– Да так, в дыру заслали. – Бывает. Меня в особый отдел резервной армии, дальше распределят. У них нехватка личного состава особых отделов шестьдесят процентов. – Повезло, – рассеянно ответил я, после чего, пожав ему руку, направился к выходу. Все документы у меня были с собой, участвовать в прощании и посещать питейное заведение, как решила большая часть выпускников, я не собирался. Чем быстрее прибуду на место, тем быстрее освоюсь. Пройдя в гардероб, я забрал свою шинель и сидор, проверив, мои ли они, метки были, значит, мои. Сначала я заглянул к местному интенданту, отдав ему талоны на питание и получив сухпай на неделю, как раз новый сидор и пригодился. Потом, покинув здание управления и попрощавшись с двумя знакомыми выпускниками, которые курили чуть в стороне, быстрым шагом направился прочь с площади. Мне повезло поймать такси – большая редкость в военное время в Москве его встретить. Я добрался до железнодорожного вокзала. Мне нужен был Киевский, туда я и прибыл. У меня была мысль задержаться в Москве на сутки, возможно на двое, и осмотреть окрестности у деревни, которая в будущем станет селом и в котором я куплю дом. Поискать хотел портал, раз раньше у меня это не получилось. Но тут возникала проблема, интерес, конечно, был, но и времени мне выдали мало для прибытия в часть. Туда включили время и на форс-мажор. В общем, пока не горит. На месте, зайдя к военному представителю на станции, я через него выбил место на ближайшем военном эшелоне, что отходил в три часа ночи. Время пока было, семь часов до отправления, поэтому, поправив лямки висевшего на правом плече сидора, я направился в буфет. Там посижу, подожду, пока не начнётся погрузка. Эшелон был грузовой, всего с двумя теплушками, предназначенными для перевозки людей. Как мне пояснили, они сразу после угольного тендера паровоза прицеплены были. Когда пробило три, я уже был на нужных путях и вместе со многими командирами, кто также получил назначение, поднялся в одну из теплушек, успев занять неплохое место на верхних нарах. Подложив под голову сидоры, почти сразу уснул, уже не чувствуя, как состав покинул столицу и повез меня на фронт. Проснулся я сам, хорошо выспавшийся и почти бодрый. Спрыгнув с нар, выглянул в открытую дверь и определил, что мы стоим на какой-то станции. Другие пассажиры, видимо, за кипятком побежали. Спрыгнув на насыпь, я отошёл к постройкам и, справив нужду, вернулся обратно. Подойдя к буржуйке, где сидел добровольный дежурный, что всю ночь подкидывал полешек, я стал греть руки и спросил: – Давно стоим? Тот обернулся, и я с удивлением узнал в нём одного из бойцов конвойной роты, Сергея Уфимцева. Только теперь у него петлицы были не пустыми, а имели по два эмалевых треугольника и эмблемы, показывающие, что он продолжает служить в нашей конторе. – Ромка, – радостно улыбнулся тот, а, заметив в петлицах моей шинели кубари, удивлённо распахнул глаза. – Товарищ младший лейтенант? – обратился он ко мне по армейскому званию, в принципе соответствовало, так что я не обратил на это внимание. – Внимания не обращай, так что скажу по-старорежимному – без чинов, – отмахнулся я. – Как? – кивнул тот на петлицы. – Спецшкола, вчера выпустился экстерном. – Молодец, – покачал тот головой. – Вчера ночью во время посадки не рассмотрел тебя, все быстро грузились, не думал, что мы вместе едем. Ты, кстати, куда назначение получил? – Юго-западный фронт, – коротко пояснил я. – Ха, так и я там служу, меня перевели в особый отдел фронта, отдельная конвойная рота. Работы полно, я тебе как старожил говорю, всем хватит. – Да уж наверняка, – криво усмехнулся я. – Сейчас мой напарник вернётся с кипятком, чайку сообразим, присоединяйся к нам. Вместе поедим, да и держаться постараемся вместе. – Это с лёгкостью, тем более у меня есть, что предложить к столу. Сходив за сидором, я развязал горловину и, достав часть припасов, спросил: – Сами-то так далеко от фронта что делаете? – Да как всегда, доставляли в управление ценного пленного. Майора-танкиста. Румын. Его в штабе фронта уже допросили, узнали всё, что нужно, вот и отправили дальше. Тем более наши им заинтересовались. – Часто таких гостей приходится сопровождать? – Бывало, один раз полковник был. Генералы вот ещё не попадались. – Ничего, – успокоил я его. – Ещё попадутся… О, вот и парни с кипяточком подтянулись. Где там твой напарник?.. – Да вон он, – усмехнулся Серега и, подойдя к краю вагона, принял от напарника котелок. Оба они были вооружены карабинами, которые висели за спиной, были в полной форме, с шинелями и в шапках-ушанках. Приказа переходить на летнюю форму ещё не было. Не знаю, почему нам в училище выдали фуражки, но, кажется, догадываюсь. Никто не предполагал, что выпуск будет раньше, на лето готовили, вот и получилась такая ситуация. Я особо не печалился, конечно, когда сильно подмораживало, было холодно, но в принципе и фуражка вполне грела, ушам только доставалось, но я грел их руками, а тут в теплушке так вообще хорошо было. Кстати, вот перчаток не хватало, купить бы у кого с рук – вязаные. Хм, а тут на станции торговцев нет случайно? – Были, видел старушек, на перроне торговали всякой всячиной, – подтвердил напарник сержанта, Юра Сомов. – Только вы не успеете, перрон далеко, а мы через пару минут тронемся. – Да, жаль, что ж на следующей остановке попытаю удачу, – пробормотал я набитым ртом. Бойцы конвойной роты уже кинули заварки в кипяток, а мы с сержантом наделали бутербродов из буханки хлеба и одной банки тушёнки. Так экономичнее выходило. Так что, поев, стали пить горячий чай вприкуску с сахаром. Это я поделился, у бойцов сладостей не было. Чай мы пили, уже когда состав покинул полустанок. Вокруг, как и мы, все завтракали, плотно так, на весь день наедались, до вечера, вот и мы от них не отставали, хорошо покушали, сытно, да и чай дал возможность согреться. Как оказалось, парни на втором уровне нар лежали. Я уговорил соседей и перевёл их на третий, там теплее было и ветер не так задувал сквозь щели. Дальше мы с Серёгой общались, описывая приключения друг другу после расставания. Мы же не виделись с ним с того дня, как прорвались на территорию, контролируемую нашими войсками. Ох, как мы тогда гнались за немецкими диверсантами. Догнали бы, но из-за раненых пришлось сбрасывать скорость и двигаться медленнее. Убили бы мы их быстрой ездой, вот наш командир, лейтенант Егоров и принял решение, выбрав жизнь своих людей, а не уничтожение диверсантов. Правда, он, когда мы прорвались к своим, быстро сообщил о них куда следует, вот тех и перехватили. В общем, делились воспоминаниям, вспоминая тот или иной эпизод. Где-то к обеду на очередном полустанке, где мы довольно долго простояли, почти час, я с сержантом сходил на вокзал, оставив вещи под присмотром его напарника. Там, действительно, были торговки, у которых я просмотрел ассортимент. Мы купили свежего хлеба, простой крестьянской еды, а ещё килограмм свежего свиного сала, весной, похоже, порося забили, недавно, не пожелтело ещё сало. Духовитое оно было, ох, чесноком и пахло, аж слюни набегали. Вязаные перчатки тоже нашёл, подобрал по руке и купил. Так что вернулся я в теплушку довольный, не придётся больше прятать руки в карманах шинели, отогревая их. Дальше так и двигались, от полустанка к полустанку, изредка нас загоняли на запасные пути, когда пропускали встречные составы. Дорога заняла почти трое суток, тогда как в прошлый мой заезд в Москву, я ехал максимум двое суток, а тут наш эшелон не считался особо важным, вроде заводского оборудования, эшелон которого тогда отправили в Москву, вместе с нами на крышах. Путь тот я до сих пор вспоминаю с ностальгической улыбкой, хотя, конечно, улыбаться и не стоило – две трагедии тогда произошло. Два человека свалились с крыш вагонов во сне, что с ними потом стало, мне до сих пор неизвестно, эшелон не останавливался. Мы же путь тогда преодолели нормально. Я вообще обвязался верёвкой из своих запасов и привязался к воздуховоду на крыше. Так что не свалился. Верёвки у меня немного было, но с другими поделился, одному парню она жизнь спасла. Подняли, когда он свалился во сне и повис. Мы тогда дежурство организовали, и выбранный боец следил, чтобы никто не скатился с крыши, к тому он просто не успел, другим помогал. В тот момент был резкий поворот, а он раздвоиться просто не мог, да и про верёвку знал. В общем, наш эшелон приближался к фронту неторопливо, но упорно. Поначалу стали попадаться станции со следами активных бомбёжек, на некоторых были недавние следы, воронки ещё дымились и пожары, не до конца потушенные, светились в ночи. Потом и мы сами попали под авианалёт. Это уже произошло утром, когда рассвело. Створки дверей теплушки у нас всегда чуть приоткрыты были, на ладонь, чтобы можно было распахнуть и, с ходу покинув вагон, свалить как можно дальше. Все понимали, что будет, если хотя бы одна бомба попадёт в такой грузовой состав. Армагеддон будет, что тут скажешь, и чем дальше в этот момент быть, тем больше шансов уцелеть. Я это тоже понимал, так что был наготове, а когда прозвучал крик наблюдателя от дверей, ещё до того как захлопали зенитки, почти все пассажиры рванули к открытым дверям и кубарем полетели по насыпи. Я не стал исключениям. Обнял оба сидора с личным имуществом и жратвой, тоже сгруппировавшись в полёте, покинул теплушку и, после трёх перекатов вскочив на ноги, рванул прочь от эшелона, продолжая держать сидоры в руках. Фуражку, чтобы не потерялась, зажал в зубах. Человек шестьдесят бежали по грязному раскисшему полю, похоже, и из второй теплушки люди свалили. Рядом пыхтел Сергей, за нами бежал его напарник. – Туда к танку! – крикнул я им. – Укроемся за ним на случай ударной волны. Корпус сдержит. На поле действительно стояла техника, и много. Она ещё с зимнего наступления тут осталась, когда битва под Москвой произошла. Сам я практику не в этих местах проходил, сильно южнее. На поле виднелись обобранные остовы грузовиков, кажется немецких, две явно некомплектные пушки без колёс, разрозненные и порванные мотки колючей проволоки и четыре танка. Три далеко стояли, с километр до них бежать, но метрах в четырёхстах от насыпи виднелась туша сгоревшего с порыжевшей бронёй «КВ». Судя по разбитому корпусу, у него рванул боекомплект, весь в дырах был, без люков и остального, вырванных внутренним взрывом. Правда, башня находилась на месте, лишь немного съехала набок. На правый борт. Позади отчаянно били четыре зенитки, что охраняли эшелон от налётов. Зенитчики буквально превзошли себя в плотной заградительной стрельбе. Тут даже не стоял вопрос сбить, главное – не допустить бомбёжки. Они тоже понимали, что шансов выжить у них, если эшелон рванет, нет, а боевой пост, в отличие от нас, они покинуть не могли, вот и лупили на расплав стволов, лишь бы выжить и не дать немецким «хейнкелям» отбомбиться. Как ни странно, но у них это получилось. Когда мы, уже устало вырывая сапоги из грязи, на которые налипло по килограмму чернозёма, добрались-таки до танка и укрылись за его корпусом, – за нами последовали ещё с десяток командиров и бойцов, – как раздался крик: – Смотрите, горит! Я тоже радостно заорал, как и все вокруг, заметив, что один из бомбардировщиков закрывая небо струёй чёрного дыма, понёсся к земле и от него один за другим отделились два комка, видимо из экипажа. Чуть позже распустились белые купола парашютов. Тут вроде пятеро их должно быть, другие, наверное, погибли или не смогли покинуть подбитую машину. Разрывы бомб вставали вокруг вагонов, но, о чудо, паровоз смог утащить их дальше, и теперь только дым виднелся вдали. Состав ушёл, благополучно миновав беду быть уничтоженным. Немцы, правда, после разворота потянулись следом, но уже без особой настырности, всё же из шести бомбардировщиков осталось пять. Цель зубастой оказалась. Большая часть тех, кто покинул теплушки, побежали в те места, где должны были приземлиться немцы, а вот своих попутчиков я остановил. – Не стоит, там есть, кому ими заняться. – Чего так? – заинтересовался сержант. – Клятву я самому себе дал, что всех немецких летунов буду отстреливать, даже если они руки поднимут, сдаваясь в плен. Ты меня знаешь, я слово держу, особенно, если дал его сам себе. – А, это за уничтоженную бомбами машину, что нас вывезла в тыл? Ты говорил, помню. Да, машину жалко и я тебя понимаю, – кивнул Сергей и, поправив ремень карабина на плече, осмотрелся. – Тут дорога должна быть. – Сейчас посмотрю. У танка нас осталось трое, остальные сейчас с азартом гоняли немецких летунов по полю, хотя они и так никуда не денутся, вокруг открытая местность. Я поднялся на башню танка, не забыв достать монокуляр, и осмотрелся. – Точно, там левее есть дорога. Если бы не небольшой холмик, можно было бы разглядеть застрявшую «полуторку». Кажется, её двое пытаются вытолкнуть из грязи. Если поторопимся, можем помочь, заодно и подбросят нас. – Это хорошо, – согласно кивнул сержант и добавил: – Тут до штаба фронта километров тридцать осталось, можем даже сегодня добраться. – Было бы неплохо, – откликнулся я, продолжая осматривать холм. – Кстати, на холме раньше деревня была, остатки печных труб виднеются. Похоже, там линия обороны когда-то проходила, в результате чего и смело её с лица земли. Да и танки стоят так, как будто атакуют холм. Предположу, что именно немцы оборонялись, а наши атаковали. – Почему? – Все четыре танка наши, «КВ», два «двадцать шестых» и хрень какая-то водоплавающая… М-да, деревни, считай, нет. – Тут много таких деревень, – вздохнул сержант. – Из-за этого местное население к нам достаточно враждебно относится, и я их, честно говоря, понимаю. – Чего так? – с интересом спросил я, спустившись вниз и подготавливая мешки. Свой основной сидор я за спину убрал, другой, с продовольствием, собрался нести в руках, а сейчас пока была возможность, взяв пример с напарника сержанта, стал найденной щепкой счищать грязь с сапог. – Да был тут один приказ, когда немцы к столице рвались, – с неохотой сказал Сергей. Мы, группой, стараясь двигаться шустрее, направились к застрявшей машине. Пока шли, сержант и пояснил, что до начала московской битвы вышел приказ ВГК за номером 428, предписывавший лишить «германскую армию возможности располагаться в сёлах и городах. Выгнать немецких захватчиков из всех населённых пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и тёплых убежищ и заставить мёрзнуть под открытым небом». С каковой целью «разрушать и сжигать дотла все населённые пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 километров в глубину от переднего края и на 20–30 километров вправо и влево от дорог». В общем, около двух тысяч комсомольцев-добровольцев, обозванных диверсионными группами, были высажены или оставлены в немецком тылу и принялись жечь хаты, чтобы немцам негде было обогреться. Об этом командование, конечно, подумало, но вот о жителях, которые жили в этих сёлах, городах и других населённых пунктах, позаботиться как-то не удосужилось. Хаты и дома горели, что уж тут говорить, но и сами жители встали на защиту своих хат, у многих ведь дети были, так что никакую помощь эти «партизаны», которые буквально ни в чём выгоняли людей на лютый мороз, обрекая их на мучительную смерть, естественно, не получали. Более того, случалось, что местное население само искало и сдавало таких «партизан» немцам. Выслушав Сергея, я подумал, что, пожалуй, правильно делали: приказ идиотский, был бы местным жителем, сам бы на охоту вышел на таких горе-«диверсантов», главное, чтобы моё имущество не пострадало, а там трава не расти. Ну, куркуль я, куркуль, что моё – никому не отдам и тронуть не дам. Характер такой, хозяйственный, Крыс, одним словом, не изменишь уже теперь. Сергей был в расстрельной команде, тут ведь следствие шло, когда эти земли освободили. Быстро выясняли, кто сдавал «диверсантов» немцам, так что – несколько сотен расстрелянных по приговорам суда, несколько тысяч пошло по этапу; было много женщин, что спасали своих детей и хаты от сожжения. В общем, мрак, и Сергей об этом явно неохотно вспоминал. Поэтому до сих пор местные к нам, особистам, относились враждебно, не могли простить тот нечеловечный приказ, хотя понимали, что он был отдан скорее от отчаянья, но не простили. – Слушай, а не из-за этого ли погибла Зоя Космодемьянская? Я про неё в газетах читал? Вроде она первая женщина, награждённая Золотой Звездой? – Ты тут про неё не вспоминай, заплюют. В чём-то я местных понимаю, ситуация неприятная, но и нас понять можно. Война идёт не на жизнь, а на смерть. – Это да, – согласился я. Пока мы общались и Сергей информировал меня о деяниях прошлого, мы прошли большую часть пути, обойдя холм, фиг его знает, есть там мины или нет, и вышли на дорогу. Снова почистив сапоги от грязи, уверенно зашагали к машине. Судя по тому, как она накренилась, застряла «полуторка» капитально. – Юра, выдерни доски из борта того разбитого грузовика, – указал я на машину, лежавшую на боку в стороне от дороги. – Будет, что подложить под колёса. – Понял, понял, товарищ младший сержант госбезопасности, сделаем, – кивнул тот и рванул к разбитой машине, ну, а мы, не сбавляя шага, направились дальше. – О, так там баба, – насторожился сержант и подобрался как кот. Хм, похоже, он ещё тот ходок. – Не баба, а девушка в форме, – поправил я его и присмотрелся к трём фигурам, что стояли у машины. – Не разгляжу петлиц, но судя по шевронам, из среднего командного состава, похоже, военфельдшер. Могу поспорить, машина из медсанбата. – Да и так понятно, что из медсанбата, – проворчал тот. Когда мы приблизились, то смогли разглядеть неизвестных, как и они нас. Невысокий коренастый красноармеец явно был водителем, девушка в форме военфельдшера, не обманули-таки глаза, и невысокий живчик в форме старшины с общевойсковыми эмблемами, в телогрейке поверх формы. Вот он мне показался смутно знакомым, причём я никак не мог понять, где его видел. Подсказала мне старая потёртая кожанка водителя: посмотрев на неё, потом на старшину, снова на кожанку, я вспомнил. Он был в толпе тех диверсантов, когда у меня отобрали такую же куртку и отвесили затрещину. Точно он. Причём я вспомнил, что тогда у него были кубари старшего лейтенанта.