Добравшись до канлодки, я стал обходить её кругом, выискивая возможность подняться на борт. Однако тут чтили инструкции, и за борт ничего не свешивалось. Пришлось подниматься по якорному канату – именно канату, толстому и промасленному, цепи тут не было. Забравшись на нос, я укрылся за бухтой каната, пережидая, пока с меня стечёт вода, и при этом выглядывал, изучая палубу, чтобы понять, сколько тут вахтенных и дежурных при орудиях. У носового орудия стоял один дежурный, он же наблюдатель, чуть дальше у борта курил вахтенный – именно курил, хотя на таких судах курение запрещено. У мостика были ещё двое, включая подвахтенного. Ну и на корме кто-то находился, похоже ещё один наблюдатель. Световые пятна от стояночных огней мне мешали, но на носу я смог зачистить дежурного и того любителя подымить. Вот только продвинуться дальше возможности не было: меня обязательно бы заметили. Поэтому пришлось по тому же якорному канату возвращаться в воду, плыть к корме и взбираться по якорному канату уже там. На корме у орудия тоже был дежурный, я снял его ножом, а потом и вахту быстро отработал. Вот и всё. Пулемётов на борту не было, только две картечницы. Я привёл их к бою и направил стволы на люки, ведущие во внутренние отсеки. Курткой одного из матросов я трижды закрыл один из фонарей стояночного огня, подавая сигнал нашим, после чего спустил забортный трап и стал ожидать, поглядывая на выходы из внутренних отсеков. Но корабль спал. А первая группа наших вскоре отошла от берега на четырёх лодках и одном рыбачьем баркасе. Я же пока осматривался. Эта канонерская лодка раньше явно носила мачты и рангоут с парусами, но после модернизации, проведённой японцами, стала больше напоминать боевой корабль с одной трубой. Одно радовало – канлодка всё же мореходная. Подошедшие лодки встали у борта, и матросы, уже разбитые на боевые группы, по очереди забирались на судно, стараясь делать это тихо, так как любой топот на палубе хорошо слышен внизу – палуба-то деревянная. Я первым скользнул вниз, снял ножом вышедшего из каюты офицера в полной форме, который, кажется, был вахтенным начальником, и помог нашим захватить арсенал и машинное и котельное отделения. После этого разбудить японских матросов в кубрике и взять офицеров не составило труда. Обошлось без потерь, если не считать синяков, полученных японцами, когда они с криком «Банзай!» бросились с голыми руками на моих матросов, которые даже не воспользовались оружием, а просто отметелили узкоглазых пудовыми кулаками, приговаривая, что это им за «Новик» и «Ронин». Офицеры не мешали, а кое-кто и участвовал. Вообще, чин офицера – это не только награда, но и обязанность. Я об этом уже знал, когда меня стали вводить в курс дела. Частично это сделал Макаров, он был в курсе, что я до конца войны буду в составе флота, после чего подам в отставку, которую адмирал обещал удовлетворить. У меня таким учителем традиций был старпом. К счастью, посещение салона мадам Коко не являлось нарушением, а больше особо близнецам и не нужно. Традиции были для офицеров незыблемыми. Были, конечно, среди офицеров редкие ренегаты, но они только подтверждали правило. А памятка для новоиспечённых офицеров была такой: нельзя жениться, ходить в расстёгнутой шинели и пить пиво в пивной. Непросто приходилось молодым русским офицером. С одной стороны – дым романтики, привилегированное сообщество, бурные романы, красивые подвиги, брызги шампанского… Но так только кажется нам со страниц романов и мемуаров. На самом деле служба офицера в армии и флоте Российской империи подчинялась не только уставу, но и кодексу неписаных правил, которые требовалось неукоснительно соблюдать. А соблюдать их было непросто ещё и потому, что это было очень дорого. И тем удивительнее судьбы офицеров, которые пробивались наверх из однодворцев, как дед знаменитого генерала Скобелева – Иван Никитич, умудрившийся пройти путь от рядового до генерала. Так вот, по неписаному, но принятому офицерскому кодексу нельзя было накапливать долги. При этом дорогое обмундирование, особенно служащим в гвардии, и средства передвижения (то есть лошадь) надо было покупать за свой счёт. Необходимо было тратиться на полковые праздники, на посещение театров. Причём если служишь в гвардии, покупать билеты на дорогие места, этого требовала честь мундира – самого офицера и полка, в котором он служит. Покупки из магазина следовало не носить самостоятельно, а заказывать доставку на дом. Увидят со свертками офицера – не поймут, хуже того, ещё и «разберут» на офицерском собрании. Жениться офицерам до двадцати трёх лет было в принципе нельзя. И не по неписаным, а по самым что ни на есть писаным правилам. И даже по исполнении двадцати трёх лет жениться могли далеко не все. Потому что тому, кому не исполнилось двадцать восемь, надо было доказать, что он как будущий глава семьи имеет средства на ее содержание. Для этого необходимо было предоставить командирам документы о наличии банковского вклада на несколько тысяч рублей или подтвердить владение недвижимостью, приносящей доход в несколько сотен рублей в год. Кроме того, и невеста должна была соответствовать: браки с разведёнными дамами и всякими актрисами не просто не одобрялись – за такой мезальянс вполне можно было и в отставку вылететь. Поэтому когда коммунисты в советские годы рассказывали, как жестоко обижали лейтенанта Шмидта, того самого, который возглавил восстание на крейсере «Очаков», всё было не совсем так. Персонаж он был с некоторыми странностями, если не сказать неадекватностями. И женился на «девушке с пониженной социальной ответственностью». Неудивительно, что его в офицерской среде не очень-то принимали. Но зато дядя у него был полный адмирал, потому-то лейтенанту до поры до времени всё сходило с рук. Даже внешний вид и правила поведения офицера регламентировались строжайшим образом. К примеру, ходить в расстёгнутой шинели было недопустимо. Нельзя было брать сдачу у извозчиков, которые любили господ офицеров, потому что сколько офицер ни заплатит, вся сдача – однозначно прибыль для лихача. Ах да, зайти пообедать в трактир, чайную или посетить пивную офицер тоже не мог – низкоразрядные заведения порочили честь мундира. Про то, что нельзя было самому носить покупки из магазина, я уже сказал выше. Но когда появились поезда, багаж тоже самостоятельно носить было не принято, для этого нанимали носильщиков. В боевом походе это, конечно, значения не имело. Кстати, интересно, что, с одной стороны, от офицеров требовали, чтобы они обладали определённым капиталом, но при этом вести торговые дела или управлять недвижимостью самостоятельно они не имели права, надо было делать это через доверенное лицо, то есть нанимать приказчика или управляющего. В общем, жить было непросто, надо было соблюдать офицерскую честь и быть готовым, если что, постоять за себя, свою собственную честь и честь мундира. И речь не только о боевых действиях. Там всё понятно: папиросу в зубы – и гордо в полный рост строевым шагом на пулемёты. Именно так по большей части и полегли кадровые офицеры российской армии в начале Первой мировой войны. Потому что уж кого-кого, а трусов в кадровой российской армии не было – каста быть трусом не позволяла. Но были ещё и дуэли. С одной стороны, дуэли официально были запрещены, и за участие в них грозило наказание в виде ареста, ссылки и вплоть до смертной казни. Но при этом в 1894 году были выпущены «Правила о разбирательстве ссор, случающихся в офицерской среде». И согласно этому документу офицер, которого оскорбили, должен был требовать сатисфакции, а его обидчик обязан был удовлетворить его требования. При этом дуэль должна была быть одобрена офицерским судом чести. В общем, систематизировали и даже сделали дуэли обязательными. Впрочем, и до появления этих «Правил» за выход к барьеру можно было попасть под арест, а вот отказ от дуэли был однозначно бесчестьем. Руку после такого тебе точно не подадут, а скорее всего, и уволят под тем или иным предлогом. Потому что раз ты офицер российской армии, то будь любезен соответствовать. Вот такая памятка. Это про армейских офицеров, а я стал флотским, но мне объяснили, что разницы нет. Офицер есть офицер. Стоит отметить, что я и так по пивным не ходил, потому что к ресторациям и ресторанам привык. В театре в Порт-Артуре был один раз, но театр был приезжим, из Владивостока. В разное время мы там с Альфой бывали, будучи мичманами. Пару раз скидывались на некоторые офицерские гулянья. Добавлю, что поначалу девушки к близнецам интереса не проявляли, даже брезгливо морщились: мол, сиволапые в офицеры выбились. Старательно показывали своё «фи», причём так, чтобы близнецы это заметили. Однако всё изменилось, когда мы получили лейтенантов. Да и наши денежные счета пополнялись довольно неплохо, так как и с наградами нас не обижали, а за них шли выплаты по несколько десятков рублей в год, и Альфе выплатили за миноносец. Вот тогда-то нам и посыпались приглашения посетить разные семейства, в основном старшего офицерского состава. Матроны, жёны старших офицеров, взяли дело в свои руки, желая пристроить дочек. Вообще, у дворян ранняя помолвка – вполне обычное дело, но девушек рождается больше, поэтому вполне понятно, что некоторые остаются без избранников, которых им находят родители. В этом деле довольно серьёзная конкуренция. А братья Баталовы богаты, знамениты, в чинах растут, и – о боже! – до сих пор не помолвлены. Надо исправлять. К счастью, мы постоянно были в море, и ходить по таким мероприятиям не приходилось. Игнорировать их тоже было нельзя, и мы писали ответные письма с извинениями, что из-за службы не можем прибыть. Хотя на двух таких вечерах нам присутствовать пришлось. Там был и Макаров, которого я изрядно повеселил, заметив, что воспринимаю многочисленных девушек вокруг как стаю голодных акул, которая кружит около меня как добычи. Поэтому офицеры корабельного состава в драке с японцами не участвовали и следили, чтобы и я не ввязывался в неё. А вот офицеры по адмиралтейству кулаки почесали, для их чести тут урона не было. Памятка офицеров их никоим образом не касалась, ведь после войны они снова станут гражданскими штафирками. Хотя, конечно, и они за честью мундира следили, ведь пусть и временно, но офицеры. Японцев мы отправляли в лодки и выгружали на берегу под охраной из моих матросов. Вторым рейсом переправлялись наши трофеи, среди которых были не только оружие и амуниция с кавалеристов, но и два из трёх наших пулемётов с «Камы» (третий был пока на берегу, в прикрытии) и часть сёдел и уздечек с лошадей. Лошадей придётся бросить, но всё ценное с них было снято и отправилось в трюм. Я планировал продать всё это китайскому контрабандисту. Чёрт, да я ему и эту лоханку продать собирался. Мой денщик был уже на борту с вещами, прибирался в капитанской каюте. Он помог мне надеть мою форму, и я вернулся на палубу, а денщик остался раскладывать по шкафам мои вещи, оставляя из вещей бывшего капитана только самое ценное, вроде холодного и огнестрельного оружия. Бывшему капитану оставили его личную саблю, но в каюте у него кроме того была неслабая коллекция японского оружия, в которой встречались и старинные образцы. Всё это я посчитал своими трофеями. На палубе я поинтересовался у старпома, которому перед тем дал несколько заданий: – Что удалось узнать? – Капитан говорить отказался, но удалось пообщаться с одним из офицеров. Поисковым силам удалось выяснить, в какую сторону мы ушли, вот и привлекли этих моряков, чтобы установить пост на нашем пути, на перекрёстке дорог. Тут у японцев армейских сил мало, все в Корею отправлены. – Мы это предполагали. Что по канлодке? – Как и предполагалось, бывший китайский корабль, получил название «Чимпен». Мы его не узнали, потому что команда изменила форму мостика и подняла выше мачту, когда на борту установили радиостанцию. Зайцев там уже осваивается. – Дальность – тысяча четыреста морских миль, – пожевав губы, пробормотал я, припоминая. – Мало. Сколько угля? – Из полных шестидесяти тонн примерно сорок. – На тысячу миль. Придётся добывать. Да, поторопитесь с погрузкой и отходом. Команда на местах осваивается? – Так точно, ничего нового. Артиллеристы у орудий, изучают, сформированы расчёты для картечниц, пулемёты устанавливаются. Я указал куда, там механики работают. От берега отходят последние лодки с трофеями и нашими людьми. – Хорошо. Полчаса ещё пришлось подождать. За это время мы успели поднять пары, спущенные японцами (так как канлодка в ближайшие дни бухту покидать не собралась), а навигатор изучил трофейные карты. После чего мы снялись с якорей и направились к выходу. Японцы, оставленные без присмотра, к тому моменту уже развязались, я это отлично видел, и бежали к деревне. Связаться им не удастся: боцман длинной веткой с крючковатым сучком опускал провода, а два его помощника резали. Шесть пролётов так порезали, а боцман и провода забрал – хомяк, как и я. Так что ремонтировать японцы долго будут, даже если найдут чем. Несколько часов у нас точно есть. Когда мы покидали бухту, я приказал поворачивать влево. – Господин лейтенант, куда мы идём? – поинтересовался старпом. Находившиеся рядом два матроса – рулевой и сигнальщик – и три офицера насторожились, прислушиваясь. Планов своих я пока не открывал. – Конечно же за подлодкой. Я не собираюсь прощать такое вероломное нападение. Да и японцев нужно лишить такого оружия. Буксировка шла примерно на семи узлах, на наших максимальных десяти шансы нагнать есть. – Уничтожить? – Зачем же уничтожать такое ценное вооружение? Если не будет ни единого шанса захватить такое неплохое оружие, то, конечно, уничтожим. Но наша задача – именно захватить лодку и сформировать из наших людей экипаж для неё. Нужно выяснить, кто из наших людей служил на подлодках, людей ведь собирали по одному, с миру по нитке, может и найдём специалиста. Честно говоря, я не интересовался, есть ли у нас такие. Кстати, вы закончили формировать вахты? – Так точно. Оставил списки по старым вахтам. – Тогда оставляйте дежурных, остальным отдыхать. Примете пищу (наш кок, кажется, заканчивает готовить то, что не доготовил японский), и сразу отбой. У японцев были те же рис и рыба (ну кто бы сомневался), но вот соус к ним был чудо как хорош. Наш кок напёк ещё лепёшек, так что обед (а время по внутренним часам у нас было почти обеденное), прошёл неплохо. Вахтенных временно заменили, чтобы они тоже поели. Я обедал на палубе, денщик мне всё принёс, чтобы не получилось как с подлодкой: отвлёкся – и вот такое. Шли мы на максимальном ходу, вахта кочегаров была усилена. Машины судна пусть и старые, но такой ход держать позволяли. Шли без ходовых огней, но снимать японский флаг я запретил: будем пока для местных японцами. Хотя свой флаг с «Камы» мы сохранили. Мы всё же смогли нагнать вспомогательный крейсер и буксируемую им подлодку, но финт с захватом не удался. Зайцев под утро засёк прошедшую в эфире информацию о захвате сторожевого судна, так что эффект неожиданности мы потеряли. Рисковать я не стал. Расчёты японцев были у орудий, нам хватит тех, что там стояли, так что мы открыли огонь. Два орудия в 120 миллиметров били по вспомогательному крейсеру, мы находились к нему левым бортом, что и позволило их задействовать. Орудие в 80 миллиметров било по подлодке, которую неплохо освещал наш прожектор. Из-за того, что приходилось бить по такой маленькой цели, как подводная лодка, мы были вынуждены подойти почти вплотную, и открыли огонь, когда нас обнаружили. Обе цели были близко. Наши канониры уже навели орудие, так что японцы были обречены. Взрыв и столб огня, вырвавшегося из открытого люка рубки подлодки, дали ясно понять, что с ней покончено. Она быстро затонула, натянув буксировочный канат. Вспомогательный крейсер, получивший от нас с два десятка снарядов, также пошёл на дно, задирая нос. Мы подобрали с пяток японцев, среди которых оказался и офицер. После этого мы поспешили уйти, держа курс вглубь Тихого океана, а старпом, принявший от меня корабль, занялся устранением повреждений. Три «подарочка» мы всё же отхватили. Хорошо, что ниже ватерлинии пробоин не было и ход не потеряли, а только одну картечницу с расчётом. Были шесть убитых и девять раненых, из них двое тяжело. Днём похороним павших; надеюсь, медик не оплошает и их количество не прибавится. М-да, но дело сделано, и это радовало. Повреждения были не такими уж серьёзными, их можно устранить своими силами. Жаль, людей потеряли, как и картечницу, но пару выстрелов расчёт всё же сделать успел, хорошо по палубе крейсера прошёлся, а пулемётчики доделали работу. Мне удалось поговорить с японским офицером, и полученная от него информация ввергла меня в ярость. Встреча с «Камой» была случайной. Лодку буксировали из Штатов, на борту находились несколько специалистов оттуда же, и именно они управляли лодкой и пустили самоходную мину в борт «Камы». На борту лодки был всего один японец, будущий капитан, он просто наблюдал. Урою скотов. Эти-то погибли, но другим достанется, жалеть и сомневаться больше не буду. А вообще как дело было: наземный пост приметил, как мы утопили рыбацкую шхуну, и сообщил по телеграфу в ближайший порт, а дальше через эфир передали. На борту того вспомогательного крейсера была радиостанция, они поняли, что мы к ним идём, оставили лодку на боевой позиции, а крейсер укрыли в заливе. И удача оказалась на их стороне. Старпом вёл судно, а я, прежде чем лечь отдыхать, как обычно писал рапорты о прошедшем бое, внося информацию об этом также и в боевой журнал, взятый нами с «Камы». Этот же журнал служил нам для записей наблюдений за движением судов у деревни, где мы взяли канлодку. Флаг перед атакой мы сменили, и теперь наш Андреевский полоскался за кормой. Написав рапорт, я помылся (душевой, как ни странно, на борту не было, и денщик нагрел мне воды на камбузе) и, устроившись в койке, размышлял. Угля до Циндао нам не хватит, тем более после той гонки, которую мы устроили за крейсером с подлодкой. Что интересно, уголь у этого корыта не боевой, то есть мы можем пополнить бункера за счёт любого остановленного транспорта. Желательно японского, от нейтралов вони будет много. За ночь, пока шла погоня, мы видели с десяток разных судов, у которых могли разжиться углём, однако тогда мне было не до того. Сейчас угля в бункерах едва ли два дцать тонн, а этого хватит примерно на четыреста морских миль. Или пятьсот, если идти неспешно, с экономией топлива. Потому я приказал не двигаться к Циндао, а уходить подальше от Японии. Отстоимся, а следующей ночью вернёмся. Ждать меня тут не будут: я уже заработал у японских военных моряков славу крепкого воина, который не ведёт бой в одном и том же месте, а старается делать большие рывки, чтобы спокойно работать вдали от тех сил, которые меня ищут. Да, теперь репутация работала на меня. Весь день мы пролежали в дрейфе, держа в топках небольшое давление, так, чтобы его можно было быстро поднять и дать ход. Однако не пригодилось, за день на горизонте не показалось ни одного дыма. Даже странно. Теперь мы возвращались к берегам Японии. Старпом, уже сдавший вахту, стоял рядом у мостика и пил свежий кофе. Вот он и поинтересовался у меня: – Господин лейтенант, какие дальнейшие планы? Вообще, офицеры ко мне обращались «командир» или по имени-отчеству, я разрешил. Но в присутствии нижних чинов соблюдали устав. Вот и сейчас неподалёку были четверо: дежурный пулемётчик на крышке мостика, вахтенный командир на самом мостике, рулевой и посыльный, который стоял у машинного телеграфа. Своего денщика я не считаю. А ответить старпому мне было что, планы мы как раз ещё не обсуждали. Будет любопытно, что он скажет, выслушав мои идеи. – Планов много, господин лейтенант. Для начала взять какой-нибудь транспорт и перегрузить уголь, чтобы увеличить дальность работы. Потом захватить подходящее судно не меньше пяти тысяч тонн со скоростью больше двадцати узлов, нам нужна замена «Каме». Ну и наконец, с помощью китайских контрабандистов вооружить это судно и продолжить крейсерскую войну. – А канлодка? – Продадим китайцам, она меня бесит своей тихоходностью. Они любят половить рыбку в мутной воде, и я уверен, будут под видом русских рейдеров захватывать японские транспорты. Лично я ничего против не имею: для ослабления японской армии, что движется на Порт-Артур, все средства хороши. Да и не думаю, что китайцы долго повоюют, лодка-то тихоходная. Однако если хотя бы пару транспортов захватят, и японцы что-то недополучат, уже хорошо. – Хм, – задумался старпом, делая очередной глоток кофе. – Любопытно. А потом что? – Когда у нас будет судно, мы продолжим крейсерскую войну. Нормальную войну на коммуникациях противника. Есть ещё некоторые планы, но они зависят от того, подберём ли мы что-то подходящее. В любом случае в блажащий месяц в Артур мы не вернёмся. Буду ещё смотреть по людям: если они серьёзно устанут, много мы не навоюем, отдыхать и набираться сил тоже нужно. Тогда уже пойдём в Артур. Ещё нужен старпом, заберём его во Владивостоке. – Старпом нам нужен, – тут же согласился навигатор. Он тянул эту должность с большой неохотой. Ведь работа старпома на борту самая тяжёлая и сволочная. Фактически и весь корабль, и люди – всё на нём. Старпом самый занятой на борту, много работы и много мелочей, в которые нужно вникать. И отчитывается он только перед капитаном.