– Двоих слегка контузило, щели противовоздушные очень помогают… Ты иди, поужинай, там тебе оставили. – Спасибо. Сходив за котелком с кашей, я устроился рядом с парнями и слушал их непритязательный разговор, а один меня заинтересовал, так заинтересовал, что я с маху ударил себя по лбу открытой ладонью, когда пришло озарение, навеянное рассказом. Ни о чём особенном пограничник не рассказывал, просто через границу, охраняемую их заставой, начали активно шастать контрабандисты. А где контрабандисты, там ведь и шпионы, не так ли? Так вот, с помощью наблюдения и недавно созданной агентурной сети удалось выйти на вдову польского офицера, что жила в крепком каменном доме в небольшом городке у границы. Как вышли на ходоков и как их брали, не суть, пограничник описывал зеркало, то зеркало, через которое можно наблюдать за комнатой с другой стороны, когда его не видят. Первый обыск тогда ничего не дал. Никто не знал, что за ними наблюдают, а потом уже при более плотном обыске была найдена тайная комната, где прятали товар, укрывались контрабандисты и был подземный ход, что вёл из неё на соседнюю улицу. Но главное, в комнате была обратная сторона зеркала и те могли наблюдать, как погранцы безуспешно их ищут, переворачивая дом кверху дном. Вот так вот, слушая про это зеркало, я замер и хлопнул себя по лбу. Когда парни обернулись ко мне, я криво усмехнулся и ответил на их молчаливый вопрос: – Так, вспомнилось кое-что. Отойдя в сторону, я спустился в капонир, сел на подножку «Маркизы» и, продолжая меланхолично наворачивать кашу, кстати, сдобренную тушёнкой, размышлял: «Это что получается. Портал с той стороны я вижу, а с этой стороны его нет. А нет ли его? Что если он, как с тем зеркалом, просто невидим? Я же не проверял, не ходил там, не пробовал открыть на ощупь. Посидел, погоревал и ушёл. Шанс? Ещё какой. Жаль, в ближайшем будущем испробовать свою идею я не смогу. Ещё зенитчики эти там стоят, хрен их сковырнёшь. Надеюсь, немцы быстро выбьют наших из Житомира и я смогу попробовать вернуться в свой мир. Два месяца там не был, даже больше двух. Как там моё хозяйство?..» Немного погоревав о своём доме и хозяйстве, я немного раздосадованно повздыхал, доел кашу, помыл котелок водой из канистры и, налив себе чаю из котелка, снова устроился рядом с бойцами. Теперь тут сидели другие, отдыхали, прошлая смена уже проверяла документы и путевые листы у водителей машин и командиров пеших колонн. В общем, занимались своим делом, как я уже говорил, это не моё, и я туда не лез. Скажут везти – везу. Скажут стоять – стою. Скажут дальше учиться – буду дальше учиться. В это время в стороне возникла какая-то суматоха, переходящая в драку. Все трое парней, похватав оружие, рванули туда, а я продолжил пить чай. Лишь карабин пододвинул поближе. Пистолетом новым я пока не успел обзавестись, поэтому и ходил с ним. Патронов мне парни отсыпали, дали полтора десятка. Скоро шум стих, и к нам подвели двух сильно избитых командиров без поясов со связанными за спиной руками. Один, вообще, старшим политруком оказался, судя по знакам различия. – Чего это они? – удивлённо спросил я у Васильева, оформляющего бумаги на задержание. – Немцы, снова из «Бранденбурга». Напали на командира одного из стрелковых корпусов прямо у нас на глазах. Ножами работали, убили генерала и двух командиров из штаба корпуса. Хотели по-тихому сработать и уйти под покровом ночи. Да не получилось. – Быстро вы их скрутили, – удивился я. – Да это не мы, это их бойцы комендантского взвода. Шестеро их было, четырёх прикладами и штыками забили. Едва этих двух удалось вытащить. Почему никто не стрелял, объяснить не могут, все в рукопашную полезли. Эти дохляками оказались, недолго против наших парней продержались. – О, как? – хмыкнул я. – Ты давай заканчивай, птицы жирные нам достались, возможно, сейчас к нашим их повезёшь. Мы их тут быстро допросим, если что будет интересно, сразу отправим. – Лады, не вопрос, – кивнул я, после чего ополоснув кружку, направился к месту бойни, решив под шумок разжиться одной-двумя единицами неучтённого оружия. Но меня обломали, не пустили, там особисты стрелкового корпуса работали, следствие вели. Их сотрудник, кстати говоря, присутствовал при допросе пленных диверсантов. Переводить не требовалось, по-нашему они балакали как на родном. Вернувшись к машине, я дождался, когда допрос будет закончен, оттуда долго доносились буцкающие звуки ударов, допрос был жарким. Наконец все, что нужно было узнать, узнали, диверсантов погрузили ко мне в машину, их охранял пограничник с ППД, и мы покатили в городок. Тут километров двадцать пять, именно к этому отделу нас временно приписали, туда всех задержанных или вот таких диверсантов мы и сдавали. Пока ехали, я три раз останавливал машину. Немцы контролировали дороги, расстреливая с воздуха всех, кто двигался по ней днём. Вот я таких жертв и осматривал. Две были пустышкой, тут уже кто-то поработал до меня, а в третьей машине я нашёл карабин в кабине, а метрах в шести тело командира, лейтенанта-танкиста, с него я кроме документов снял кобуру с наганом. Патронов к карабину не было, лишь то, что было снаряжено, пять штук, вот к нагану аж сорок патронов в запасе. Их я обнаружил в кобуре и карманах убитого лейтенанта. Все найденные документы я сдавал погранцу-конвоиру, тот продолжал сидеть в кузове и контролировал связанных диверсантов. Особо конвоир моим делам не возражал и не поторапливал, всё же мы благополучно добрались до нужного городка, сдали пленных, рапорт Егорова, получили для него несколько приказов и припасы для отряда, после чего направились обратно. Мне залили полный бак и, скривившись, ещё литров тридцать плеснули в бочку, про запас, больше не давали, ввели лимит в выдаче топлива, не хватало его. На обратной дороге я также осматривал все битые машины и обочины, вдруг где убитого не заметили в сумерках. Нашёл двоих красноармейцев, у одного отсутствовало личное оружие, у второго была «светка», заставившая меня издать радостный вопль. Даже штык был на поясе, а в сидоре триста патронов в пачках, из которых три десятка с зажигательными пулями. Бронебойные тоже были. А тот, что оружия не имел, обогатил меня на три противотанковые гранаты, шесть «лимонок» и пять десятков патронов в подсумках. Кстати, пограничник помогал мне, так что утаить удалось лишь две «лимонки», остальное пришлось отправить в общий котёл, вот «светку», обоймы к ней и патроны отдавать я отказался. Себе оставил. Хорошая винтовка. Тем более для грамотного, хорошо разбирающегося в технике бойца. Вернулись мы под утром. Спать, конечно, хотелось, но я боролся со сном, а то у меня уж перепутался день с ночью. Все находки мы сдали Васильеву, кроме «светки», но он её тоже записал, причём забрал у меня все патроны, оставив пять десятков. Всё ушло в общий котёл, ладно, гранаты у меня остались, о них никто не знал. В общем, потихоньку я снова начал делать свои запасы. Кстати, те три противотанковые гранаты у нас были единственные. Их распределили по тем пограничникам, что хорошо бросали гранаты. Позавтракав, я достал своё новое приобретение и стал изучать, как её разобрать и провести чистку. С такими винтовками я уже учился работать у пограничников, но тогда это был снайперский вариант, а эта обычная, пехотная. В принципе никакой разницы я особо не заметил. Кстати, зря фронтовики ругали эту винтовку, мне вот она понравилась. Следующие два дня, до первого июля, мы так и простояли на этом перекрёстке. Пост у нас, можно сказать, стационарный, не передвижной, находимся постоянно на одном месте, так что через нас проходили крупные соединения, потрёпанные в боях, колонны санитарных машин, транспортные и остальные. Немцы властвовали в небе, и наших соколов мы видели все меньше и меньше. За последние три дня ни разу. А вот сбитых лётчиков, что проезжали мимо нас на попутных машинах, видели. Да и пару раз авиационные полки, эвакуирующие по земле технику и обеспечение, тоже встречали. Говорили, что из-за отсутствия топлива приходилось жечь самолёты на земле, до того как на аэродромы врывались немецкие танки. Причём не все успевали отойти и были вынуждены принимать бой. Как только пришёл приказ передислоцироваться на новое место, мы утром погрузились в машину и броневик, накопленный скарб пришлось крепить на борта «Маркизы» и броневика, после чего мы вклинились в одну из отступающих колонн и поехали дальше. Егоров спал рядом, а я следовал за грузовиком, что вёз красноармейцев. Броневик наш пылил сзади, не отставая. Где-то через три часа, я заметил, что некоторые части колонны сворачивают в лес по приказу регулировщика. Нас отправили туда же. – Товарищ лейтенант, нам же прямо надо. Чего это он нас в лес гонит? – притормаживая, толкнул я лейтенанта. Помотав головой, Егоров осмотрелся и велел остановить машину. Притерев к обочине, я остановил «Маркизу». Лейтенант бодро покинул машину, как будто и не спал сейчас несколько часов, и подошёл к регулировщику. Посмотрел его документы, выслушал и вернулся в кабину. – Впереди мост повреждён, проехать можно, но сложно. Пропускная способность низкая. Поэтому часть техники отправляют в объезд, к другому мосту. – Грамотно всё организовали, молодцы, – покачал я головой. Стронув машину с места, мы догнали санитарную колонну, что шла впереди, и пристроились за ней, въехав под тень леса. Так мы и двигались около пяти километров, пока вдруг впереди не разгорелась перестрелка. Я могу ошибиться, но, кажется, там десятка три пулемётов работало. Причём по звуку это были уже знакомые нам МГ. Неужто засада? Это что, регулировщик липовый? На засаду вывел? Но лейтенант проверял же у него документы, а у него на липу уже нюх развился. Пока я обдумывал всё это, погранцов снова сдуло из машины, а мимо, хрустя кустарником, протиснулся БА, по обочине направляясь к месту боя. Там же я видел удаляющиеся спины погранцов, они спешили к месту боя. Санитарные машины передо мной начали разворачиваться на тесной дороге, над бортами показались головы раненых, которые пытались осмотреться. Их явно тревожили звуки боя и неопределённость ситуации. Я тоже сдал на обочину, поставив машину на просеку, проложенную броневиком. После чего, схватив «светку», проверил набитые патронами обоймы в патронташе и, прихватив сидор со своими запасами и короткостволом, отбежал в сторону, где залёг на противоположной опушке, взяв под охрану «Маркизу» и ближайшие секторы. Как оказалось, я успел это сделать как нельзя вовремя. На дороге начали появляться немцы. Самая обычная такая пехота в форме Вермахта, с карабинами, а некоторые и автоматами, с прямыми магазинами. Конечно же, они не выходили нагло на дорогу, а, выскочив на миг, бросали в кузовы машин связки гранат, пока остальные прикрывали их плотным огнём. – Суки, что творят! – заорал я, видя, как гранаты летят в кузовы санитарных машин. Раненые заголосили, сообразив, в чём дело, крик и вой стоял над дорогой, заглушаемый выстрелами и разрывами гранат. Некоторые связки раненые отправляли обратно, похоже, были там опытные, но некоторые не успевали, и кузовы разносило в клочья вместе с содержимым. Из кабин не успевших развернуться машин выскакивали водители и сопровождающие, кто-то бежал в лес, а немногие, укрываясь у машин, открывали ответный огонь, но таких было слишком мало, да и немцы быстро их выбивали. Естественно, я тоже в стороне не остался. Сразу, как замелькали среди деревьев фигуры в форме мышиного цвета и показался у дороги первый немец, унтер, судя по знакам различия, и с МП в руках, я открыл огонь. Словив две пули в грудь, унтер медленно завалился на спину. Так падают только убитые или тяжелораненые. К нему метнулось сразу двое, обоих я срезал двумя очередями, быстро нажимая на спусковой крючок. Винтовка, конечно, лягалась, но мне хватало сил удерживать её и вести мушку на цели. Так что оба солдата, бросившиеся на помощь своему унтеру, так и легли рядом. Ну а я, перекатившись за дерево, в ствол которого начали впиваться пули ответного огня, отсоединил расстрелянную обойму, достал из подсумка новую, вставил, а на её место запихнул пустую. Терять её не хотелось. Пока немцы отвлекались на меня, расстреливая дерево, я видел, что происходит на дороге. Перезарядившись, я отполз за соседнее дерево, благо тут была низинка, что укрывала меня от огня немцев, и стал отстреливать гранатомётчиков, стараясь не показываться тем, что засели на другой стороне дороги. Похоже, с нашей стороны их не было. Двоих снял, когда они бежали обратно, одного из них, с гранатами в руке. Когда он упал, пронзённый пулями, то через несколько секунд исчез в грохоте разрывов. Тут, вставляя в магазин винтовки новую обойму, я увидел, как рядом со мной упала граната с длинной деревянной ручкой. Молниеносно схватив, я отшвырнул её от себя. Та улетела на дорогу, где почти сразу раздался взрыв. – Сволочи! – заорал я, видя, как один из немцев кинул в кузов «Маркизы» связку гранат. У меня там раненых не было, выкинуть её обратно было некому, так что моя «полуторка» была уничтожена взрывом и начала быстро разгораться, ведь там почти полная бочка бензина в кузове да канистра к раме привязана. НЗ. Вот гранатомётчик не ушёл, со злости я выпустил в него всю обойму, но всё же достал. Тот завалился в кусты. Шла вторая неделя войны, а я впервые вступил с немцами в перестрелку и завалил уже шестерых. Правда, мне просто везло, немцы в основном уничтожением техники занимались, мало кто на меня отвлекался, но всё же этих шестерых я записал на свой счёт. В это время раздалось могучее «Ура-а-а» и мимо меня, стреляя на ходу, пробежала густая цепь конармейцев, что начали зачищать опушку. Выскочив, я побежал следом за ними. Пусть что хотят делают, но свои трофеи я не отдам. Всё, что у меня было, сгорало сейчас в «Маркизе», поэтому следовало добыть новые. Подбежав к убитому унтеру, я бросил рядом свой сидор и, упав на колени, стал сдирать с него ремень автомата, подсумки и кобуру с пистолетом. В общем, всё. Даже ранец. До остальных позже доберусь. Вот гранат у него не было, видно, всё ушло на связки. У разбитых машин суетились уцелевшие медики, а я собирал трофеи. Унтер хорошо упал, между кустов кустарника, так что пробегающие мимо бойцы ничего не сняли с него, не заметив. Вот других убитых успели обшмонать, так что трофеев с них мне досталось мало. Один карабин и три сотни патронов к нему. Ещё у одного немца в ранце я обнаружил «ТТ» и солидный запас патронов. Всё это я забрал. Оружие и трофеи пришлось убрать в два ранца, в сидор всё не умещалось. Посмотрев на «Маркизу», откуда раздавались хлопки выстрелов, это рвались патроны в карабине, оставленном в кабине, там и было-то всего пять патронов, остальные – при мне, печально вздохнул и, навьючив на себя скарб и трофеи, тяжёлой походкой я направился по следам за нашим броневиком, рассчитывая найти его. А где он, там и остальные ребята. Не повезло, бронеавтомобиль я обнаружил на опушке большой поляны, где немцы и устроили основную засаду. На этой поляне было больше сотни грузовиков и таких же подбитых броневиков. Броневиков я насчитал семь, не считая наш. Немцев отсюда, похоже, выбили, перестрелка удалялась, но никого в зелёных фуражках я не видел. Подойдя к горевшему БА, я стянул кепку с головы, от нашего броневика явно тянуло горелой человечиной. Похоже, экипаж сержанта Ильина так и погиб внутри. Жалко Петровича, он меня столькому научил за эти недели нашей совместной работы в тылах отступающих войск. Я за эти недели освоил столько всего, сколько в другом случае за месяцы бы не выучил. Хороший он всё же учитель… был. Все двери были закрыты, боекомплект рванул внутри, башня сползла и лежала рядом, так что без шансов, а я, утерев слёзы, осмотрелся и сел на опушке неподалёку. Если из наших кто уцелел, то должен вернуться сюда. Сидеть мне быстро надоело, деятельная натура требовала работы. Сложив свои вещи общей кучей, я снял с разбитого ЗиСа лопату и стал копать могилу. Броневик догорит, и то, что останется от парней, то и похороним. Наши вернулись, когда я уже выкопал могилу и, сидя рядом, вырезал на куске доски от борта ближайшего грузовика имена и фамилии экипажа броневика. – А где остальные? – спросил я Егорова. Пограничники несли трёх раненых, но тут были не все. Васильев шёл замыкающим, вместо ППД у него на плече висел немецкий автомат, а на шее белела повязка. – Тут все, кто уцелел, – поморщившись, ответил лейтенант и сел рядом. Сорвав травинку, он сунул её в рот и стал покусывать. Было видно, что он также переживал гибель своих людей. – Тут в засаде полнокровный пехотный батальон немцев стоял, если бы не подошедшие танкисты, мы бы их не сковырнули. Их выгнали на опушку леса и там сейчас добивают. Стихает, похоже, добили. Всё-таки почти полнокровная стрелковая дивизия участвовала в этом. – Вот оно как, – печально вздохнул я. – Парням я могилу вырыл, броневик почти остыл, можно доставать. – Да, нужно похоронить Ильина и остальных ребят, – кивнул лейтенант. Как оказалось, он имел в виду не только экипаж броневика. Соорудив из веток носилки, из леса принесли тела шести пограничников, погибших в бою с немцами. Пришлось расширять и углублять могилу, что я вырыл. Пока шли похороны, я подробно описал Егорову, что было со мной с той минуты, как они ушли в сторону боя, особенно, как немцы уничтожали машины с ранеными. Восемь на моих глазах гранатами забросали, дальше не видел, деревья мешали. Как погибла «Маркиза», тоже описал. В общем, всё. Помимо этого я осмотрел и раненых. Их уже перевязали, но диагноз я подтвердил: один дорогу выдержит, а двое, если в течение часа не положить на операционный стол, дорогу не переживут. – Я на битые машины тут на поляне посмотрел. Не все, которые вблизи. Пару машин восстановить можно, за три-четыре часа, если запчасти с других снимать, но уже хозяева объявились, вот их сколько ходит. Одну машину даже отбуксировали, вторую на месте чинят. Что на той стороне поляны, я не вижу, далековато. Так что, мы переводимся в пехоту, будем на своих двоих шагать. Но пара идей у меня есть. – Что за идеи? – заинтересовался Егоров. Ему тоже было не в радость идти пешком. Тем более он думал о раненых. – Поискать горючего в разбитых машинах, а также канистры, взять их с собой. Видели же брошенные машины с пустыми баками. С топливом мы подберём себе любую. – Хорошо, займись этим. – Так уже. Вон в тех двух машинах две канистры. Я их приготовил. Обе полные, слил с баков. Но этого мало, нужно ещё. – Занимайся, – кивнул тот и направился к парням. После того как погибших похоронили, мы собрались и направились через поляну дальше. Топлива удалось набрать литров восемьдесят, пять канистр: три двадцатилитровых и две по десять литров. На краю поляны между битой техникой я рассмотрел на опушке расстрелянную «эмку». Видимо, водитель пытался уйти из-под огня, и это ему почти удалось. Машина добралась до опушки, но все пассажиры и водитель погибли от пулемётного огня. Так как мы несли двух раненых, свободных грузчиков не было, мне самому пришлось нести все вещи, лишь автомат забрал Егоров с подсумками, можно сказать, отобрав в личную собственность, ладно хоть парабеллум удалось спрятать. Так что, сбросив все вещи на траву, я положил поверх трофейный карабин и, держа «светку» в левой руке, рванул к «эмке». Удача не подвела меня, несмотря на пробитый скат и расстрелянный салон, она была на ходу. Совместно за час мы поставили её на колёса и поместили внутрь обоих раненых, они как раз уместились. Когда я загрузил внутрь все свои трофеи, лейтенант склонился над водительским окном и сказал: – Проследи, чтобы их приняли в госпитале. Машину ты потерял, справку об уничтожении я написал и подписал, так что можешь возвращаться к себе в часть. Эту машину можешь забрать, она нам не нужна. Главное – парней довези. – Сделаю, – с твёрдостью в голосе ответил я. Тяжелораненый лежал на заднем сиденье, а второй полусидел рядом. Мотор уже тарахтел на малых оборотах, поэтому, попрощавшись с парнями, я сел на водительское место и стронул «эмку» с места. На таких машинах мне ездить не доводилось, но я благополучно вывел её через поле на дорогу, стараясь не растрясти раненых, и, поскрипывая подвеской, поехал к опушке, покидая эту поляну, где погибло так много бойцов и техники. По примерным подсчётам, тут полегло около тысячи человек. Кстати, «эмка» была не армейской, в салоне мы обнаружили кроме водителя, тучного мужчину в гражданском френче и с высокой белой фуражкой, двух женщин и мальчишку лет десяти. На крыше были узлы с вещами. Всё это мы сбросили, забрали только продовольствие, так что трофеев не было. По документам Егоров определил, что это второй секретарь Обкома из Ровно. Мы их не хоронили, сложили в ряд у опушки. На лесной дороге часто встречались расстрелянные или уничтоженные машины, похоже, немцы и тут так же действовали, как и с нашей стороны, свидетелем чего я был. По лесу пришлось ехать километров семь, пока мы наконец его не покинули, после чего повернули на восток, в сторону наших тылов. Машин разбитых было много, как и убитых, но я не останавливался трофеить оружие и боеприпасы, мне нужно было сначала довезти парней, передать их в компетентные руки врачей, вот потом можно. Так что я с тоской смотрел вокруг, проезжая мимо убитых. Не время пока. На дороге мне повезло среди разнообразия машин рассмотреть «полуторку» с красными крестами на фургоне. Сигналя, я её догнал и заставил остановиться. – В чём дело? – выскочил из кабины старший военфельдшер, судя по знакам различия. – У меня двое раненых пограничников, где тут ближайший госпиталь с хирургом? Один совсем плох. Без особого интереса осмотрев расстрелянную машину с многочисленными пулевыми отверстиями и битыми стеклами, видимо, он видел такое не раз, фельдшер заглянул в салон, пощупал пульс у раненого, что сидел рядом, и ответил: – Эвакуация идёт, так что все госпитали в дороге. Если какой медсанбат отступающей части… Я по специальности стоматолог, так что вряд ли тут помогу. Повязки наложены грамотно, шанс довезти есть. Советую станцию Житомира, там формируются санитарные составы, что идут на Киев, а некоторые и на Москву. – Понял, спасибо.