— Да, похоже, выбил. Старший лейтенант Соломин, сто шестнадцатый иап. Намёк был ясен. — Я отпускник, товарищ старший лейтенант, мой полк под Москвой стоит. Сюда к товарищу приехал, да опоздал, их на манёвры отправили. Хотел за ним отправиться, а тут война, вот, спешу к Кобрину. Хочу в комендатуре получить должность, не хочу убегать от границы к своему полку, получу взвод и буду воевать. Я пулемётчик, командир взвода. Сейчас попробую вас спустить. — Давай. Где руку-то поранил? — Да обстреляли меня, зацепило, — покосился я на перебинтованную кисть. Забраться по дереву к ветке, откуда можно было дотянуться до строп, оказалось не сложно. Положив фуражку на траву, чтобы не мешала, я с разбегу, оттолкнувшись от ствола, ухватился за нижнюю ветку, подтянулся, и вот уже сижу на ней. Дальше по одной срезал стропы, причем лётчик потихоньку опускался ниже, и когда последнюю перерезал, летун опустился на землю. Падать ему не пришлось. Мягко спрыгнув на землю, я подобрал фуражку, поправил форму, согнав складки назад, и подошёл к летуну, который с непонятным выражением рассматривал тела поляков, держа повреждённую руку на весу. — Товарищ старший лейтенант, идёмте, там узелки у бандитов, подкрепимся. Мы вышли на опушку и подошли к двум узелкам, что лежали на траве, тут же две косы, ну и мой вещмешок, что я тут оставил, чтобы не мешался. Попросив лейтенанта потерпеть, я резким движением вправил ему руку и сделал косынку из платка, освободив один узелок от еды. Тут мы поели, я особо не налегал, сыт был, только молока попил, а старлей явно голоден — подмёл почти всё. Что не доел, я в свой вещмешок убрал, и мы направились к дороге. Оружие я ему достал, привёл к бою, и он его в карман комбинезона убрал. Нам повезло, встретили очередную санитарную колонну. С ней я до Кобрина и доехал, раненых на станцию везли. Соломин раньше сошёл, мы в дороге встретили две «полуторки» из его полка, тот и пересел, попрощавшись, а я, доехав до города, направился к комендатуре. У здания стоял грузовик, ЗИС-5, полный бойцов НКВД, он меня по улице обогнал, так что я видел, как из него вышел лейтенант госбезопасности и скрылся в здании. Знакомый тип, из полка «Бранденбург-800», значит, и в кузове диверсанты. С ними мне ранее встречаться не доводилось, ни одного знакомого лица. Зайдя в здание, я снял вещмешок и нес его в руках за лямки; прошёл мимо дежурного, а именно с ним общался тот лейтенант, нашёл нужный кабинет на втором этаже и, постучавшись, прошёл к начальнику комендатуры. — В чём дело, лейтенант? — грозным тоном спросил командир в звании капитана. — Вы не видите, что у нас тут совещание? Капитан был прав, в кабинете за столом сидели восемь командиров и двое в гражданском. — Товарищ капитан, разрешите доложить, — я кинул руку к виску. — Под окнами «Захар» стоит, там полный кузов бойцов НКВД. Это немецкие диверсанты, я сам слышал, как один другому в кузове сказал: «Надеюсь, русские не догадаются». Тут он меня заметил и замолчал. Немецкий я хорошо знаю. Их командир, в звании лейтенанта НКВД, с дежурным разговаривал, когда я мимо них прошёл. Трое командиров тут же встали и осторожно выглянули в окна, один из них был младшим лейтенантом госбезопасности, а капитан несколько нервно уточнил: — Вы уверены, что диверсанты? — Да, товарищ капитан. Гранату бы им в кузов кинуть противотанковую, а потом выживших добить. — И так возьмём, — сообщил командир НКВД и, без спросу сняв трубку телефона, позвонил в своё управление, сообщил дежурному о подозрительном подразделении на машине и вызвал усиленную группу. Положив трубку, подошёл ко мне и попросил предъявить документы, но тут раздался стук в дверь, и в кабинет вошёл тот лейтенант госбезопасности, о котором я только что говорил. Отреагировал я мгновенно: сделал подсечку, тот в падении пытался мне самому ноги подбить, и я вырубил его ударом кулака по затылку. Рана на руке заныла. — Ловко, — оценил младший лейтенант. — А по документам вы командир пулемётного взвода. — Взвод разведки в нашей казарме расположился, вот со скуки с ними занимался, — пояснил я, потирая кулак. — Где ранило? — Сегодня утром, товарищ младший лейтенант госбезопасности, двое напали, один ножом порезал, другой выстрелил в упор. Царапины. Обоих я ликвидировал. Одеты в гражданское, на поляков похожи. Да и ругались на польском. — Документы в порядке, — возвращая мне удостоверение, сказал тот и, присев, стал изучать, что есть по карманам у лейтенанта, а найдя на шее жетон солдата вермахта, сразу стал вязать тому руки и кляп в рот вставил, после чего снова стал вызванивать дежурного своего управления. А капитан, протирая обширную лысину платком, подойдя, уточнил у меня: — Вы по какому вопросу, лейтенант? — Часть моя далеко, товарищ капитан, а от врага я драпать не привык, хочу здесь в какую-нибудь часть попасть. Думаю, опытные пулемётчики пригодятся. — Хм, пулемётчики нужны. Будет вам место, лейтенант. Надеюсь, ранение не помешает? — Нет, товарищ капитан, царапина. Все командиры уже достали личное оружие, один охранял диверсанта, лежавшего на полу, ждали приказа. Бой снаружи начался как-то внезапно. Усиление группы НКВД, что была направлена к зданию комендатуры, состояло из пушечного броневика, тот послал осколочный снаряд прямо в кузов грузовика с диверсантами. Все, кто был у здания, а народу хватало, бросились врассыпную, некоторые упали, будучи раненными случайными осколками или пулями. Грубо сработали. А броневик дальше бил из пулемёта. У нас в кабинете только стёкла выбило, а так благополучно переждали бой. Когда добили сопротивление — троих даже живьём взяли, — лейтенанта из кабинета вынесли два бойца, что специально за ним пришли, ну и младший лейтенант тоже ушёл. А я направился к дежурному. Там меня быстро записали в журнал учёта и сообщили: — Сейчас непонятно всё. По плану мы должны начать приём призывников, вон они снаружи толпятся, и отправлять в запасные полки для формирования дивизий по мобилизации. Вот что, тут приказ поступил, забрать с корпусных складов двадцать пулемётов ДШК и отправить их в запасной батальон. Он за городом стоит. Командиров там тоже не хватает. Могу туда направление для дальнейшей службы выписать. — А давай. Тот не успел начать, как с улицы стремительно вошёл тот младший лейтенант госбезопасности. Узнав, чем мы занимаемся, он глянул на меня с интересом: — Ты с зенитными пулемётами знаком? — На ты, товарищ младший лейтенант. Что с ДШК, что со счетверёнными «максимами». — Отлично. У нас госпиталь в Кобрине без зенитной защиты, приказали обеспечить. Свободных подразделений нет, решили сформировать из призывников. В общем, принимай зенитно-пулемётный взвод, бойцы на станции ждут, прибыли с курсов. Пулемёты получишь на складе корпусного подчинения. — Есть, — козырнул я. Дежурный ничего оформлять не стал, направился в кабинет местного сотрудника, тот выдал направление, и я дошёл до штаба армии, что расположился тут же в Кобрине. На соседней улице. Там кадровики мне сменили запись о месте службы, теперь я числюсь командиром второго взвода второй батареи отдельного зенитно-пулемётного дивизиона. Похоже, этот дивизион только начал формироваться, и я первая ласточка. Капитан, что меня оформлял и выдавал наряды, подтвердил это моё предположение. Дивизион взводами раскидают для защиты госпиталей и других санитарных частей армейского подчинения. Меня направляют в госпиталь номер сто три, буду за ним числиться. Я пообщался с капитаном, по штату во взводе две пулемётные установки, но можно же и три иметь, и будет усиленный взвод. Тот, подумав, согласился со мной, выдал наряд на дополнительную установку, расчёт и машины. Получив всё это, я направился в местное автохозяйство, где предстояло забрать машины, их там армии передавали. Мне выдали три заметно попользованных «полуторки», причём с водителями. Директор автохозяйства даже расщедрился, полные баки залили. С ними я покатил на вокзал. Народу тут было изрядно, пришлось обратиться к военному коменданту станции. Я узнал, что зенитчиков отправили на тушение пожаров и разбор завалов после последнего налёта. Я его вполне понимал, если есть свободные руки, то почему бы не использовать? Оставив машину у вокзала, пешком добрался до дальних путей, где две сотни бойцов и младших командиров занимались ремонтом путей. Командовали ими железнодорожники, многие были в военной форме. Посмотрев на девятку бомбардировщиков, что пролетала мимо, я продолжил движение. Многие, бросив работу, искали укрытия, но интерес у немецких лётчиков явно был в другом месте. Найдя среди успевших измараться в угле командиров, я выбрал лейтенанта, он и был старшим, и, показав ему бумаги на формирование взвода, получил одобрение, тот мне подобрал три десятка бойцов и командиров да трех сержантов на должности командиров расчётов. Убеждал меня, что это лучшие. Бойцы забрали сидоры и шинели, которые под присмотром одного бойца лежали горкой у пакгаузов, и мы вернулись на вокзал, откуда на машинах покатили к складам. На складах я получил три ДШК на зенитных станках, всё, что к ним полагается, включая средства чистки, командиры расчётов споро поработали, явно знали своё дело. Потом боезапас взял двойной. Ещё на соседних складах получил личное оружие для подчиненных. Дело в том, что личного оружия, винтовок, у зенитчиков не было — на курсах оно и ни к чему, оставили в своих подразделениях. На каждый расчёт я взял по ручному пулемёту ДП, остальных вооружил винтовками СВТ. Их достали из ящиков, распределили между собой, начали чистить и снаряжать, подсумки на ремнях размещать. Потом получил остальное оснащение, от касок до пехотных лопаток и котелков. В общем, всё что необходимо. Также расчёты успели счистить консервационную смазку с крупнокалиберных пулемётов, собрать их и зарядить, снарядив запасные ленты. Себе я тоже взял СВТ, с оптическим прицелом. После этого покатили обратно в город. Там познакомился с главврачом госпиталя и командиром стрелкового взвода охраны, лейтенантом Медведевым. Именно их мы и должны защищать. Все три установки подняли на крыши двух зданий, где и располагался госпиталь, дежурные бойцы заняли свои места, а свободные чистили форму от угольный пыли. Я же, забрав машины, направился за питанием, и нужно заехать на склад ГСМ, получить запас топлива. Ещё водителей в военную форму переодеть. Потом списки личного состава отнести в штаб армии, чтобы включили в состав нашего отдельного дивизиона. В общем, побегать придётся. Открывать огонь по вражеским самолётам за день пришлось аж двенадцать раз. Подвезённый мной боезапас пришёлся вовремя. Немцы бомбили в основном станцию, но так как летали на доступной нам высоте, я приказал открыть огонь. Вот двенадцать раз до наступления темноты и открывали. Пусть мы так раскрыли свои позиции, можно сказать на госпиталь наводили, как пенял мне Медведев, но бомбы и на город падали, пусть и случайно, так что нам тоже могло достаться. Главврач меня поддержал, так что мои зенитчики не молчали. Даже часть окон взрывной волной выбило. Зато совместными действиями всей зенитной защиты города удалось сбить два бомбардировщика и один штурмовик, и ещё четыре повредить. В это время я заготовил бочки с топливом: уже завтра немцы город займут, так что уходить придётся спешно, вот и готовился. У всех бойцов забрал документы и с ними съездил в штаб армии. Там шла спешная эвакуация, но где находится штаб дивизиона, которые еще оставался в стадии формирования, мне сообщили. Найдя нужный дом, познакомился с командиром дивизиона в звании капитана, и тот на всех документах сменил запись о месте службы. А когда я протянул ему три пустых бланка красноармейских книжиц, которые достал в штабе армии, тот был поражён, но выписал их на имена водителей грузовиков. Вернувшись, я раздал книжицы, теперь все они числились за нашим дивизионом. Ночь прошла спокойно, я даже выспаться успел. Да, вечером дежурный врач снял у меня повязку, осмотрел раны, почистил, смазал чем-то и наложил новую. Серьёзным ранением он их тоже не посчитал. Правда, на огнестрельном ранении остался след пороховых газов, но тот знал, что я с бандитами дрался и выстрел был сделан с близкого расстояния. А вот утром началась неразбериха, я выбивал завтрак для бойцов, всё же нас поставили на довольствие, и накормил своих зенитчиков, а неразбериха в городе уже перешла в откровенную панику. Немцы подступают. Главврач у меня отобрал все три грузовика, топливо в кузове одного из них было, четыре бочки. В машины спешно грузили госпитальное имущество и раненых. К госпиталю ещё машины подошли. И вот колонна умчалась, а мы остались. Тут не только я в изумлении был, но и Медведев со своими бойцами. Я сходил к штабу дивизиона, но тот убыл в неизвестном направлении. Плюнув на всё, я вернулся, и бойцы, загруженные как мулы вооружением и личными вещами, направились за мной к окраине города. Медведев, подумав, повёл свой взвод следом. А тут даже обороны не было, только пост на въезде, но с противотанковой «сорокапяткой». Немцев пока тоже не было, и пока стрелки окапывались, я в разных местах установил пулемёты, приказав наводчикам бить по бронетехнике. Пулемётчики из расчётов с ДП тоже заняли позиции, их задача — уничтожение пехоты и небронированной техники. Мы только успели замаскировать позиции, как по дороге, виляя, на большой скорости проскочили две «полуторки», а за ними, стреляя на ходу, двигалось с два десятка тяжёлых немецких мотоциклов с колясками и пулемётами. Стреляли пулемётчики на двух передовых мотоциклах. За ними шло несколько бронетранспортёров, я семь насчитал, и шесть танков, дальше за пылью не видно, но танки лёгкие, всего одна «тройка» была. Как мы и договорились с Медведевым, тот первым открыл огонь, станковый пулемёт с поста его поддержал, но противотанковая пушка пока молчала, не выдавая свою позицию. Мои пулемётчики с ДП открыли огонь вместе с бойцами Медведева, такой у них приказ от меня был, так что плотность огня была серьезная, шесть ручных пулемётов и станковый «максим» с поста хорошо проредили мотоциклистов, несколько байков кувырком пошли. Два вспыхнули. Но некоторые из мотоциклистов успели залечь. Мои крупнокалиберные пулемёты молчали, я устроился у одного, именно он первым откроет огонь, что для остальных будет сигналом. Тут хлопнула «сорокапятка», и один бронетранспортёр, как будто запнувшись, начал медленно дымить, пока не вспыхнул. Потом пушка зачастила выстрелами, немцы разъезжались, покидая дорогу и выстраиваясь на полях, чтобы атаковать нашу позицию. Вот тут можно и нам открыть огонь. — Давай, — приказал я командиру расчёта, поправив свою каску, что сползла на лоб, фуражка в вещмешке осталась, и приложился к прицелу винтовки. И почти синхронно три крупнокалиберных пулемёта открыли огонь по наземным целям. Командиры расчётов самостоятельно их выбирали, так что довольно быстро все бронетранспортёры или замерли, расстрелянные, или заполыхали, то же самое ждало и лёгкие танки. Среднюю «тройку» тоже остановили, совместно сбили обе гусеницы и заклинили башню. Сейчас бы добить снарядом «сорокапятки», но её уже накрыли. Однако немцев всё прибывало, и атаковать они не прекращали. Пулемёты мои стихли, расчёты, снимая их со станков, меняли позиции. Всё, как я и приказал, как ленты закончатся, менять позиции, иначе накроют. Стрелки пока держались и активно стреляли. Правда, куда? Уже плохо видно было, от горевшей вражеской техники стояла дымовая завеса, и немцы, пользуясь ею, перегруппировывали силы. Мы занимались тем же, меняя позиции. Тут засвистели и начали вокруг рваться мины. Работали явно ротные и батальонные калибры. Появились раненые, я приказал перевязать их и отправить с сопровождением в тыл. Пулемёты установили на новых местах и почти сразу открыли огонь, в дыму появились приближающиеся немецкие танки и цепи пехоты. Чем бой закончился, я не знаю. Рядом рванула очередная мина, моё тело бросило о стену частного дома… и темнота. * * * Очнулся я в сортировочном лагере для военнопленных. Врач, оказавшийся среди пленных, осмотрел меня и сообщил, что имеется контузия средней тяжести, лечится двумя неделями постельного режима и хорошим питанием. Хорошо ещё, только контузия, никаких ран, лишь синяки и ссадины. В лагере все вперемешку были, и простые бойцы, и командиры, но на то он и сортировочный, так что быстро стали распределять и уводить. Моих бойцов среди пленных не оказалось, я послал одного бойца, шустрого, из новобранцев, тот оббегал территорию, опрашивая, но никого не было. Меня осмотрел лагерный санитар, немец, и дал пять дней покоя отлежаться, так что я по большей части на нарах лежал, приходил в себя. На четвёртый день слышать стал лучше, хотя головой трясти всё же не стоило — отдавалось болью. Говорил я без заикания, шум в ушах постепенно стихал, в глазах перестало двоиться. Питание, конечно, так себе, жидкие супы, но хоть сухари давали, видимо с наших складов. Дня четыре давали, потом остался только пустой суп. И вот на шестой день меня включили в очередную колонну пленных командиров, сорок три нас набралось, восемь со мной лежали на нарах, тоже отходили от контузий, остальные новички, их недавно привели. Кстати, в лагере нам приказали спороть петлицы и шевроны и сдать их, так что где какой командир, теперь было непонятно. Я думал, по дороге поведут, состояние, конечно, так себе, но куда лучше, чем было, на рывок можно попытаться уйти, однако повели к железнодорожной станции Кобрина, а нас в городе содержали, на территории того самого автохозяйства. Станцию, видимо, починили и уже активно использовали. Охраняли серьёзно, довели до состава, туда и обычных бойцов грузили, только в другие вагоны, а для командиров три было, их приводили, видимо, из разных мест содержания, и плотно набивали. Так, что не то что лежать, присесть было сложно. Хорошо ещё, я одним из первых залез и успел занять сидячее положение на нарах. Потом состав тронулся и повёз куда-то в сторону Польши. О побеге даже и думать не стоило, тут до параши-то дойти проблема. Везли больше двух суток, и то потому, что часто останавливались, высаживали часть военнопленных. Когда пришла наша очередь, в вагоне воняло, как в общественном туалете. Вдохнув воздух, я пробормотал: — Море? Когда нас выстроили в колонну, а на глаз тут было около полутора сотен командиров, и повели по городу — многие жители с интересом на нас глазели, — я рассмотрел то самое море, которое голубой гладью блестело вдали. Кто-то из командиров опознал город, и по колонне прошёл шёпот: это оказался немецкий Щецин. Нас вывели из города, провели около трёх километров и завели через открытые ворота на территорию лагеря. Причём мы оказались первыми тут, лагерь только-только был отстроен, специально для содержания пленных командиров, выделена охрана, и мы тут первые ласточки. Нас начали на медосмотр вызывать, устроили помывку, я форму постирал; в отличие от других командиров, фуражки у меня не было, да и шинели тоже, а вместо сапог, которые ещё в сортировочном лагере пропали, были боты без шнурков. Врач, что меня осмотрел, диагностировал контузию и освободил от работ на неделю. Кроме меня ещё два десятка командиров получили такое освобождение. О да, просто так сидеть никому не давали, работы всегда для пленных хватит. Говорили, раз мы партия крестьян и рабочих, то и работайте. А вообще, меня удивляло, что немцы заботятся о нас, ведь я прекрасно знал их отношение к военнопленным. Думаю, такое было только на первых порах, потом оскотинятся и будут творить жуткие вещи, пользуясь полной безнаказанностью. А пока я отлёживался и строил планы побега, расспрашивая других командиров, которых водили в город на работу. Это недолго продолжалось, на четвёртый день пленные напали на конвой, перебили его и поразбежались. Условия содержания сразу изменились, двух пойманных беглецов расстреляли. Лагерь пополнялся, понемногу доставляли пленных, набралось уже почти четыре сотни, впрочем, лагерь был рассчитан на восемьсот, как я услышал от охраны. — Зря они на рывок пошли, да ещё разбегались, надо было группой в порт прорываться и угонять судно, — сказал я, когда мы стояли строем и наблюдали за расстрелом. — Как будто это так просто, — возразил сосед справа, лётчик из бомбардировочного полка. — Проблем не вижу. Я, например, на море вырос, знаю навигацию, могу суда водить. Да и с боевыми тоже справлюсь. Например, я срочную на подлодке начинал, на Северном флоте, потом меня на курсы командиров отправили, но почему-то не на флот попал, а к армейцам, на Западный фронт. Мы стояли в третьем ряду шеренги, говорили шёпотом, но, как я понял, соседи к нам прислушивались. Что интересно, среди пленных были только армейцы, ни одного военного моряка я не обнаружил. Возможно, их отправляют в другие лагеря, отсортировывая ещё в первичных лагерях. Подальше от моря. Другого ответа я не нашел. — Что-то ты на армейца не особо похож, взгляд характерный, как у моего полкового особиста, — сказал сосед с другой стороны. — Официально я младший лейтенант Агапов, командир зенитного пулемётного взвода. Пусть так и остаётся. — Хм, ясно. Мне нужны были помощники для побега, вот я и отбирал их. Этот бывший майор, командир стрелкового полка, тоже с нашего фронта, мне подходил, здоровый как чёрт, и пока лагерная жизнь не подточила его силы, нужно использовать это. Я уже ходил, ну и, посещая разные бараки, общался с командирами и получал горячее одобрение и полную поддержку. Постепенно наша группа сформировалась. Генералов у нас в лагере не было, но семнадцать полковников имелось, троих адекватных я уже вычислил и вышел с ними на контакт. Они вошли в нашу группу, приняв командование над силовыми группами. Также я вычислил шестерых, что работали на немцев, их по-тихому удавили в бараках. Пять дней мы готовили побег, и перед операцией, которая была на ночь запланирована, я подошёл к троим вновь поступившим командирам, что сидели во дворе отдельно, внимательно поглядывая по сторонам. У одного голова забинтована, у другого рука, третий отходил после контузии. — Доброго вам в хату, — сказал я и без разрешения сел рядом на корточки. — Я знаю, кто вы. Вы двое — типичные армейские особисты, а вы — явно из госбезопасности. Более того, точно из Минского управления. Я вас там встречал, когда направление на службу получал. Не дёргайтесь так, меня страхуют трое парней. Я сам из особистов, официально я тут в лагере числюсь как младший лейтенант Агапов, зенитчик, но на самом деле сержант госбезопасности, полковой особист. — А когда вы меня видели? — уточнил тот, у которого рука была перевязана. — Двадцатого июня, — улыбнулся я. — Я за пять дней до этого получил сержанта и прибыл для дальнейшего прохождения службы. Вы по коридору с папкой шли. Кроме меня там ещё несколько молодых командиров было, один про вас сказал, что это тот самый Иванов-Три-Четверти. Прозвище он получил, когда выкушал три четверти литра чистейшего медицинского спирта и спокойно пошёл домой. — Про это мог и не вспоминать, — буркнул Иванов. — Ладно, верю, что ты из наших. Какое училище оканчивал? — Военно-морское, кафедра контрразведки. — Командир Лапин? — Нет, Ежов. — А училище в Риге? — Проверяете? В Ленинграде, на улице Красноармейской. Я по третьему управлению НКО был направлен на Западный фронт. — Хм, ладно, убедил. Что ты хочешь?