лучше, чем ничего. Судя по рёву моторов, мы покидали наше расположение, парни мне кашу в котелке оставили от завтрака, будить не стали, так что, проверив, все ли мои вещи на месте, я устроился на корме кузова, за место наводчика встал один из двух наших заряжающих, и, пока мы медленно катили, переваливаясь на ямах, я поел и встал на своё место. Стопор стоит, чтобы стволы пулемётов не мотало в такт движению, и, судя по всему, хм, в Кобрин направляемся, затянутый дымами пожаров. Я осмотрелся, боеприпаса как не было, так и нет, в кузове только наши вещи и оружие, и чего тянули эти четыре часа? Ленты снаряжены, на один бой, и всё. Всего в расчёте наших пулемётов было по пять курсантов: один за рулём, там же, в кабине, сидел командир расчёта, ну и трое в кузове – это я, наводчик и два моих помощника, заряжающие. К тому же так как это всё же учебная часть, то, бывает, мы сменяемся, кто заряжающим становится, кто наводчиком или водителем. В следующем месяце по плану нас должны были на крупняки перекинуть, а потом и в батарею автоматических пушек, изучать их на собственном опыте. Это нормально, и даже правильно, чтобы знать все нюансы. Сейчас пока, видимо, оставили на тех же местах, как и распределили до стрельб, раз привыкли и уже освоили специальности. Двигались мы под прикрытием. В небе над Кобрином патрулировало два звена ишачков, но слева и справа, по бокам, были видны самолёты, которые или двигались в наш тыл, или возвращались. Немцы. Хотя, может быть, истребители охраняли кого другого, даже не может быть, а наверняка, мы же зенитчики, вот уж кого точно охранять не нужно. Правда, если у них есть боеприпас. Сняв с пояса алюминиевую фляжку с водой, я сделал пару глотков и вернул её на место, наблюдая, как мы въезжаем в город и двигаемся по одной из боковых улиц, уйдя с центральной, по которой шли толпы беженцев. Я пока особых изменений с тем, что было в нашу историю с этой войной, не вижу, но и охватываю я, естественно, не всё. Однако, мне кажется, немецкий план «Барбаросса» идёт как надо немцам, а не нам. Интересно, куда нас направят? Тут есть железнодорожная станция, вон она как полыхает, могут погрузить на платформы и отправить в училище доучиваться, но, если поставить себя на место местных командиров, разве они отпустят боеспособную зенитную часть? Вот и я сомневаюсь. Значит, будем воевать. А пока мы двигаемся, я не только слежу за небом, но и не без интереса изучаю местную неразбериху. Толпы беженцев, машины, пытающиеся проехать через людей, крики, мат. Усталые лица людей, у некоторых местных я отчётливо вижу злорадство. Ишь, контра недобитая. А чёрт, это всё комиссар, умеет он с людьми разговаривать и вести их за собой! На перекрёстке дивизион встал, первую батарею отправили к станции, там гуще всего дымило, вторую из крупнокалиберных куда-то ещё, а нашу батарею разделили на две группы: три машины направили в одну сторону, а две под командованием младшего лейтенант Гусарова, он у нас в училище преподаёт математику и расчёты, в другое место. Пока стояли, я с тоской смотрел на колонку, где люди набирали воду. В основном беженцы, очередь большая, а у нас тоже фляжки пусты, но не лезть же вперёд них. Лейтенант сел в передовой грузовик, и мы покатили, судя по направлению, в сторону границы. Вскоре мы остановились у какого-то крытого грузовика. Гусаров, покинув кабину, приказал грузить боеприпас. Ну наконец-то, а то вообще стрёмно было. Мы с наводчиком из второй машины остались на месте, наблюдая за небом, тем более истребители улетели, а бойцы, включая командиров расчётов, начали носить ящики. Хм, по десять на каждую машину и всё? Так это, считай, два неполных боекомплекта, маловато. Надеюсь, доставка ещё будет. Сложив ящики в кузов, мы продолжили движение, а заряжающие, сидя в кузове и вскрыв по цинку, стали снаряжать пустые запасные ленты. Каждая лента на тысячу патронов, адова работа, уж я знаю, занимался этим. Двигались мы фактически по обочине. Дорога была забита войсками и беженцами, пыли вокруг стояло немерено, но пару стремительных силуэтов, что заходили на дорогу, я всё же засёк. Мессеры. Охотнички, видать. Я скинул стопор и дал короткую очередь – это сигнал не только для парней из расчёта и командира, но и для передовой машины, и, как только наш водитель ударил по тормозам, я стал длинными очередями прицельно бить по истребителям. Это точно немцы, наши парами не летают. Упреждение я делал на полкорпуса. Тут и второй расчёт присоединился. Сбить мы никого не сбили, но провести штурмовку не дали, даже сброшенные ими бомбочки рванули в стороне, не долетев до дороги. Увидев, что здесь есть защита от атак с воздуха, летуны поспешили свалить, явно рассчитывая найти цели в другом месте и желательно беззащитные. Все, кто был на дороге, или бросились в поле, или прибавили газу, пытаясь уйти. Сейчас же, когда истребители улетели, все возвращались к дороге. Поставив пулемёты на стопор, я снова стал наблюдать за небом. Лейтенант, проводив немцев взглядом, приказал продолжить движение, а водители ведь даже двигатели не заглушили. Оказалось, наша цель находилась километрах в пяти от Кобрина, ею являлся явно старинный мост через речку. Тут уже побывали немцы, в смысле, была бомбёжка, и единственная зенитка приказала долго жить, вот нас и направили на усиление. Гусаров стал спорить с начальником охраны моста, который требовал поставить зенитки поближе, чтобы они мост и от пехотной атаки прикрывали, а лейтенант говорил, что рядом с мостом зенитки ставить неправильно, их нужно разнести, поставить метрах в двухстах от моста по разным сторонам дороги, в таком случае зона охвата будет больше. И пока они спорили, командиры расчётов дошли до уничтоженной зенитки и, вернувшись, сообщили, что это был шведский «Бофорс», видимо, трофей с финской, те такие же установки использовали. А может, наши закупки делали? Тут точно не скажешь, но к нам в училище их не привозили, по учебникам изучали. А вообще наши тридцатисемимиллиметровые зенитки сделаны как раз по этим «Бофорсам». Слизали наши конструкцию.