– Есть такое дело, – сворачивая газету и откладывая её в сторону, ответил я. – Оставим машину тут, а сами прогуляемся. Ты плёнку в фотоаппарате сменил? – Нет ещё. – Ну а что? Подождав, когда сержант сделает это нужное дело, у его родителей фотоаппарат был, вот тот в юности фотокружок посещал, оттого достаточно ловко управлялся с фотоаппаратом. Когда он закончил, мы вышли из машины, не забыв её запереть, и лёгким прогулочным шагом направились к выходу на нужную площадь. Там незаметно сделали несколько фото рейхсканцелярии, естественно про себя не забыв на переднем фоне. И дальше проводили разведку. На рекогносцировку мне понабился почти час, уже окончательно стемнело, когда мы вернулись к машине. Причём я был в изрядно задумчивом виде. Встряхнувшись, я открывал машину и молча мотнул головой, народу на улицах Берлина пребывало изрядно, ещё не хватало, чтобы кто услышал, как мы общаемся на русском языке, так что в людных местах нам хватало жестов и взглядов. За последнее время мы вполне научились друг друга понимать по ним. Уже устроившись в машине – окна подняты были – и запустив движок, я выехал на дорогу и сказал: – Интересно. – Не томи, командир, что надумал? – взмолился уже изнывающий от любопытства Бабочкин. – Что я могу сказать? Разведка прошла более чем удачно, такой цели ещё поискать. – Гитлера будем убивать?! – ахнул тот. – Вот ещё. Этот клоун на своём месте, наоборот, нам на пользу. Если кто вместо него встанет, то может договориться с теми же англичанами вступить в союз против нас, а этого мы уже можем не выдержать. Нет, сержант, Гитлера нам нужно холить и лелеять, только пока тот на своём посту, у нас есть шансы победить в этой войне по тем правилам, которые устанавливаем мы. Но подранить его обязательно нужно. Специально нашему снайперу дам такое задание. А потом на местах лёжек будут оставлены письма немцам, объясняющие, что это ответная акция на решение Гитлера убить нашего товарища Сталина, а пуля ему в плечо – это намёк, что все мы смертны. Или пусть последнее яйцо отстрелит… Шучу. – А остальные? – А вот остальные мне не интересны, всех положим, особенно генералов. Тут тоже объяснения оставим, а потом листовки по улицам разбросаем, что те получили возмездие за жестокость, творимую на оккупированных территориях, ну и за обращение с военнопленными, где смертность превысила все возможные пределы. Ладно, я ещё мысленно составляю план предстоящей операции, а пока задача перед нами стоит подобрать две легковые машины, лучше всего, если они принадлежат полиции или гестапо, то есть номера, знакомые местным правоохранителям. Будем делать машины-бомбы. Мин у нас в грузовиках хватает. – Вон машина стоит. Чёрная. – Нам нужна с хозяином, чтобы и ключи были, и документы. Едем дальше. – О, вон то, что нужно. Из двухэтажного особняка с вывеской гостиницы вышли двое, сели в машину, как раз неприметную, и покатили по улице в одном им известном направлении. – Что-то мне эти типы не нравятся. Заметил, как одеты? Между прочим, так одеваются сотрудники гестапо, как униформа у них. Плащи, шляпы. Чёрных очков только не хватает. Сейчас проследим, куда они едут. Приехали мы к зданию гестапо, это точно оно, я уточнил у дёрнувшегося от меня прохожего. Дальше мы записали номера всех машин, что там стояли, и покатили к месту, где находилась наша база. Пока машину брать мы не стали, решив оставить это дело на завтра, чтобы шум по угону не подняли раньше времени. Угонять лучше за несколько часов до акции. Так шансов на полное его выполнение больше. По пути мы приметили открытый ресторанчик, остановились у него, и я сходил внутрь, прикупил шесть пирогов с разной сладкой или мясной начинкой. Больше готового не было. Это ребятам на базе, пусть пирогов поедят, мой подарок перед акцией. Понятно, что, можно сказать, из них ещё домашние пирожки не вышли, столько времени всего служат, но всё равно порадовать их я был не против. Ну, а когда вышел с купленной тут же корзиной, внутри лежали ещё тёплые нарезанные пироги, то приметил, как Бабочкин в темноте возится у смутно знакомой машины, что припарковалась перед нашей. Точно, это были те гестаповцы, которых мы отслеживали от гостиницы. Выследили? У меня даже сердце забилось в волнении и пот на лбу выступил. Быстро сунув корзину в нашу машину, я подбежал к Бабочкину и помог ему засунуть тело второго немца в салон их авто, причём делал вид, что тот пьяный, даже со смехом говорил, как тот перебрал. Нормально. Ну вот, пока возились с ними, тот и шепнул, поясняя: те подъехали, сержант их сразу опознал и решил, что выследили, атаковал. Всё прошло из-за темноты практически незаметно, вырубил обоих рукояткой пистолета по голове, подкравшись сзади, и прятал тела в машине, когда я вышел. Так что Бабочкина я отправил в нашу машину, а сам сел за руль гестаповской, и мы покатили на базу. Еле нашли нужную улицу. Чуть не заблудились. Хорошо всё же, что карт накупили, пригодились. Так что, загнав гестаповскую машину в гараж, я приказал спустить обоих немцев в погреб, он пустой был, хозяева в подвале дома, и подготовить их к опросу, у меня много вопросов к ним было. Особенно кто ещё знает о том, что мы за ними следили, и быстро ли вычислят по номеру машины, где наша база. Пироги я передал Фомину, бойцов успокоил, те встревожились из-за нашего долгого отсутствия. После этого приказал подготовить советскую форму и оружие, также на всякий случай приказал усилить посты. Мало ли нашу базу уже вычислили. Кстати, Ватутин доложил, что полицейского так и не было. Ну, а дальше, попив чаю с пирогом, я отправился в гараж, где по очереди допрашивал гитлеровцев. Ватутин помогал в этом деле. Почти до полуночи время тянулось. Хм, между прочим, в тот ресторанчик они поужинать заехали, им его посоветовали местные коллеги. А так те из Мюнхена были, по своим делам, командировочные. Особо о местных делах те ничего не знали, своя задача у них, но о параде много информации выдали, они, скажем так, участвовали в подготовительных мероприятиях. А именно обеспечивали для зрителей показуху. Из Мюнхена был доставлен советский танк КВ-2, якобы захваченный эсэсовским подразделением, и Гиммлер хотел показать, насколько его люди хороши, что берут штурмом таких монстров. Он проедет по той улице, где будет проходить парад, находясь во второй очереди. Я в шоке, это не удача, это просто что-то запредельное. Если сменить экипаж на свой, то… Блин, да мне представить страшно, что может получиться. Это не легендарный рейд Т-28 по улицам Минска, это будет легендарный рейд КВ-2 по улицам Берлина. Вот это местные жители точно запомнят, не то что подрывы машин рядом с марширующими эсэсовцами и расстрелом тех из пулемётов из прилегающих к месту парада домов, как я планировал ранее. Вот это вообще жесть. Хотя если совместить, тогда получится очень любопытная акция, что может войти в анналы истории. Советского Союза точно, другие государства не особо любят афишировать достижения советских людей, особенно их победы. Если только завоют о страшной акции с многочисленными жертвами мирного населения, это они могут. Надеюсь, всё получится. Вот так мысленно прикинув, возможно ли участие в нашей акции советского танка, который собираются выставить как трофей, я решил, что возможно. Так что я стал и дальше опрашивать обоих гитлеровцев. Те, кстати, сразу сломались и, особо не запираясь, активно выкладывали всё, что знали. Танк на ходу, и это хорошо, его подшаманили, двигатель перебрали – в общем, привели в порядок. Это хорошие новости. Из плохих: снарядов нет, прицел с пушки снят. Да и кто его с боеприпасом допустит в святая святых? А вот все пулемёты стояли на месте, чтобы их видно было. Правда, боеприпаса к ним тоже не было, как и снаряды оставили на месте хранения в Мюнхене. Ха, а у нас в одном из грузовиков два ящика с цинками, и один из них как раз для пулемётов. Отлично. Пусть снарядов нет, не громыхнёт пушка танка, но поработать из пулемётов удастся. Сомневаюсь я, что у немцев что-то найдётся, чем остановить этого стального монстра. Зенитки на окраинах, так мы туда не пойдём. Разве что бутылками с бензином закидают, когда оправятся. Или мину на машинное отделение забросят, но до этого момента я планировал сделать всё, чтобы этот мой танковой рейд запомнили. Танкисты у меня есть, хотя они эту машину и не знают, я сам умею виртуозно управлять подобной техникой – в общем, все шансы. Пару лётчиков можно в экипаж взять, на пулемёты поставим. Тот же Берёзов пусть на месте командира сидит и цели указывает. Надо это всё прикинуть, ну и остальной план операции накидать, так как как устроить пулемётные засады и подрывы марширующих эсэсовцев я не передумал. Закончив с гитлеровцами, я ещё часа два просидел в кабинете хозяина дома, прикрыв окно, в городе была наведена светомаскировка, бывали уже налёты советской авиации. Только потом я отправился спать, перед этим отдав несколько распоряжений часовому на утро, тот передаст Бабочкину или Берёзову, они встанут раньше меня, себе я дал возможность выспаться, два дополнительных часа выделил. Не думайте, что это я что-то расслабился или обнаглел перед такой акцией, но завтра мне нужна чистая и свежая голова, которую может обеспечить только полноценный сон. Разбудил меня Бабочкин, тряхнув за плечо. Спал я на хозяйской кровати. – Командир, всё готово, котёл местный мы раскочегарили, можете ванну принять. Вода горячая. Наши уже все побрились, привели внешний вид в порядок. – Это вовремя, – кивнул я, садясь и сонно проводя левой ладонью по уже появившейся щетине. – Заодно и побреюсь. После душа, бритья и завтрака я собрал в общем зале дома всех своих бойцов, даже часовых и наблюдателей вызвал, полчаса ничего не решат, а поставить их в известность о моих планах и о самой акции нужно обязательно, чтобы каждый сверчок знал свой шесток. Это обычно и обеспечивало благополучное выполнение всех операций, проведённых мной, – то, что бойцы знали свои действия от и до. Пока бойцы слушали, что я им говорю, Бабочкин, который основные черты плана знал, встал за наблюдателя у окна, поглядывал на двор и ворота, но тоже внимательно слушал меня, как и все. А я на развёрнутой карте Берлина показывал, где нужно занять позиции трём пулемётчикам, использовать мы будем два ДП и МГ, где будут стоять оба грузовика для эвакуации пулемётчиков. Те будут находиться с разных сторон улицы, так что машины нужно будет тоже две. Я строго-настрого приказал выпустить по одному диску или ленте и сразу уходить, а иначе шансов потом отойти у них не будет, а я не хотел нести потери. Тем более дальше уже мы будем действовать на танке. Ватутин и второй боец, знатоки немецкого, переодевшись под гестаповцев, с их документами, обеспечивают проведение этой операции. Они проведут пулемётчиков на места огневых точек, те уже сами отойдут во дворы, а где грузовики будут ждать, им заранее покажут, чтобы не заблудились. Дальше наши «гитлеровцы» подгонят машины, две легковушки, начинённые противотанковыми минами, к местам, где будет проходить парад. Желательно куда будут выходить эсэсовцы после парада и где те скучкуются в больших количествах. Нам это выяснить сразу не удалось, надеюсь, Ватутин на месте узнает. А так как водить они не умеют, оба наших водителя всё и сделают, а потом те их проводят к грузовикам, чтобы ожидать появления отстрелявшихся пулемётчиков. А сами вернутся к машинам и в нужный момент подожгут бикфордовы шнуры. Время их горения по минуте. Дальше те возвращаются к грузовикам и эвакуируются вместе со всеми. К этому моменту и пулемётчики должны подбежать. Думаете, это всё? Нет, все пулемётчики, занимая позиции у окон, должны переодеться под советских бойцов, Бабочкин так под сержанта госбезопасности, и Ватутин, обойдя все места засад, сфотографирует их. Причём так, чтобы на заднем фоне были видны стоящие на сошках пулемёты, флаги и зеваки с цветами за окном. То есть было видно, что акция проведена нами. Бойцы будут отступать к машинам также в нашей форме, чтобы побольше народу их рассмотрело. Форму немецкую нести им не придётся. Только оружие. Мешки с формой отнесут к грузовикам наши «гестаповцы», как только завершат фотосессию. Правда, фотоаппарат у них будет один на двоих, но ничего, времени должно хватить, успеют всё сделать и передать друг другу. Второй я забирал с собой, будем вести фоторепортаж нашего рейда по улицам Берлина. Конечно, не хотелось бы, чтобы были жертвы среди мирняка, но видимо, всё же они будут. Война такое дело. Пока я ставил задачи, лица бойцов и командиров вытягивались от удивления. Нет, они, конечно, понимали, что акции я собираюсь устраивать громкие, чтобы те прогремели на весь мир, но чтобы такие?!. Вроде уже должны были привыкнуть к тому, что я имею привычку делать нестандартные ходы и устраивать громкие акции, однако всё равно были ошарашены. Но ничего, постепенно смогли оправиться, и всё равно слушали внимательно, особенно когда я начал ставить задачу каждому бойцу, трижды предупредив пулемётчиков, чтобы по Гитлеру не стреляли, он нам мёртвым не выгоден, а вот снайперу нашему поручил подстрелить его в плечо. Тот будет вторым номером у Бабочкина за МГ, я его ставил на самое ответственное место, он и подстрахует, и проследит. СВТ у того была. Дальше, пока Бабаев минировал обе легковые машины, там двое бойцов ему помогали, мы с Ватутиным и вторым бойцом писали листовки и воззвания к правительству Германии. Что-то оставят на месте пулемётных точек бойцы, что-то раскидаем по улицам, когда будут отходить. Кстати, нас они дожидаться не должны. Покинут город, пользуясь общей суматохой и тем, что на улицах бесчинствует советский танк. Местом встречи я назначил ту рощу, где мы оставили десять ящиков с минами. Как сами будем выбираться из города, это будут наши проблемы. Главное, чтобы пулеметчики смогли без потерь эвакуироваться и дождаться нас. Когда подошло время операции, мы успели понаписать немало листовок и воззваний, хотя всё и от руки делали. К сожалению, в доме инженера печатной машинки не было. С ошибками, конечно, писали, да и часть листовок были на русском языке. Не особо скрываясь, в листовках сообщали, что группа майора Корнева решила ответить на агрессию Гитлера, на попытку убийства Сталина, и провела ответную акцию. Ну, и всё такое. То есть что это частная инициатива группы бойцов и командиров. Наверняка ведь будут выть о невинно убиенных пятьсот миллионов детей и женщин на параде, так что государство наше обвинить будет в этой акции очень сложно. Собравшись, мы покинули эту усадьбу. Уже навсегда. Уехали на четырех машинах, лишь за гаражом остался стоять штабель пустых ящиков от мин. Ну, и пара от советских винтовочных и пулемётных патронов, мы лишь цинки забрали. Хозяев дома и прислугу оставили в живых, даже обращались нормально, кормили и водили в туалет, ну а гестаповцев прирезали. Уж этих оставлять в живых ни в коем случае нельзя. Дальше доехали до места проведения парада, обе легковушки были перегружены, и было такое, что цепляли днищем выступы дороги, однако ничего, добрались. Дальше, показав, где ставить грузовики и где легковушки, я приметил, как невысокий мужичок, в униформе гестаповца, интересуется нашими машинами. Тот и вякнуть не успел, как его втянули в машину, а документы и жетон остались мне. Точнее, я взял себе одного из командировочных из Мюнхена, а этот ушёл Ватутину. Потом я угнал развозной фургончик, в который и перебрались мои бойцы и летуны, так сказать экипаж, четыре человека в закрытый фургон и один со мной в кабину. Он в немецкой военной форме был. Цинки с патронами также были в кузове, не забыли и прихватить максимальное количество гранат, они тоже использоваться будут. В том числе и пулемётчиками. Их вторые номера, пока первые будут вести огонь, станут выбрасывать в окна гранаты одну за другой, так что панику они должны навести серьёзную, а уж мы поддержим и усилим. Там мы докатились до складских пакгаузов железнодорожной станции, где шесть немцев в комбинезонах танкистов наводили последний блеск на танк. Да уж, наша «двойка» впечатляла, сила и мощь во всём её виде. Не стоит думать, что можно было вот так подъехать, взять танкистов в ножи и, спокойно загрузившись, поехать к месту парада. Кстати, скоро танку выдвигаться, как я понял со слов зевак, ждали машину, что будет сопровождать танк к месту, показывая удобную дорогу. Народу тут хватало, зевак, корреспондентов, ну и солдат тоже. Так что, не останавливаясь, мы проехали мимо оцепления и, завернув за угол, встали у здания какой-то двухэтажной конторы. Людей тут на улице не было, все у танка собрались, мы с бойцом прошли в здание, тут две машинистки были. Контора какая-то по железнодорожным перевозкам. Так что, связав их и вставив кляпы, спрятали в соседнем помещении, а сами, отслеживая окрестности, позволили двум летунам, а те были в своей форме, и двум бойцам-танкистам пройти в здание. После этого, проверив свой костюм и плащ, я поправил шляпу и уверенным шагом направился к танку. Унтеру из оцепления предъявил жетон и документы сотрудника гестапо, солдаты местные были, и командировочных из Мюнхена не знали, а танкистам, подойдя, я приказал проследовать за мной в соседнее здание, где им будут даны последние инструкции. Дело-то серьёзное, сам фюрер будет на параде. Те поморщились, видимо подобными инструкциями и подписками их уже достали, но прошли следом за мной в здание. Где парни и взяли их на прицел. Двоих сразу в ножи взяли – дёрнулись к оружию, а вот остальные остались в живых. Мы их раздели по очереди и, связав, оставили на месте. Когда мы их ещё брали на прицел автоматов, я дал им слово офицера, что оставлю их в живых, если они не будут сопротивляться, и выполнил своё обещание. Те, кто не дёрнулись, остались в живых. Связали крепко, не развязаться и других не развязать, а перед уходом просто вырубили, крепко, пару часов точно не очнутся. Дверь мы, уходя, заперли. Так что необходимое время для проведения операции у нас было. Мы же, переодевшись под танкистов, также в чёрных пилотках и комбинезонах, с пистолетами на поясах – они у всех были, экипаж оказался полностью офицерским, из СС, – загрузились вещами и направились к танку. Охрана пропустила нас без вопросов. У них приказ охранять танк от зевак, а не проверять, что там носят. Это мне ещё гестаповцы сообщили, во время допроса в гараже инженера-коммунальщика. Мы бы не смогли ничего пронести, если бы гестаповцы охраняли машину, но их тела остывали в погребе инженера, поэтому контроль и ослаб. Едва мы успели загрузиться и подать все вещи внутрь танка – а цинки и гранаты были завёрнуты в материю и брезент, непонятно, что несём, – как прибыл проводник. Так что пока бойцы набивали диски, я запустил двигатель и, стронув машину с места, направился следом за пикапом, под крики одобрения зевак. Я даже рукой им из люка помахал и с достоинством посмотрел в объектив, когда фотограф сделал снимок со мной вместе. Чёрт, тут я прощёлкал, не успел отвернуться, и меня поймали в кадр. И сделать ничего нельзя. Хотя… Да пусть будет. Берёзов и ещё один боец сидели на башне, старлей спустил ноги в открытый верхний люк. И тоже, улыбаясь, махали руками. Наши наушники уже были подключены к разъёмам внутренней связи, так что я слышал в динамиках, как старлей, улыбаясь, сквозь зубы прошипел: – Я вам покажу, уроды, как радоваться трофею. – Ты ещё будёновку надень! – рявкнул я ему в микрофон под хмыканье остального экипажа. – Не привлекай внимания. Улыбаемся и машем. Нормально пока шли. Танк шлёпал гусеницами, где по брусчатке, а где и по асфальтовому покрытию, следом за проводником, мощный движок ревел, выбрасывая в воздух сизые клубы не прогоревшей солярки. Движок холодный был, но прогреется, нормально будет. Баки полные, как я видел, датчики показывали это, а в остальном норма. Кроме одного. Всё же одна, скажем так, неприятность присутствовала. О ней мы узнали только когда оказались внутри танка. Гестаповцы об этом не сообщили, возможно не знали, а я тут промашку допустил, не догадался спросить. С пулемётами действительно всё в порядке было, затворы на месте, бойки тоже, парни проверили, вхолостую пощёлкав ими, однако ко всем трём пулемётам имелось всего три диска. Да те, что на них стоят для виду, и всё. Ниши для боеприпаса были пусты, запасных дисков не имелось. Вот и пришлось парням снять все три диска, сидеть и набивать их. Это и может создать некоторые проблемы при постоянном ведении огня. Быстрой замены не будет, нужно сначала снять, на ходу, в трясущейся машине снарядить патронами, и снова поставить. Времени много. Так что, подумав, я решил курсовой пулемёт стрелка исключить из боя, он будет сидеть и снаряжать пустой диск, когда расстреляет кто-то из двух других, и передавать тому, кто первым успеет протянуть руку, ну и начнёт снаряжать следующий, пустой. Так что пулемёты будут действовать в башне, один тот, что кормовой, ну и спаренный с пушкой. А сначала да, работать начнут все три, это уже потом перейдут на двухпулемётную основу. Да и вообще посмотрим по ходу дела. Тут я заметил, что проводник притормаживает. Похоже, мы подкатили к месту, парад уже шёл, минут пятнадцать, если по часам судить, так что я остановил танк, но двигатель не глушил. Ещё чего. А если потом не запустится? Конечно, по словам механика-водителя, которого я успел допросить, баллоны заправлены и аккумулятор целый, но всё равно рисковать я не стал. Из пикапа вышел молодой офицер, тоже СС, и, отправив машину в сторону, в боковую улочку, направился к нам. Сообразив, что тот может обратиться к Берёзову, имевшему знаки различия, соответствующие армейскому капитану, да ещё два креста, я потеснил стрелка, приподнялся, выбираясь в наш общий люк по пояс, и махнул рукой, привлекая внимание офицера. А Берёзов, делая вид, как будто это его не касается, отвернулся, вроде как ему и дела нет. Мы так с ним договорились. Если будут что кричать, улыбайся и маши, дурачкам всё прощают. Офицер, приметив меня, подошёл и прокричал, хотя слышимость и так приличная была: – Ваша очередь за этой ротой. Как начнёт движение, регулировщик махнёт флажком, и двигаетесь вы. Скорость вы знаете, репетицию проводили. Молча кивнув, я проводил отошедшего офицера взглядом и покосился на строй эсэсовцев метрах в двадцати перед собой. Те готовились, ожидали, когда их очередь промаршировать будет. Задние ряды, пользуясь тем, что к ним внимание унтеров ослаблено, оборачивались, поглядывая на наш танк. У некоторых в глазах мелькал страх, видимо доводилось им встречаться с подобной боевой техникой. Я же прислушался, из-за порыкиваний движка слышно было плохо, но похоже, там хорошо поставленным голосом диктор сообщал, какое подразделение и какой части марширует, даже вроде марш играл. А может, и оркестр. Постепенно очередь двигалась, так что я подал вперёд, но проехал метров двадцать, как регулировщик остановил нас, подняв красный флажок. Я уже поглядывал с нетерпением на время. Пулемётчики открывают огонь в двух случаях, если увидят мой танк, появившийся в зоне прямой видимости, сигнал открытия огня – очередь того расчёта, что меня увидел, или когда время подойдёт к полчетвёртому. В общем, мы выехать не успели, а до начала операции часы у всех участников операции были сверены и показывали одно время – значит, через полминуты начнут. Поэтому, спускаясь на место механика-водителя, я скомандовал в микрофон: – В машину, закрыть люки. К бою! Не трогая пока свой люк, я слышал, как Берёзов ругается, не смог сразу убрать стопор с люка, хорошо боец из танкистов помог, и всё, мы оказались заперты внутри этой тяжёлой боевой железной рычащей коробки. «Реснички» были подняты, перископ в порядке, так что я видел в мутноватое стекло, как солдаты роты, продолжавшие оборачиваться, удивлённо глядят на наши манипуляции. Бойцы уже прижимали приклады пулемётов к плечам и готовились открыть огонь, выбирая, кого сбить с ног первой очередью. Если ранее затворы взведены не были, была опаска случайного выстрела при тряске, то сейчас взвели. Один держал на прицеле роту, стоявшую за нашей кормой, а стрелки спаренного и курсового пулемётов – тех, что стояли перед нами. Я специально не велел стрелку закрывать люк, чтобы услышать момент открытия огня, и когда раздалась первая очередь – её сразу поддержали ещё два пулемёта, – то скомандовал, жестом приказав закрыть люк: – Огонь! Тут же заработали пулемёты, я же врубил сразу вторую скорость и, наподдав газу, рванул вперёд. Первые ряды с нашей стороны отскочить успели, те, кто не упал, сражённый очередями двух пулемётов. Остальные нет. Вы видели когда-нибудь, как бульдозер, опустив ковш, поднимает перед собой вал земли? Тут было схоже, только вал из людей, но вот он подался вниз, нос танка начал задираться – это сколько же немцев под гусеницами оказалось, что тот так забуксовал, задирая в небо пушку? Гусеницы начали проскальзывать. Однако ничего, под жуткий хруст и крики, что были слышны даже через рёв двигателя и толстые стенки брони, тот подмял этот вал и, рыча, последовал дальше. Солдаты уже бросились во все стороны, спасаясь от губительного огня пулемётов с разных сторон и разрывов гранат, для нас они звучали как негромкие, но многочисленные хлопки, бойцы все гранаты РГД-33 разобрали, всё, что было, и, видимо, использовали их полностью. Так вот, многие немцы бросились к стенам домов, чтобы скрыться от огня пулемётов, хотя гранаты их и тут доставали. Вот я и свернул на тротуар, зрителей тут было меньше, и в основном это были сановники, чиновники и офицерская элита, и стал давить их, двигаясь по тротуару. Пару раз даже задевал левой гусеницей стены домов, но шансов уйти у тех не было. Если только снова броситься на проезжую часть. Некоторые опытные солдаты так и делали. Хрустели под гусеницами брошенные инструменты военного оркестра, я сносил каменные крыльца входов многих зданий, и давил, давил. Пулемёты уже молчали, бойцы, матерясь, старались быстро снарядить снятые диски, те ещё и горячими были. А я занимался тем, для чего и созданы танки, – уничтожением живой силы противника, пусть снарядов для уничтожения дотов и бетонных укреплений нет, но мы всё равно сможем показать, на что способны советские танки и советские танкисты. Выжимая максимальную скорость, что могла выдать «двойка», мы гнали перед собой огромную толпу солдат в чёрной форме, со светлыми пятнами костюмов чиновников. – Получайте, суки! Это вам не брошенные танки на дорогах собирать, выдавая их за взятые в бою! А-а-а!.. – заорал я от переизбытка чувств, снова врезаясь в толпу. Тут образовалась пробка, обожаю узкие улочки, да ещё заставленные машинами, и передние не успели проскочить, а задние напирали, и вот во всё это я и врезался. Сюда же уходили те роты, что успели промаршировать по улице, получив свою порцию внимания фюрера. А когда стрельба началась, те ничего не понимали. Видели, что толпа на них несётся, им бы податься в сторону, но приказа не последовало, вот в них бегущие и врезались, сбивая с ног, сами падали и образовывали кучу, которую следующие за ними преодолеть не смогли, а следом за ними неслось огромное зелёное чудовище с красными звёздами на башнях. А я давил и давил. Но давил не всех, те, что подавались в сторону, всё же улица была, три моих танка в ряд пройдут, выживали. Танк качался, как будто подо мной не живые люди, а кочки, рытвины и ямы. Башня раскачивалась в разные стороны вместе корпусом. Стоял не крик, вой. Сам я этого не видел. Берёзов срывающимся от волнения голосом описывал, ему там сверху видно всё. Снова заработали пулемёты, причём снова все три, набивая свинцом тех, кто ещё оставался впереди, и мы их гнали, и тех, кто пережил нашу погоню и атаку. Они ещё не знали, что их ждёт. Мы же выскочили на другую улицу, тут тоже проезжая часть была свободная, а тротуар занят зевками, многие держали в руках цветы. Ну правильно, мы тут, цветы заслужили. А вот толпа солдат, в основном были они, сразу бросилась в разные стороны. Пулемёты снова стихли, и бойцы снаряжали их. А я, выжав педаль и потянув на себя рычаг, заставил танк развернуться, после чего, рыкнув мотором, снова набрал скорость. По словам Берёзова, жители Берлина, что это всё видели, в шоке наблюдали за нами, как заляпанный кровью сверху донизу огромный танк Советов, развернувшись, удаляется. Берёзов это видел, когда я крутился на одной гусенице, а он открывал люк и выбрасывал тонкую пачку листовок. По плану, тот трижды сделать это должен, значит, осталось на два раза. А вот я возвращался туда же, где шёл парад, решив повторить загон баранов на бойню. А бойня натуральная была, вон как Берёзов сдавленно ругался, он же всё видел. Вот пулемётчики работали хоть остервенело, но спокойнее. У них задание – расстреливать всех, кто носит чёрную форму СС, ну и тех, кто в любой форме попадётся на прицел. Так что те особо внимания не обращали на творившееся снаружи. Хотя вроде тоже бледные сидели. А вот те, кто выжил и собирались в толпу, спотыкаясь о раздавленные тела, видя наше возвращение, рванули обратно, но мы были быстрее. Я смог раскочегарить движок аж до сорока километров час, так что нагоняли. Да и скорость те не могли увеличить, кровавых останков много было, ноги разъезжались во всём этом месиве. Кто-то, запрыгивая, залазил в окна, кто-то в подъезды зданий, там образовывались пробки, крайние давили тех, что уже были внутри, я один раз такую группу снёс, подмяв, но могу сказать уверенно, в этот раз урожай я снял меньше. Мне кажется, пулемётчики, что перезарядились в третий раз, больше настреляли. – Командир! – рявкнул в наушниках Берёзов. – Ты предупреждай, когда технику давишь, кадр смазанным получился. – Давлю, – спокойно сообщил я и стал подминать под танк второй опелевский грузовик, припаркованный у тротуара. Их тут с десяток было, водители, как и те роты СС, что стояли позади нас, уже разбежались, оставив трупы подстреленных товарищей, а я поставил себе задачу нанести как можно больший урон в людях, технике и производстве. Это тоже в планах. Уходить ночью будем, да и когда топливо закончится. Думаю, с теми гонками, что нам ещё предстоят, расход большой будет. Нам бы полдня простоять и вечер продержаться. Бойцы перезарядились, но стрелять уже было не в кого. По нам тоже стреляли, из лёгкого стрелкового оружия, пули лишь бессильно бились о броню. Закончив давить военную технику, тут и два «ганомага» было, я развернулся и, неторопливо шлёпая гусеницами, двинул обратно. Ну вот, только подавленные на площади остались да многие раненые, вокруг которых суетились медики. И откуда только взялись? Один офицер, по эмблемам врач, помахал белым платком, двигаясь нам навстречу. – Не стрелять! – скомандовал я бойцам, пулемёты уже были перезаряжены, потом добавил, обращаясь к Берёзову: – Старлей, я сейчас встану, отличная возможность будет снять всё, что вокруг происходит. Только не высовывайся, стрелков тут хватает, так же через оптику снимай, мутно, но хоть что-то. Оставив танк метрах в десяти от бледного на вид военного врача, тот явно был в ужасе от надвигавшегося на него кровавого монстра, всего в брызгах крови, обрывках формы и кусках фарша, но в сторону не отступил, посади него было двое раненых, которых пыталась оттащить женщина в костюме медсестры. Танк заурчал на малых оборотах, а я, приказав бойцу рядом открыть люк стрелка, высунул руку и махнул врачу, чтобы подошёл. Едва успел отдёрнуть её обратно, как по крышке звонко ударила пуля. – Вот скотина, – ругнулся боец. – Засёк, где он? – Да, вон у угла, нога торчит, перезаряжается, видно, командир, доверни, угла обстрела не хватает. Я чуть повернул, и почти сразу прогрохотала очередь. Что он попал, я видел, на брусчатку упал солдат, держась за ногу, а второй очередью стрелок его добил. Тут ещё кормовой пулемёт заработал, там тоже приметили движение, нас окружали. Немцы начали приходить в себя от шока, и стоило ждать противодействия. Врач, который остановился, когда неожиданно заработал пулемёт, явно оглушив его, после моего повторного знака подошёл, и когда я в третий раз махнул рукой, не показывая брезгливости, пачкая форму, забрался на нос танка и заглянул в люк. – Офицер танковых войск майор Корнев, – чётко козырнув, представился я. – Если я вам неизвестен, уточните у солдат, что воюют в Белоруссии, я там уничтожил немецкий штаб корпуса и фронтовой аэродром, да и вообще хорошо повоевал. То, что сегодня произошло, это мой личный ответ на ваши действия по решению и попытке выполнения ликвидации правителя нашей страны, товарища Сталина. Покушение провалилось, тоже благодаря мне. Ответ мой вы видите, и это я отдал приказ моему снайперу стрелять в плечо, а не в голову вашему фюреру. Вот эта листовка, тут всё написано. Моё правительство и моё начальство не в курсе этой акции, это моя личная инициатива. А теперь прошу освободить путь, мы покидаем эти улицы. Кстати, как вас зовут? Узнав, как зовут офицера, я прямо при нём, воспользовавшись ручкой-непроливайкой – в кармане ношу, забрал из кабинета инженера, – на карте Берлина, которую достал из планшетки, написал на двух языках: «Обер-лейтенанту медицинской службы Гюнтеру Вайсу от майора танковых войск РККА Корнева, Андрея Ивановича. На добрую память». После чего протянул тому карту, сказав: – Подарок. На память. Тот сразу окинул автограф взглядом и покрылся красными пятнами, разобрав тонкую издёвку, но выкидывать не стал, а убрал с листовкой в свободную левую руку и, отойдя, обернулся и махнул правой рукой. Можно было ехать, обоих раненых убрали. – Закончил снимать? – спросил я у Берёзова. – Да, две плёнки извёл. Командир, а что ты немцу говорил, да и вообще кто это? – Это военный врач, бросился вперёд, чтобы спасти тех раненых, кого ещё можно, и привлёк персонал ближайшей больницы. Смелый человек. Я ему карту Берлина подарил, с автографом, и надписью – на добрую память. Дальше, стронувшись, мы ехали под ржач шести глоток. Только на ту улицу, где лежали другие подавленные и где уже работали медики, нас не пустили, женщины в медицинской форме встали стеной, пришлось свернуть и, повалив кованый забор, проехать дальше, валя яблоневые деревья какого-то сада, при этом чуть не нырнули в пруд, но вовремя свернули, где повалили такой же забор, но с другой стороны, и двинули дальше, набирая скорость хода. Народу разбегающегося тут хватало, но пулемёты работали редко и по определённым целям. Любой, кто носил форму, являлся их целью, и вот, если кого замечали, следовала очередь в два-три патрона. Проехав пару улиц, остановились на крупном перекрёстке, позади осталось почти пять десятков подавленных легковых автомобилей, а мы давили всё что видели, даже велосипеды, театральные тумбы или газетные киски. Пусть всё это останется напоминанием о наших действиях. Улицы были странно пусты, хотя движение бойцы замечали, нас сопровождали в отдалении. Мотоциклисты мелькали. Изредка их отгоняли, а так пулемёты всегда были наготове. Я же, остановившись, доставал второй комплект берлинской карты, у меня их в планшетке ещё с пяток, остальные в моём сидоре в одном из грузовиков. Берёзов, не понимая причин остановки, тут же поинтересовался: – Командир, что случилось? – Дорогу смотрю, – пробормотал я в микрофон. Для того чтобы в бою не говорить длинных фраз, я ещё в Москве приказал окликать меня командиром, так быстрее и проще, и все бойцы этим пользовались, в чём я никаких проблем не видел. – Может, к Гитлеру поедем? – предложил тот, не зная точно о моих дальнейших планах, я его ставил в известность только о тех, что произошли на параде. А вот дальнейшее для экипажа танка было полной неизвестностью.