Ветер подталкивал к берегу, и я не противился, подошёл к нему, выискивая удобное место стоянки. Об этих землях торговцы мне говорили. Мол, ходит слух, что тут несколько судов пропало, окрестные жители, скорее всего, озоруют, поэтому я принял все меры для защиты и проспал с ружьём в обнимку, однако меня или выследить не успели, или подготовиться, но на берег я не сошёл. Думаю, устье Волхова я бы пропустил, не заметив, если бы не увидел, как появляется из-за деревьев парус ушкуя, выходящего на Ладогу. Так что, развернувшись, я дошёл до реки, поздоровавшись с командой ушкуя и пожелав им хорошего плавания. Те тоже ответили, что река чистая. Судоходство тут имелось, что не могло не радовать. В одном месте провёл ночь на общей стоянке, где приткнулось три встречных судна, два ушкуя и небольшая ладья: торговцы, сговорившись, вместе шли к Орешку за иноземными товарами. Против ещё одного челнока они не были, в небольшом затоне места хватало. Меня угостили уже готовым ужином, а я небольшой бочонок вина выкатил, как раз на такой случай приобрёл. В общем, хорошо посидели. Утром, пока готовился завтрак, я отошёл в кусты по естественным делам, сюда, похоже, все ходили, и, сделав дело, уже направился было обратно, как что-то блеснуло в траве. Присев, поднял обломок ножа. Блестел свежий слом. – Что там, Максим? – поинтересовался старший торговец Василий Пермяков, заметив, что я что-то рассматриваю. – Вот и доказательство, что тати тут бывают. Обломок ножа, – подошёл я к нему. – Кто-то под удар топора попал или под меч. – Может, просто нож кто сломал и выбросил обломок? – предположил торговец, сам явно не веря своим словам. Железо тут дорогое, никто в здравом уме его не выкинет, лучше кузнецу как лом продать. – Пойду прогуляюсь вокруг лагеря, осмотрюсь, может, следы какие найду, – положив руки на рукояти обеих шашек, сказал я, внимательно осматривая стоявшие стеной деревья вокруг лагеря. – Ты только не задерживайся, кулеш вот-вот будет готов, да и твоё судно вывести из затона нужно первым, вход перегородило, нам мимо него не пройти. – Я быстро. Вокруг стоянки рос хороший старый лес, с высокими и стройными соснами, хвойный дух так и витал по лагерю, дышалось очень легко. След чужих я нашёл быстро. Отметил, где лагерь лучше всего просматривается, осмотрел первое место – пусто, следы есть, но старые, направился ко второму и – хопа, сегодняшний след. Нога, обутая в поршни сорок последнего размера. Двигался между деревьев, зорко поглядывая по сторонам, со стороны нашего лагеря были слышны только звонкие голоса молодцов из команд торговцев, как вдруг спинным мозгом, или пятой точкой почувствовал опасность и прыжком с перекатом ушёл в сторону. С треском, сверху сосны на меня спрыгнул неизвестный с ножом в руке. От удара его ног о землю, кажется, даже земля ходуном пошла. Мельком посмотрев на ноги неизвестного, тот был одет в плохо сшитую одежду из шкур, штаны обычные, из холстины, но старые, на голове шапка из лисы, а также поршни на ногах, но вот размеры обувки явно не соответствовали тому следу, что я видел, значит, точно есть второй, и, возможно, не один. Вскочив на ноги, я мгновенно выхватил обе шашки и одной отвёл удар копья появившегося третьего татя, потому как второй, тот самый с гигантским размером ног, заходил с правого бока с русским мечом в руках. Дорогим и хорошим оружием, которое тати явно взяли на крови русского дружинника. Да и копьё, что держал в руках третий, не деревенская поделка. Длинное хищное лезвие в полметра длиной с крестовиной и метровое древко – оружие боевое, дорогое. Думаю, там же его взяли, где и меч. Отведя удар копья в сторону, я сам кольнул остриём второй шашки в горло бандиту, тут же развернулся и, сделав быстрый шаг в сторону, пропуская молча бегущего на меня с занесённым мечом гигантонога, полоснул ему по шее обратным ударом, после чего рванул за первым татем, что спрыгнул с дерева. Тот с усмешкой наблюдал, как его напарники атакуют меня, но почти сразу усмешка сползла, и мы устроили гонки. Куда тот бежал, я выяснил не сразу, минуты три мы в догонялки играли, и тот вперёд не уходил, и я не отставал, пока мы, переметнувшись через овраг, не выбежали на полянку, где был лагерь татей. Примерно с полтора десятка их тут было. – Бойся! Бойся! – орал преследуемый мной тать. – Он один, один! Крик немного запоздал, тати напряглись при нашем появлении, у них ещё и часовой орал, но что-либо сделать не успели, я пробежал через весь лагерь, рубя всех, кто был на расстоянии кончиков моих сабель. Шесть бандитов лишились жизни. Сообразив, что тать, которого я преследовал, может сбежать, на ходу воткнул в землю саблю и, выхватив метательный нож, кинул его. Тот вошёл в спину бандита по самую рукоятку. Сделав несколько заплетающихся шагов, тать рухнул в заросли крапивы, а я, развернувшись, бросился на ближайших воров, рубя направо и налево. Меня отрезали от сабли, воткнутой в землю, двое татей, так что пока не добраться до неё. Заметив, что один из бандитов ухватил её за рукоять и тянет на себя, я заорал: – Не смей! Не твоё! Одна рука была свободна, поэтому, выхватив револьвер, я выстрелил по очереди в тех двух, что со мной бились, остальные только подбегали, а потом в вора, что мою саблю хотел умыкнуть. Почти сразу пришлось стрелять в бандитов, которые, испугавшись выстрелов, стали разбегаться в разные стороны. Как только барабан опустел, я сунул оружие обратно в кобуру и, на бегу подхватив свою саблю из рук мёртвого татя, стал догонять и рубить остальных бандитов. Полторы минуты схватки – и бандиты лежат. В основном с колото-рублеными ранами, у некоторых огнестрельные, но трое были ранены, но живы. Я даже перевязку сделал и связал их. В лагере был хабар, кто-то же должен его нести. Быстро пробежавшись, я стал изучать трофеи. Торопился, не без этого, торговцы – люди степенные, но долго ждать не будут, весь кулеш без меня съедят и уйдут. Отобрав всё самое ценное, я стал пытать одного татя, тщедушного, малахольного на вид, их быстрее сломать получается, и тот выдал тайник главаря, который погиб. Действительно нашёл его в дупле, в узелочке, даже золотые вещи были. Нагрузив бандитов хабаром так, что те шли шатаясь, да я и сам был нагружен, мы двинули к месту первого боя. Там я подобрал меч и боевую сулицу, с гигантонога снял ножны, расписные, явно от этого меча, и, обыскал тела, забирая тощие кошели и ощупывая пояса. У второго татя что-то было. Проверять – что, оставил на потом, только пояс снял. Разогнувшись, задумчиво осмотрел дерево, где сидел первый тать. Меня удивило, что тот был вооружён одним ножом, боевым, но всё же. На толстой ветке дерева была приделана сидушка-дощечка, наверное, оттуда открывался отличный вид на наш лагерь. На ветке висел арбалет и судок с болтами. Вот оно что, первый арбалетчиком был. Странно, что он своим основным оружием не воспользовался. Видимо, хотел сверху спрыгнуть и меня живым взять, это логично и подходит к моей версии. А если в ногу или руку ранишь, я крик подниму, вот тот и решил прыгать на меня сверху, массой своей дух вышибить из тела, чтобы я сопротивления не оказал. Идея хороша, но исполнение топорное. Торговцы уже нетерпение выказывали, сворачивая лагерь, когда показался я, шёл слева от тяжелогружёной процессии. Тат, замыкающий колонну, был заметно слаб, повязка намокла от крови, но он упорно шагал, ойкая, когда я ему зад колол остриём сулицы, и неся два узла и комплект оружия, собранного в лагере. Копьё и меч я нёс сам, за арбалетом потом сбегаю, сниму с дерева. Оружие хорошее, стоит прилично, но мне без надобности, у меня в арсенале и получше экземпляры есть и подороже. Наше появление вызвало резкое оживление в лагере, а когда бандиты с облегчением сбросили груз, на вопрос Василия я ответил: – Тати. За нашим лагерем наблюдали. Один меня на свой лагерь вывел. Трое уйти смогли, бегают быстро, остальных побил, этих живьём взял. – Да что с ними думать, живота лишить, – сразу же выкрикнул звероподобный кормчий одного из ушкуев, лицо которого разрезал старый шрам. Метка от таких же татей. Кормчий тогда брата потерял. Остальные сразу же поддержали его гулом одобрения. С моего согласия торговцы и их команды поступили просто: камни на шею каждому – и в воду. Только бульки были. Вот такая казнь. Быстро тут с этим делом. Когда последний бандит ушёл под воду, я поймал за рукав мальчишку лет пятнадцати, сына одного кормчего, и отправил его с приятелем за арбалетом. Те быстро вернулись и передали мне оружие. Василию я сказал, что в лагере бандитов ещё много чего осталось. Если хотят, могут сходить, след мы туда протоптали заметный, идти недалеко. Василий и второй торговец взяли часть команды и ушли. Вернулись через час, когда я на лодке уже всё перевёз на свой баркас и на борту сортировал трофеи, раскладывая их по местам хранения. Меч был отличный, но на продажу, он мне ни к чему, а вот сулица была куда интереснее, на самом деле ни к копью, ни к сулице это оружие явно не относилось, я применял близкие аналогии, больше всего оно похоже на протазан, однако и им не являлось. Семьдесят сантиметров длины лезвие в семь сантиметров ширины, заточенное с обеих сторон, кончик лезвия заострён. Крестовина удобная, крепкая, можно принять удар меча, древко очень крепкое и хорошо вытертое руками за долгое применение. Были видны следы ударов по нему, видимо, не раз воину, что владел этим оружием, приходилось вести бой. Мне понравилось, я даже потренировался с ним. Практически боевой шест, но с возможностью вести бой с мечником, а то и не одним. Оружие так и мелькало у меня в руках. Решено, оставляю. Попрощавшись с довольными торговцами, они оказались не из Новгорода, а из Твери, давно путь держат, я отплыл. Сам Василий уже в шестой раз этим путём идёт, как говорит, каждый такой поход за товаром и продажа своего сам-три, а то и сам-четыре бывает. То есть прибыль в четыре раза больше получает. Выгодно получается, раз ходят так далеко за товаром. Лодкой на буксире я вывел баркас на середину реки и, перебравшись на борт судна, пошёл к Новгороду. Василий там был, очень хвалил большой и богатый торг, а вот жителей ругал за спесь. Наверное, с кем-то схлестнулся, теперь, видимо, всем жаловаться будет. Идти в одиночку было интересно, я поглядывал на берега, замечал оборудованные места стоянок для отдыха. Наверняка и тати тут присмотрели удобные места для нападения. А что, ночью атаковал – и кому повезёт. Я теперь решил избегать таких стоянок, на самом деле хорошая приманка – тати знают, что тут можно дождаться жирного торговца и взять его на нож. В полон, то есть в рабство, тоже брали и продавали. Любой товар денег стоит, даже люди. Ушёл я от лагеря, где мы провели ночь, не так и далеко. Пока была возможность и не имелось свидетелей, я решил припрятать часть своего ценного имущества, включая трофеи, взятые сегодня, а это золото и серебро, ну и испанские сундуки, как раз в тот, где немного было потрачено серебра, поместятся остальные трофеи – украшения и разная ювелирка. Я заметил какой-то приток и завёл баркас в него, поднялся почти на километр. Тут укрыл судно под ивой и, подтянув лодку, забрался в неё. Вернувшись по своим следам, стал осматривать берег Волхова. Нашёл в одном месте приметную излучину, как ориентир она годилась отлично. Высчитал примерное расстояние от углов русла реки и, подхватив лопату, стал копать. Основной ориентир не только река, а также крупный валун с меня ростом, что врос в землю метрах в ста. Лопата у меня была, а как же, ещё в Индии приобрёл, металлическая, только рукоятка из дерева. Не путайте с пехотной у меня на спине, это другое. Лопата мне была нужна для обустройства лагеря, очага, всегда её в этом деле использовал. Вот так, поглядывая на изредка появлявшиеся суда на реке, я и копал. С реки меня практически не было видно, да и я укрывался; ещё чего, показывать место схрона? Как бы то ни было, к вечеру яма глубиной в два с половиной метра была готова. На лодке я сходил к своему баркасу, но сундук взял один, и так перевес был. Доставил до берега и волоком дотащил его до ямы, где осторожно, используя верёвки, спустил на дно. Вернулся на баркас, когда уже полностью стемнело, и, забрав второй сундук с серебром и украшениями, снова направился к схрону. К полуночи сундуки были закопаны. Лишнюю землю мешками отнёс к реке, ссыпав в воду, а дёрн аккуратно уложил на место. Земля утрамбована, я попрыгал на ней, но небольшой бугорок оставил на случай, если та всё-таки осядет. У меня было кожаное ведро, я пару раз сбегал к реке и полил повреждённую траву, чтобы та не погибла и не выделялась своим цветом. Вот такие дела. Фактически всё убрал, остался один кошель с медью, самая ходовая разменная монета, серебром и с пятком золотых монет. Остаток ночи я досыпал. Проснулся часам к десяти и, позавтракав, направился на лодке к схрону. Проверка при свете дня прошла не очень, следы видны, незамеченные мной при свете луны. Убрал их и, довольный, вернулся к баркасу. Покинув приток и снова выйдя на воды Волхова, направился к Новгороду. До вечера я прошёл большую часть пути, уже надеялся, что завтра увижу Новгород, однако судьба снова повернулась ко мне тем милым местом, на котором сидит. Честно скажу, за другими судами приглядывал, но без фанатизма, поэтому, когда встречный ушкуй, что шёл на вёслах, вдруг резко повернул ко мне и на его борту появились вооружённые люди, стало для меня неожиданным, но растерянность длилась долю секунды, и я бросился к носовой пушке, прикрываясь щитом. В него ударило две стрелы, и пробило три арбалетных болта. Вот суки. Один арбалетный болт пришпилил мою руку к щиту. Кости вроде не пробило, но онемение начало растекаться, болевого шока пока нет, но рана всё равно серьёзная. Пушка была заряженной, поэтому, сдёрнув чехол и словив на щит ещё несколько стрел, я прицелился и выстрелил, почти в упор, ушкуй был уже в десяти метрах. Грохот выстрела и сноп свинцовой картечи смёл с палубы большую часть вооружённых бандитов – а кто ещё это мог быть? – а меня сбило с ног. В этот раз в щит прилетела сулица. С трудом встав, кособоко, похоже, ещё и рёбра треснуты, удар в щит был страшен, руку не сломал, а рёбрам досталось по инерции, я, хромая, метнулся к ружьям. На палубе у меня стояло наготове три ружья, остальные, включая штуцер, – в арсенале, и я последовательно сделал три выстрела. Разгром был от картечи из пушки, ружьями я добил сопротивление. Ушкуй подходил по инерции по течению, вёсла были опущены в воду, гребцы большей частью плавали в лужах крови, поэтому я метнул крюк и привязал трофей к своему баркасу, чтобы его не унесло. Уже потом связку подогнал к камышам, где бросил якорь баркаса. За палубой чужака я приглядывал с особым вниманием, и тут же гасил попытки встать выстрелами из револьвера. На поражение бил. После того как якорь был сброшен в воду и суда, хрустя камышом, замерли, я осторожно выдернул болт из щита. Хорошо, сулица не застряла в нём, а, отскочив, упала на палубу, не пришлось ещё с дополнительной тяжестью ходить. Теперь самое сложное – вытащить болт из руки. Сбегав за своими медицинскими инструментами, я осторожно разрезал руку и аккуратно извлёк его, потом прочистил рану и изредка, сквозь стиснутые зубы, рыча от боли, промыл и зашил рану, крепко забинтовав. Одной рукой было неудобно, да и шатало меня как от боли, так и от потери крови, но после перевязки стал ощупывать рёбра. К счастью, с диагнозом я ошибся: синяк большой будет, но рёбра целые. Приведя себя в порядок, повесив раненую руку на косынку, я перелез на борт ушкуя и стал его осматривать. Кончик шашки так и жалил, хоть ранен был тать, хоть убит. Недобитков мне ещё не хватало. Вдруг снизу в палубный люк кто-то застучал, доски палубы аж били по ногам, и раздались крики о помощи. – Кто там? – подойдя к люку в трюм, спросил я. – Люди мы, новгородские. Я торговец пушниной Матвей, со мной один из команды моей ладьи, а ещё шесть девушек на продажу. Это судно людоловов. Мою ладью сегодня бандиты на рассвете на щит взяли. Всех побили. – Ясно, сейчас открою. Скинув запор с люка, я откинул его и скомандовал: – Выходите по одному. – Не можем мы, связанные. – А стучали как? – удивился я. – Матрос мой встал и головой, подпрыгивая, стучал. Сейчас без сознания. – Хорошо постучал, – невольно хохотнул я. Присев рядом с люком, я всмотрелся в темноту трюма. Когда глаза привыкли, действительно увидел рядок девушек – вот гады-людоловы, самых красивых и фигуристых отбирали, – а также двух связанных окровавленных мужчин. Один был без сознания и с большой шишкой на голове. Во втором по одежде легко можно было опознать торговца. Лестницу я нашёл у кормы, к борту была привязана. Отвязал и спустил в трюм, после чего ещё раз осмотрелся. Все девушки были с кляпами, то-то так тихо, а вот торговец от кляпа избавился, под его ногами лежал кожаный обслюнявленный комок, поэтому и мог говорить. Достав нож, я перерезал путы, освободив всех, и велел подниматься наверх. Матрос пришёл в себя, когда на него ведро воды вылили, и мы вдвоём, раздевая татей до исподнего, стали сбрасывать их в воду. Всех отправили, в живых никого не было, я и каюты осмотрел. Кстати, хоть и речное, но большое судно, на борту порядка тридцати татей было. Торговец, увидев хозяина судна, его тело, нашпигованное картечью, долго пинал, проклиная. Товар, людей и судно он потерял. Взяли их легко, ладью повели, видимо, в отстойник, в команде не было десяти человек, а вот его решили в рабство продать. Хорошо, я им подвернулся. Когда все трофеи мной были осмотрены и с помощью девушек перенесены на баркас, я их занял, чтобы больше не плакали, работа помогала, стал думать, что делать дальше. Все девушки перешли ко мне на борт, ушкуй берём на буксир, к его корме привязали мою лодку. И все вместе плывём на борту моего судна. На моей жаровне девушки приготовили похлёбку, вполне сытную. Весь запас лепёшек, что я напёк у крепости Орешек, гости съели. Вот чай, особенно с мёдом, изумил всех, ничего подобного они не пробовали, очень необычный вкус. Чай пока не был распространён на Руси, чаще пили сбитень, квас или морс, а тут такой необычный напиток. Торговец тоже его распробовал и, подсев, расспрашивал, что это и откуда. Узнав, что из Индии, покивал и предложил купить у меня немного чая. Ночь прошла спокойно, практически тихо. Лишь одна из девушек внезапно заревела ночью, но её успокоили. О причинах слёз я так и не узнал, мне не сказали, да и не интересовался я. Со вчерашнего вечера, с момента нападения, до сегодняшнего утра река была пуста, нам так никто и не встретился, поэтому после завтрака, – всё же девушки на борту мастерицами в приготовлении блюд оказались, – снявшись с якоря, мы выбрались из камыша. Несмотря на то что ушкуй засел крепко, мы сдёрнули его буксиром, чуть канат не порвали. Девятко, так звали матроса, который так и ходил с крупной шишкой на голове, убрав шест, с помощью которого столкнул буксир на стремнину, поднял с торговцем парус. Девятко мне нравился своей хозяйственной жилкой. Вчера всё ценное помог мне на борт баркаса перегрузить, а потом на моей лодке выловил все вёсла, выпавшие с ушкуя, и вернул их на борт. До наступления темноты отмыл палубу ушкуя от крови и даже сделал небольшой ремонт, где были повреждения от картечи, которую выковырял из дерева и отдал мне. Те, конечно, помятые, но пригодятся ещё. Он вообще не сидел, и такое впечатление, что просто не умел это делать, отдыхать. После освобождения Матвей стал искать моих павших товарищей и, не найдя, спросил, где они, изумившись моему ответу, что я один. Ещё больше изумился, что я князь, последнее я особо и не скрывал. Он и не слыхивал, что опытную ватажку татей кто-то смог бы побить в одиночку. Даже с помощью огненного боя, выстрелы тот слышал, но всё же. Только и ходил, покачивая головой. Сейчас я сидел за румпелем и правил, одной рукой это не трудно. Девятко возился на носу, поправлял чехол на пушке, а Матвей, шикнув на двух девушек, что хихикали у правого борта, направился ко мне. Ветер был попутным, шли мы на хорошей скорости, я внимательно наблюдал, чтобы держаться на середине реки, не хотелось бы вылететь на мель, поэтому лишь покосился, когда торговец сел рядом. – Скоро Новгород, – немного пожевав губами, сказал он и погладил бороду. – К полудню там будем, места знакомые. – К полудню – это хорошо, – ответил я, чтобы просто поддержать разговор, однако тот, немного повозившись, направился помогать напарнику. Работы Матвей не чурался. Слева показалась на высоком берегу деревушка, у деревянного причала покачивались две крупные лодки, ещё несколько, но поменьше, были вытащены на берег. Там возился одинокий рыбак, смолил днище, кроме него и стайки мальчишек, больше никого на виду не было. Деревушка не привлекала нашего внимания, и мы двигались дальше в сторону Новгорода. Часам к десяти показалось сразу четыре судна, идущих навстречу, три ладьи и ушкуй. Среди команд и торговцев оказались знакомые Матвея, и пока мы миновали их, тот успел сообщить, что с ним было и как удалось отбиться от нападавших, о своём освобождении. Говорил только он, встречные успели только поздравить со счастливым освобождением и крикнули, что дальше река чистая до самого Новгорода, а его ладья им не встречалась. Обедать приставать мы не стали, девушки лишь вскипятили воды на жаровне, и я заварил чаю, попили его, обманывая желудки. Решили, что дойдём до Новгорода, там и поедим. Когда наконец вдали показались стены Новгорода, Матвей снова подошёл ко мне. Я и так видел, что тот что-то сказать хочет. – Максим, по закону ты должен сообщить о ворогах посаднику, тот судить и рядить будет. Ушкуй тебе отдадут со всем, что на щит взято, это священно. Я бы хотел выкупить его, своё судно потерял, а ушкуй и больше, и идёт хорошо. Девятко его уже внимательно осмотрел, одобрил, хорошее, крепкое судно. – Я не возражаю, оно мне без надобности. – А лодку?.. – Нет, – отрезал я. – Лодка не продаётся. Матвей, похоже, глаз на неё положил, но видя, что тут я в своём решении категоричен, отступил, насчёт ушкуя мы ударили по рукам, его по-любому отдадут мне, это по Правде. Посадив за румпель Матвея, тот знал, где лучше пристать, я стал осматривать вещи и самое малоценное, поломанное оружие и неинтересные трофеи стал складировать в пару мешков. Мелочёвку всю сложил, она мне также не нужна. Нужно было представить посаднику доказательства нападения. Причём сверху стоит положить что-то дорогое, чтобы тому понравилось, типа мзды, но официальной. Мне об этих тонкостях ещё князь рассказал, не стоит нарушать традиций. Как только баркас встал у пирса, мы подтянули за буксирный канат ушкуй, я помогал одной рукой, поставили его рядом, а вот лодку перевязали к моему судну. Я попросил Девятко это сделать. Ко мне, как к старшему, тут же подошёл слуга, пристань частная, за стоянку надо платить, но тут разобрался Матвей: пристань принадлежала его хорошему другу и плату с него не брали. Слуга узнал его, осмотрел окровавленную одежду и пообещал сообщить родным Матвея, что тот вернулся. Информацию о том, что ладья пропала, а команда погибла, слуга встретил с большой скорбью, оказывается, с Матвеем ходил его младший брат. Матрос остался охранять оба судна, местный слуга убежал сообщать семьям, что кормильцев потеряли, а мы, наняв две телеги и сгрузив на них всё, что я отобрал, посадили девушек, ну и сами сели. Поехали к Кремлю, где заседал посадник. Тут его власть, пусть решает. На тряской повозке я убрал косынку и проверил, не виден ли бинт, вроде нет. Мне не хотелось, чтобы было заметно, что я ранен. Ну а то, что у меня частично одежда в крови, так Матвей хуже выглядел. В порту были разные торговцы, а мы голодны и остановились у одного, купили пирожков с кувшинами сбитня. Я также оплатил, чтобы одну порцию пирога и кувшин сбитня отнесли Девятко, указав, где тот находится. Пока мы добирались, неизвестными способами слух распространился по всему Новгороду, и туда уже стекался народ, даже посадник вышел, когда мы подъехали. Вот оно, сарафанное радио в действии, я о нём знал, но мощь и скорость распространения поражала. Мы, конечно, ехали неторопливо, мне было интересно изучать город, Матвей гидом работал, девушки тут помочь ничем не могли, они из окрестных деревень и сёл, так что поездка была познавательной. А когда мы ехали по одной из улиц, Матвей неожиданно ткнул пальцем в одно из подворий, мало чем отличающееся от крепких домов вокруг, и зло прошипел: – Тут он жил, тать. – Не понял, он что, новгородский, что ли? – удивился я. – Мелкий купчина, – кивнул Матвей. – Я с ним дел не имел, но встречаться приходилось, знакомы были. Все думают, что он скобяными изделиями торгует, а он людоловом оказался. Остановив телеги, мы вышли на токовище. Слово взял Матвей, его тут хорошо знали. Он описал, как на его судно вчера утром налетела ватажка людолова и побила почти всех. В толпе стенали, стоял плач, там были члены семей погибших людей Матвея. Потом девушки описали, как попали к люд олову, причём стало ясно, что тот не сам занимался отловом, для этого у него были специальные люди. Уже последним слово дали мне. Я сперва представился, вызвав удивление как у посадника, так и в толпе, и описал, как меня, мирного путешественника, атаковали и что картечь снесла большую часть татей, потом уже я добил из пищалей и саблями остальных, освободив полон. Дальше мы двинули в Новгород. Почти полтора часа шло наше общее повествование по этому делу. Потом один из дружинников забрал у меня мешки и высыпал всё, что в них было, перед посадником. Тот велел забрать всё в качестве виры за действия татей и раздать семьям погибших, но сначала осмотреть горожанам, есть ли среди вещей с татей знакомые им. Теперь понятно, почему тут весь город собрался. К моему удивлению, выстроилась длинная очередь, и люди без споров и склок пошли мимо сложенных трофеев, внимательно их осматривая. Сперва одна женщина вскрикнула, узнала колечко пропавшего зимой мужа, потом ещё один мужчина серебряный нательный крестик опознал. А чуть позже девица увидела обеденный нож деда. Их отвели в сторону и, опросив, вернули личные вещи пропавших родственников. Остальное посадник велел распределить среди семей погибших людей Матвея. Знал бы, что так будет, ценное бы положил. Посадники, бывало, отдавали такие решения, но не часто, вот я и не учёл этого. С другой стороны, дал бы что ценное, тот бы всё в казну забрал. Один из дружинников, десятник, распределил всё на доли и их раздали семьям. Потом пошло остальное судилище. Ушкуй отдали мне, даже бумагу дали за подписью посадника. И неожиданно своим решением, отправив в дом купчины-татя дружинников выкинуть семью с подворья, его тоже мне отдал, на что я получил соответствующий документ. Спрашивается, на хрена оно мне нужно? Ладно, подумаю ещё. А посадник умён, поживиться в трофеях не смог, отправил дружинников в дом татя, наверняка его, выкинув семью и слуг, перевернут вверх дном в поисках схронов. Шанс взять большой куш был, и тот им воспользовался. В это время ко мне подошёл один из дружинников и стал внимательно осматривать моё боевое копьё. Девчат, когда мы шли к Новгороду, я попросил нашить кожаные петельки на сбрую, внимательно руководя ими. Сделали, и теперь я носил копьё с собой, висело на спине под посечённым щитом, вот им дружинник и заинтересовался. То было в эксклюзивном исполнении, и, похоже, воин знал прошлого владельца, судя по нехорошему блеску глаз, очень хорошо знал. – Откуда оно у тебя? – коротко спросил воин, кивнув на копьё. – В бою с татей взял три дня назад, – пожал я плечами, не видя причин скрывать. – Видаков с двух ушкуев и ладьи много было. Тверские они, старший – Василий Пермяков. Они же и казнили выживших татей. Троих утопили, как щенков, в Волхове. Воин на несколько секунд замер, обдумывая мои слова, позволяя мне внимательно его рассмотреть. Это был уже воин лет тридцати пяти, можно сказать, уже на заре своей службы, а служат тут не более сорока лет. До такого срока доживают или откровенные счастливчики, или очень опытные. Судя по шрамам на открытых участках тела, кистях рук и лице, это был именно опытный воин. Знаков различия дружинники не носили, или я о них ничего не знаю, друг друга воина знали, кто десятник или полусотник-сотник тоже, им хватало. Чуть позже, насколько я помню из истории, знаки различия всё же появятся, это бляхи, которые вешали на уровне груди на цепях, но сейчас пока такого не было. Так вот, воин, как и я, был в кольчуге, ладно сидевшей на его кряжистой фигуре, красная полуюбка скрывала ноги до середины бёдер. Я не сразу понял, что это не юбка, а туника, надетая под кольчугу. Действительно было жарко. На поясе обычный русский боевой нож и такой же обычный меч. Голова не покрытая, видимо, тот был не на службе, у других воинов шлемы были на месте. Коричневые кожаные и также коричневые полусапожки заканчивали ансамбль одежды и обуви этого воина. Разве что стоит упомянуть хорошо видную бечёвку на шее, явно крестик носил, обеденный нож на поясе и небольшой мешочек. Не кошель, в таких хранят соль, смешанную с перцем. Я знаю, у меня самого такой же мешочек с солью на поясе. Дань традиции, чтобы не выделяться.