Так и сложился наш распорядок: то на шаре в небе, то на пляже, то у нас в квартире, так как я переехал к девчатам. Разврат рулит, девчата отличные, без комплексов. Вернее, они их гасили в зародыше, как им, так и мне было хорошо друг с другом, поэтому мы старались быстро не рвать наши отношения. Однако всему приходит конец, отпуск у них закончился, и девчонки уехали. Я помог им погрузить багаж в автобус и долго их целовал, прощаясь. Когда автобус уехал, я вздохнул и направился обратно на квартиру. С хозяйкой мы уже поговорили, я оплатил еще неделю, поживу пока тут, нравилось мне в Марселе, приятный город. Как ни странно, но даже после отъезда девчат я время от времени продолжал ходить в клуб воздухоплавания, когда погода позволяла поднимать шары, всё же конец сентября, уже бывает налетает с моря шквальный ветер или всю ночь льёт дождь. Было видно, что всё, лето закончилось, отдыхающие уезжали, гостинцы пустели. Через неделю после отъезда девчат уехал и я. Проехался автостопом до Сен-Тропе, он тут недалеко был, мелкий такой городишка, но виды были красивые, хорошее место. Надо будет в следующий раз здесь отдохнуть. Как-то не хотелось покидать Францию, но что поделать, надо. Я уже решил возвращаться в Союз, требовалось закончить своё образование. Наконец я был готов и снова автостопом направился обратно в Париж, выйти на контакт я хотел именно через парижское посольство. На первой попутке я проехал треть пути, уже стал искать вторую, как рядом остановился новенький серый «мерседес». За рулём сидел водитель в форме и фуражке, а вот сзади – хозяин машины, и я его отлично знал. Неплохой такой оружейный барон, который не раз пытался купить мастерскую старика. Стекло со стороны владельца авто опустилось, и тот, поздоровавшись, спросил: – Доброго дня, Жан. В Париж? – С отдыха возвращаюсь, месье Шарлемань. – Садись, нам по пути, я сам еду в Париж. И кстати, по поводу мастерской, где ты когда-то работал… – Продаёт? – догадался я. – Продаёт. Водитель вышел из машины и убрал мои вещи частично в багажник, частично на переднее сиденье, сам я сел на заднее к месье Шарлеманю. Мы поехали, и пока была возможность, хозяин машины и многого другого движимого и недвижимого имущества задавал мне вопросы. Они касались мастерской, состояния станков, инструментов и всего того, что осталось в мастерской после моего ухода. Смысла скрывать я не видел и всё рассказал откровенно, честно предупредив о некоторых проблемах одного станка, он фактически на ладан дышал, и его можно купить по цене металлолома. Естественно, оружейник сделал мне предложение пойти работать к нему, на что я корректно отказался, мол, у меня другие планы. Тот особо не расстроился, на него работало несколько специалистов вполне сопоставимых по уровню со стариком. Мне до них пока практического опыта не хватало. Господин Шарль Шарлемань рассказал, что было в мастерской после моего ухода. Оказалось, он отправил своего человека наблюдать за новым хозяином, чтобы сразу перехватить попытку продажи. Его мастерская старика, как я уже говорил, давно интересовала. И не инструментарий тому был причиной или мы со стариком, а имя. То самое имя, которое старик зарабатывал многие годы, десятилетия. Его мастерскую знали, и сюда шли со всеми сложными вопросами. Так вот, после моего ухода новый владелец старался держать предприятие на плаву. Он выписал из Германии оружейного мастера, и они продержались несколько месяцев, но люди, узнав о смерти старика, да и то, что его ученик ушёл, ходить перестали, предприятие зависло на грани краха, вот сын старика и выставил мастерскую на продажу, а Шарлемань тут как тут. Сейчас его адвокаты решали вопрос о покупке. Но Кетнер решил устроить аукцион, ведь мастерской интересовался не только один оружейный барон. – Идиот. Прогорит. Надо было с вашим предложением соглашаться, – прикинув, сказал я. – На аукционе он получит минимальную цену. Наши оружейники всегда договорятся между собой, сколько лет уже знают друг друга. – Согласен, – усмехнулся Шарлемань и, достав трубку, стал набивать её табаком. – Ага, – понятливо кивнул я на усмешку оружейника. – Значит, вы уже договорились? – Нашим общим знакомым интересно поучаствовать в этом балагане. Хотят посмотреть на тот цирк, что будет происходить под названием аукцион. – Да и поделом ему. Конечно, жаль, что дело старика фактически развалилось, однако судьба. – Ты бы мог не дать ему развалиться, – выпустив облако густого дыма, сказал Шарлемань. – Я в курсе, что последний месяц вся мастерская и лавка держались практически на тебе. – Старик полгода назад отошёл от дел, с тех пор мастерская и была на мне. Он занимался только моим обучением, остальным уже я. А насчёт не дать развалиться делу, тут вы правы, я бы смог мастерскую вытянуть, если бы дали. Сын старика – та ещё сволочь, однако мой возраст не позволит мне вести свои дела. Я несовершеннолетний и буду им ещё пять лет. А с опекуном работать уж увольте. – У тебя нет опекуна? – удивился оружейник. Было отчего, адвокат старика должен был позаботиться обо мне. К счастью, мы со стариком предусмотрели такой вариант, и мастер сообщил ему, что опекун у меня уже есть. Этого хватило, ложь он проглотил. Кстати, это было в первый и в последний раз, когда старик солгал при мне. Обычно он это себе не позволял, но тут уступил моей просьбе. – Нет. Я сирота, моя судьба в моих руках, и надеюсь, всё так и будет, – пожал я плечами, отметив, что мой собеседник глубоко задумался. – Насчёт мастерской. Зачем мне в ней работать, не вылезая всю жизнь из-за верстака, когда в мире столько интересного? Я с моими возможностями смогу стать кем угодно, всё в моих руках. Планы большие, но желания снова вернуться к работе ремонтника среди них нет. Подрабатывать буду, чтобы в форме себя держать, но постоянно этим заниматься – нет, не хочу. – Твои желания понятны, – слегка улыбнулся оружейный барон. – У меня к тебе есть вопрос и, скажем так, предложение. – Предлагайте, интересно послушать. Ехать нам ещё часов пять, пообщаемся. – Как тебе моё предложение, если я стану твоим опекуном? – Зачем это вам? – удивился я. – Ты всё же ответь на вопрос. – Отрицательно. Больше всего в жизни я дорожу свободой, а опекун – это всё равно что воспитатели в детдоме: то не делай, это. Решать, что мне делать и как, я хотел бы самостоятельно, не отдавая это никому. Почувствовавший свободу тяжело её теряет. Помните диких птиц в клетке? – Всё же подумай более основательно, время у тебя есть. – Месье Шарлемань, поверьте, мой опекун проживёт недолго. – Почему же? – Он умрёт, – просто сказал я. – Я убью его. Быть свободной птицей и жить в клетке – это две большие разницы, а я давно ощутил, что такое свобода. – Ты всё же подумай, вернёмся к этому разговору позже. – Не думаю, что вернёмся. Задерживаться в Париже я не собираюсь. Кстати, вы сами сколько там планируете пробыть?.. Мы продолжили обсуждать покупку мастерской, то есть всего здания вместе с мастерской, и я выдавал все слабые и сильные стороны продавца, так как действительно всё знал о лоте, причём лучше нового владельца. Там на этом можно сыграть, чтобы понизить цену. Вечером мы подкатили к предместьям Парижа. Месье Шарлемань предложил мне остановиться в его доме в центре Парижа, но я настоял на своём. Подвезли – спасибо, за это я расплатился информацией, а дальше – прощайте. В общем, с некоторым трудом, но отделался. Дальше я, используя маршрутные автобусы, поскакал по остановкам, проверяясь, после чего взял такси и доехал до своей арендованной квартирки. Не думал, что вернусь сюда, но вернулся. Ключи были при мне, поэтому, найдя их в кармане, открыл дверь и прошёл внутрь. Судя по следам, хозяйка была. Прибиралась, пыли почти не было, но сейчас она отсутствовала, не застала меня. Разложив вещи по шкафам и чуланчику, я включил холодильник и в уже сгущающихся сумерках направился вниз, нужно купить продуктов, особенно питьевой воды в бутылках, и поужинать в кафе. Некоторые блюда французской национальной кухни мне нравились, их и заказал. Как дегустатор-гурман-любитель я испробовал все блюда французской кухни, включая лягушатину, улитки и устрицы. Блюда на любителя. Хотя некоторый шарм я в них нашёл. Повторить – желания не было, но и чувство тошноты от них не возникло. Еда – и есть еда. Некоторые вон тараканов и саранчу едят, и ничего, довольны. Вернувшись в квартиру, я достал гитару и стал негромко наигрывать мелодии, разрабатывая пальцы. После окончания морской школы, когда закрутил с девчатами, я фактически не выпускал оба музыкальных инструмента из рук, играя на них попеременно, так и на квартире было, и на пляже. Разве что в воздухе не было, когда мы на шаре поднимались. Девчата слушателями были восторженными, поэтому и играл для них и других любителей музыки. Сильвию я в Марселе больше не видел, отдыхал спокойно. Навык игры ко мне действительно вернулся, и играть я снова стал на высоком уровне. Вот такие дела… Утром следующего дня я решил отправиться к посольству, пора возвращаться в Союз. Я и так протянул, конец сентября уже, месяц как уроки в школах идут, придётся навёрстывать упущенное. После лёгкого завтрака я собрался и покинул квартиру. Одежда была постирана, выглажена, одет я был с некоторым шиком: лёгкие светлые брюки, белая рубаха, лёгкая же куртка, такие же туфли. Голова только не покрыта. Выйдя на улицу, я осмотрелся и двинул к перекрёстку и только у следующего заметил пустую машину – такси. Она ехала мне навстречу. Тут же я поднял руку и громко свистнул. Свистеть я стал мастерски. В школе нашлись учителя и поставили мне свист. Мог такие звуки издавать, что свист в шторм расслышать можно. Это я загнул, конечно, но лучше рядом со мной не стоять. На катере во время практики я в редкие моменты скуки между двумя вахтами такие пёрлы выдувал, моряки смеялись, мол, Нептуна вызываю. Такси остановилось рядом, и я сел в него, сообщив улицу и кафе рядом с посольством. Доехал нормально. Прошёл на территорию летнего кафе, сел за один из столиков и стал наблюдать. Я только успел сделать заказ, как ко мне подошли два жандарма, именно ко мне, хотя кафе было отнюдь не пустое. – Плановая проверка документов, месье, попрошу вас их предъявить, – велел старший жандарм. – Простите, а в чём дело? – немного удивился я, отвлекаясь от наблюдения. – Документы я не брал, они остались дома. Не думал, что пригодятся. – Попрошу проследовать с нами в жандармерию для установления личности, – с некоторой скукой терпеливо сказал жандарм. – Но у меня тут назначена встреча! – не собираясь куда-либо идти, ответил я. – Если потребуется, мы заберём вас силой, не усугубляйте ситуацию. Встав, второй жандарм тут же пристроился за спиной, не люблю таких скорых, да и то, что дышат в шею, тоже. Именно так я и сказал, послушались и пошли по бокам от меня. Ситуация мне нравилась всё меньше, я, конечно, имел идеальную память, но и дураком тоже не был. Аналитический склад ума имел, как мне не раз говорили. Надо прикинуть. Могли меня вычислить и ждать здесь? Запросто. Подстава и меня так похищают? Возможно. Мои размышления были прерваны самым грубым способом, я даже на рывок не успел уйти, хотя как раз и собирался, прикидывая и ожидая удобного момента, только от кафе отошли метров на тридцать. Однако тут меня резко схватили за шею в две руки и за руки, после чего, наклонив вперёд, буквально зашвырнули в небольшой микроавтобус через задние открытые двери. Дальше был удар чем-то мягким по голове, который меня серьёзно ошеломил. – Потише, Патрик, нам его голова нужна целой, а ты так можешь его слюнявым идиотом сделать. – Ничего, я аккуратно, – ответил другой, более молодой голос, и последовал второй удар, и меня окончательно вырубили… Очнулся я в духоте. Судя по положению, лежал на боку на чём-то мягком вроде матраса. На голове была плотная ткань мешка, дававшая мало воздуха. Судя по шуму, мы… на судне? Я отчётливо слышал гул судового двигателя. Да и килевая качка присутствовала. В левую скулу била волна. Стараясь не шевелиться, чтобы не выдать, что очнулся, я задумался. То, что в каюте кроме меня ещё кто-то есть, я слышал отчётливо, этот неизвестный шумно сопел явно перебитым носом. Помню, как меня вырубили, и били, думаю, мешочком с мокрым песком. Англичане, разговор шёл на английском. Я и до этого англичан не любил, а теперь совсем разозлился на них. А классно они меня сделали, видно, что подготовились. Я договорился с Братским, что выйду на одно из посольств, дальше, скорее всего, произошла утечка, остальное – дело техники. Выставили наблюдателей и группы захвата у всех таких посольств во Франции и соседних странах, и птичка залетела в мышеловку. Даже форму жандармов достали, чтобы спокойно меня взять. Сработали – высший шик. Тут по-другому не скажешь. Сейчас мы, наверное, Ла-Манш пересекали, другого ответа на шум двигателя и на качку у меня не было. Ладно, подождём. Посмотрим, что принесёт следующий день. Пока было время, я попробовал проверить, как связан. Руки и ноги спутали хорошо, верёвок не жалели. Видимо, я чем-то выдал себя, так как сопение резко прекратилось, похоже, охранник присматривался ко мне, показалось ему или нет. Решив, что дальше тянуть с бессознательным состоянием смысла нет, я немного глухо простонал, будто приходя в сознание, и пошевелился. Почти сразу послышался скрип и шаги явно тяжёлого мужчины, немного по-другому скрипнула дверь, и раздался басовитый голос. Говорил неизвестный на английском: – Сержант, отправь человека к мистеру Хиллу, его груз очнулся. – Есть, сэр, – едва расслышал я ответ. Шум двигателя при открытой двери стал громче. Судя по качке и работе мотора, а также неизвестному солдату, мы на военном корабле. Скорее всего, английском. Но на небольшом. Что-то вроде патрульного судна, вряд ли даже эсминца или корвета, размеры не те. Болтает нас, как на катере, на котором я практику проходил. Может, какое посыльное судно военно-морского флота Британии? Чёрт его знает. После того как я сделал вид, что очнулся, поднялась суета, меня перевернули, но не развязывали. Тело затекло, поэтому я не мог точно определить, что со мной, а когда переворачивали, по ветерку понял, что штаны у меня спущены до колен, значит, «бульдог» из тайника исчез. Трусы на месте, но револьвера не было, стало быть, и остальное оружие нашли. Плохо. Ладно, будем играть тем, что есть. Меня перевернули, приподняли край мешка – судя по возне, он у меня был завязан на шее, чтобы не спал, – и сунули в рот металлический носик чайника, дав напиться. Вода была немного затхлой, с привкусом металла, но напился я вволю, меня не ограничивали. При этом при мне старались особо не разговаривать, делали всё молча, но охранник не уходил, я слышал его сопение, а мной занимались двое других. Потом под меня ещё и утку подсунули, хм, почему бы и нет, хотелось. Отлил нормально, нисколько не стесняясь. У меня вообще это чувство фактически атрофировано, из-за чего меня и называют наглой рыжей мордой. После этого меня оставили в покое, но охранник всё равно был при мне, видимо, вернулся на стул, на котором ранее сидел, я услышал тот же скрип, что и раньше. Через некоторое время качка пошла на спад, похоже, мы вошли в бухту или в порт. Довольно скоро после того, как я почувствовал касание борта к пирсу, за мной пришли. Ноги не развязывали, меня положили на носилки и, похоже, прикрыли простынёй, я почувствовал касание ткани. Когда меня выносили наружу, то приподняли, чтобы носилки прошли над бортом, этим я и воспользовался, перекатился и перевалился через борт носилок. Идиоты не стали меня страховать привязными ремнями. Удар о край борта грудью выбил у меня весь воздух из лёгких, но своего я добился, с шумом обрушился в воду у борта судна. Почти сразу прозвучали крики, команды, и в воду с шумом прыгнуло несколько человек, я это слышал, медленно погружаясь на глубину. Меня грубо схватили за плечо и потянули вверх. Я почти захлебнулся, однако меня вытащили, так что я начал кашлять, но мокрая ткань и так плотного мешка облепила лицо, и я задыхался. Это видели, поэтому прозвучал приказ, и с меня содрали мешок. Именно этого я и добивался своим прыжком. На воде меня держали трое. Один матрос британского флота и двое по гражданке. Судно действительно оказалось небольшим патрульным. У борта столпились военные моряки и двое мужчин, один здоровый с перебитым носом и в шляпе, тот самый охранник, что сопел в каюте, а рядом невысокий рыжеволосый джентльмен, он-то и командовал людьми. Думаю, это тот самый мистер Хилл. Я запомнил тебя, тварь. Потом меня вытащили из воды, погрузили в какой-то фургон, но что было дальше, не помню, мне сунули под нос тряпицу со знакомым запахом эфира, и я вырубился. Реально идиоты, ещё на катере это нужно было сделать, тогда мой фокус не прошёл бы. – Какой, однако, вы упорный, мистер Ларин, – вытер уже грязным платком пот на лбу один из моих следователей, которые вели допрос. Вопросы были стандартными, всё о будущем. Всё, что помню. Их интересовало всё, что я знал о Британии, все их взлёты и особенно падения. Обломались, за трое суток, что шёл допрос и пытки, я не ответил ни на один вопрос. Если бы меня пытали серьёзно, сломался бы, но, видимо, до крайности доводить приказа не было, пока терпел, хотя и ходил по краю кромки. Пытали электричеством, следователь в ход свои пудовые кулаки не пускал, хотя было видно, что очень хотел. Так что он меня фактически пальцем не тронул, но вот ожоги от электродов… – Давай, – кивнул безымянный следователь, и его помощник, подойдя, прижал к моей груди два электрода и включил переключатель, подавая электричество. Я снова закричал и затрясся, а эта тварь продолжала поворачивать переключатель, увеличивая разряд тока. Темнота, и далёкие голоса на заднем фоне. – Ну вот, ты снова его вырубил, – сказал следователь помощнику. – Вся грудь в ожогах от проводов, а молчит. Упорный. – Ничего, сломаем, всех ломали. Давай ведро воды. Я почувствовал, как на меня вылили ледяную воду, очнулся и затряс головой, отфыркиваясь. Ничего в помещении не изменилось: серая бетонная коробка со сливом в углу пола, куда с шумом устремилась вода, вентиляционная шахта, железная дверь и яркая лампочка под потолком. Кроме привинченного к полу деревянного стула, больше ничего не было. Разве что аппаратура на колесиках, та самая, которой меня пытают. Чёрт, как же грудь болит, вся в пятнах и полосках от ожогов. Оба урода были тут же. Следователь закатал рукава рубахи, в который раз являя моему взору обросшие жёсткими рыжеватыми волосками руки. Палач был в коричневой пиджачной паре, интеллигент хренов, под джентльмена играл. В это время дверь скрипнула, и в помещение ворвался сухонький старичок с дорогой эксклюзивной тростью в руке и в не менее дорогой одежде. Увидев, как я мотаю головой, стряхивая воду, всё ещё стекающую с меня, он разорался и стал отвешивать тростью тумаки обоим присутствующим в комнате британцам. Я на это смотрел с откровенной насмешкой. Фокус с плохим и хорошим полицейскими я хорошо знаю, всё ждал, когда «хороший» появится, и вот дождался. Отругав обоих палачей, старик подскочил ко мне: – Юноша, вы в порядке? Мы только что узнали о творимом безобразии. Руки и ноги у меня были привязаны, однако когда я бился в судорогах от разрядов тока, то верёвки на одной из ножек стула ослабли, и правой ногой я уже мог пользоваться. Поэтому, выдернув её из петли и прижав колено к груди, со всех сил распрямил, нанеся удар босой стопой в лицо старику, отчего тот отлетел к стене и сполз на пол явно без сознания. Оба моих палача на миг застыли в шоке, после чего бросились к старику и засуетились вокруг него, да так, что я понял – он большая шишка. Очень большая шишка. Всё это они проделывали под мой злорадный смех. – Мёртв, виском о стену ударился, мгновенная смерть, – вставая, сказал помощник следователя. – Быстро доложи, – приказал следователь и занялся моей ногой. Я не сопротивлялся, так что он снова её привязал. В это время в помещение вошли два стильно и дорого одетых мужчины, старика вынесли, а они, осмотрев меня, поинтересовались у следователя: