Все вокруг тут же зашептались, обмениваясь мнением, и вдруг все шепотки перекрыл довольно громкий бас: – Лейтенант, здесь старший комсостав, подойдите. – Гражданин неизвестный, а у вас документики есть? Для меня вы никто и звать вас никак. Выйдем к своим, пусть с вами соответствующие компетентные органы разберутся. А без подтверждающего документа вы всего лишь освобождённые пленные, не имеющие слова. Поэтому лучше голос не подавать, а то он у вас и так… громкий. Тут ко мне пробился мужчина в форме военврача третьего ранга. Как колобок, на Лукина похож, только без очков. Шинели нет, не опоясан, как и все. – Товарищ лейтенант, – обратился он ко мне. – У меня тут подчинённые, совсем молодые девчонки. Их отдельно держат, и как бы чего не было от немцев. – Понял. Постараюсь помочь. Да, там с часового сняли шинель, она хоть пулей попорчена, но от холода защитит, я распоряжусь её вам выдать. Ещё сапоги сняли, если кому нужно, можете забрать. А вам, товарищ военврач, задание: у меня раненых много, есть те, кому срочно операции требуются. Как прибудете, вам выдадут всё, что у нас есть из медикаментов, приступайте немедленно. – Хорошо. – Вот возьмите. – Я незаметно достал из хранилища вещмешок с медикаментами (в тени стоял, никто не должен был заметить). – Тут перевязочные, жгуты, шовный материал и немного инструментов. Боец, остававшийся снаружи, сунул в щель ворот и шинель, и сапоги, да и карабин с ремнём и подсумками, вещи тут же разобрали. Пленные цепочкой, двигаясь за проводником и держась друг за друга, чтобы не потеряться, стали уходить, второй мой боец шёл замыкающим. А я двинул дальше. Военврач показал мне, куда отвели его подчинённых. У него были и мужчины, они находились в этом же бараке, однако и женщин хватало, но их увели в другое место. Моя разведка этого не заметила. Что ж, если спасать, так всех. Я пробежался, приметил нужный склад. Что важно, ворота были открыты, изнутри отсветы видны, а в проёме стоял солдат с карабином за спиной – похоже, часовой. Он смотрел внутрь склада и посмеивался. Двигаться тихо, когда под подошвами чавкала грязь, было сложно, но я двигался уверенно, не крался, шёл как хозяин. Часовой мельком глянул в мою сторону, но принял за своего, на что я и рассчитывал. Я выстрелил ему в висок, и тот начал медленно заваливаться набок, а я резко ускорился и, оказавшись в проёме ворот, трижды выстрелил – там были два офицера и фельдфебель. Осмотрелся. К стенам жались с два десятка девчат и молодых женщин. Хм, были и три пожилых, видимо, санитарки, но немцев они не интересовали. Судя по почти раздетой девушке в центре пустого склада, немцы проводили кастинг, выбирая, кто согреет одному из них постель этой ночью. Или это первая жертва. Я прошёл на склад. На полу стояла лампа, освещая помещение. Зашевелился фельдфебель, да и один из офицеров ранен был, получил пулю в спину, а вот второй явно убит. Я достал нож, чиркнул по шее фельдфебеля, потом добил офицера. Не столько патроны не желал тратить, сколько берёг ресурс глушителя. А потом сказал: – Слушай, чернобровая, мне уже второй раз спасать тебя из сарая приходится. В этот раз оплату буду требовать натурой – хотя бы поцелуй. Среди девчат действительно была старший военфельдшер, которую я уже раз спас на бандитской малине во Владимире-Волынском. Та, всхлипнув, рванула ко мне и обняла – узнала. Я дал себя пообнимать, не только ей, но и другим – ещё бы я против был! – а потом негромко заговорил: – Нужно поспешать. Вижу, некоторые без шинелей. Снимете с немцев. Оружие и всё ценное забирайте, только документы их мне отдайте. Кстати, мне про вас военврач сказал: я освободил бойцов из барака, а о вас и не знал. А теперь уходим. Пришлось задержаться минут на пять, погасить светильник, его одна дивчина прихватила. А затем мы двинули к выходу, причём довольно запутанным маршрутом, чтобы на часовых или патрули не наткнуться. До лагеря добрались благополучно. Часть освобождённых пленных лежали на лапнике, врачи уже заканчивали заниматься ранеными. Ох, как обрадовался военврач своим девчатам-медикам! На керогазе кипятили второе ведро с водой, источник воды был рядом, скоро чай будет готов. Стали девчат кормить и поить. Припасы почти все ушли, ну да нам меньше нести. А чернобровая мне всё же поцелуй подарила, при всех, под свист и улюлюканье моих бойцов. После я занялся бюрократией: описывал, кого освободил, вносил в рапорты, кого командованию придётся сдавать. Начал с девчат, потом мужчин. Военную учётную специальность и звание тоже указывал. Надо же, у нас тут два полковника и целый полковой комиссар. Закончив, отдал приказ выходить. Кстати, над станцией уже светили ракеты и звучали выстрелы – побег обнаружили. Разведчики наши пошли впереди, а я во главе колонны. Шли по путям, так оно быстрее. Разведчики обнаружили брошенную машину – нашу полуторку. Как только рассмотрели? Рядом столб телеграфный поваленный, убитые связисты. Давно лежат, если бы не холод, уже пахли бы. А машина не на ходу: двигатель расстреляли. Изучили, что там было, прихватили сумку монтёра, «когти» – на столбы подниматься – и страховочный ремень. Шли мы прямо по путям: темнота нас скрывала, а по буеракам с ранеными сложно. Пока никого не потеряли, но один зенитчик очень тяжёлый, военврач беспокоился за него, всё рядом шёл. Километров пятнадцать мы отмахали. Видели разбитый и сгоревший состав, к запаху гари примешивалась вонь горелого мяса. Обошли его по полю и продолжили двигаться дальше. К рассвету отмахали километров двадцать пять: у нас появились свободные руки, что позволяло чаще менять носильщиков. А за день мы ушли от моста на тридцать километров, то есть сейчас до него километров пятьдесят. Карта у меня была, у немцев в женском бараке взял, но тут ориентиры поди разгляди. Когда рассвело, мы разбили лагерь. Полное воды ведро поставили на керогаз, долго ему разогревать такую ёмкость, но хоть дымить не будем мокрыми ветками. Рядом были деревни, мы их обошли, разведка докладывала, что там пусто, непонятно, наши они или нет. Я отметил, что телеграфные столбы тут целые. И пока обустраивали лагерь, ранеными занимались (я старшего назначил, один из моих сержантов там командовал), я, прихватив двух бойцов, чтобы охраняли меня, поднялся на столб. Подключился к проводам, не сразу угадал правильные, но был сигнал, ответила телефонистка. Я обрадовался и тут же потребовал соединить меня с Генштабом в Москве: мол, младший лейтенант Одинцов, выполнял приказ маршала Шапошникова, хочу доложиться о выполнении. Это, конечно, чушь, но, может, соединят? Впрочем, маршал оказался на месте, несмотря на то, что было семь утра, и нас соединили. Он вскоре вспомнил меня. Я описал, как получил назначение, тот подтвердил, что это было его решение. Ну а дальше я рассказал, как всё было, вплоть до спасения наших из плена. Сообщил, что среди освобождённых командир одной из стрелковых дивизий – по сути, штаб этой дивизии. Шапошников, оказывается, его знал, даже попросил передать ему трубку, но я ответил, что использую оборудование связистов, сижу на столбе, и вряд ли командир сюда поднимется. Ну и дал координаты, где нахожусь. Оказалось, здесь серая зона: тут и немцы, и наши – всё перемешалось. Но чуть дальше станция, там наши. Их предупредят, нас встретят. Я дал час на отдых. Попили чаю (еды не было), а после двинули дальше. Через восемнадцать километров, совсем запалённые, добрались до станции. Нас действительно встречали, предупреждены были. Раненых мы сдали, а меня раз – двое сотрудников НКВД (настоящие, начальник станции подтвердил) под руки и на эшелон, уходивший в тыл. На него как раз наших раненых погрузили, и спасённые медики с ними были. А бойцы остались на станции, их включили в состав сборной роты какого-то лейтенанта: тут как раз формировались подразделения из таких вот выходящих к своим. Чёрт, а я и керогаз не забрал, и ПТР, и ещё кое-что по мелочовке. Всё неожиданно произошло, я даже не успел доложить старшему командиру на станции о том, что было, только о подрыве мостов успел сказать, прежде чем меня эти взяли. Хотя не меня одного, полковников и комиссара тоже забрали, нас вместе везли. Впрочем, пока к Москве ехали, я выспался, меня покормили, шинель высохла, как и форма. Прибыли мы под утро. Что с медиками, не знаю, ранеными местные занимались, увозили в госпитали. Полковников и комиссара тут приняли другие сотрудники, а меня на машине увезли в то самое здание на Лубянке. И с ходу в камеру: мол, следователь ещё не пришёл. Ну, ожидаемо. Сдал оружие (пистолет и автомат), сидор, всё остальное тоже забрали, лишь шинель оставили. Я не имел привычки носить мелочовку в карманах, так что они ничем особо не поживились. Медали я также заранее снял и прибрал: не хочу их потерять, они честно выслужены и выкуплены. Только удостоверение командира в кармане, и всё. Камера была полна, даже переполнена, на полу спали. Воров тут почти не было: не милиция. Элементы из различных слоёв общества, военные, были и фронтовики – мы друг друга сразу распознаём. Они меня и подозвали, с ними устроился и стал рассказывать, что на фронтах, заодно и свои приключения описал, с подробностями. – А за что тебя взяли? – спросил капитан-стрелок. – А мне не сказали. Мол, им велели доставить в Москву. Вот и доставили, и сразу в камеру. Даже не доложился о выполнении задания. О, я ж подрывные машинки не сдал… – Если бы я не сдал такой дефицит, – сказал майор-сапёр, – мне бы точно трибунал светил. – Да тебе и так светит, – махнул рукой капитан. Они продолжили расспрашивать меня об обстановке на фронтах, однако я в глуши сидел, откуда мне знать? Они вскоре поняли, что я ничего не знаю, и оставили меня в покое. В камере я пробыл от силы часа три. Потом за мной пришёл конвоир и повёл наверх, в один из кабинетов. Мне предложили сесть. Тут были капитан госбезопасности Гольцев Марк Игоревич, он за столом сидел, и ещё один, с ромбом в петлицах, но он не представился, у стены стоял, со стороны изучая меня. – Лейтенант, вы знаете, что командир вашей роты написал рапорт, в котором выставил вас некомпетентным командиром, бросившим охраняемый объект? – Не удивлён. – Ваша телеграмма вас и спасла. Даже самолёт был выслан, чтобы убедиться, что все три моста целы и там стоят на охране наши бойцы. Да и те, кто выходил из окружения, это подтверждают. Уничтожение мостов тоже подтверждено авиаторами. Впрочем, немцы используют понтонные переправы, но вы всё равно осложнили им жизнь. Вашего ротного, который так оболгал своего подчинённого, отправили под трибунал. Все его грешки вспомнили. Сейчас он в звании сержанта где-то на передовой. Рота была расформирована. Так что с этой стороны вы чисты. А поговорить я с вами хотел по другому поводу. Нами был взят вражеский агент, и очень они вами интересовались. Что вы можете сказать на это? – Ну, в Киеве я у рынка случайно опознал немецкого офицера. Пусть тот в гражданской одежде был, но рожа точно его. И он меня опознал. Я тогда целых восемь часов в плену пробыл, прежде чем удалось бежать. В Киеве тогда до стрельбы дошло, двое ваших сотрудников погибли, ещё двое были ранены, а немцев всех положили. – Да, я в курсе этой истории. Это всё? – Да вроде. – Немцев интересует секретное бесшумное оружие. По их данным, вы его использовали в городе Владимир-Волынский, уничтожив два патруля, а там было по десять солдат при унтере. – А, это. Ну было, и что? У бандитов взял, заинтересовало, красивое такое, никогда ничего похожего не видел. Когда бандитов вырезал, по трупам это оружие проверил, шесть пуль выпустил, им-то уже всё равно. Там автоматический огонь и одиночный, переключатель был. – Где это оружие? – впервые подал голос носитель ромба, кажется, старший майор госбезопасности. – Так выбросил, как боезапас закончился. На черта лишнюю тяжесть носить? Там и было всего два запасных магазина, по двадцать патронов каждый. Я у бандитов весь дом перевернул, не было там больше таких патронов. – Как они выглядели? – Ну, меньше винтовочных и больше пистолетных, посередине где-то. Оба командира переглянулись, и капитан попросил рассказать всё с самого начала. Вот я и описал, как наткнулся на гулянку, как бандиты перепились, и я их резал, трофеи собирал, а после автомат этот нашёл в сундуке, заинтересовал он меня. Как девчат освободил и на пролётке двинул к выезду из города. Как патруль уничтожил. Солдаты валились, а другие до последнего момента этого не видели и не слышали: громко сапогами топали, тревогу поднять не успели. А автомат компактный, разборный, приклад набок складывается, глушитель откручивается, так в сидор и убрал, вполне уместился. Потом использовал его, когда дали задание немецкого майора добыть, пришлось больше двадцати немцев тихо уничтожить, чтобы до этого майора добраться. А когда с погоней на хвосте гнал на угнанной машине к своим, по пути и выкинул. Где именно, даже примерно сказать не могу: ночь была. Разве что примерный район. Мне велели показать этот район на карте. На вопрос, почему не сдал оружие командованию, ответил, что не думал, что оно секретно, обозначение на оружии было наше, тем более это трофей, а трофеями я не делюсь: был неприятный опыт, отобрали, с тех пор не показываю. Это всё. Все мои показания записали, даже дали лист бумаги и карандаш, чтобы накидал, как этот автомат выглядел. Я накидал, очень даже неплохо получилось, настоящий автомат «Вал» с глушителем и оптикой. Оба командира задумчиво изучили рисунок. Его внешний вид действительно был очень необычным, никто так не делает, а я утверждал, что прямо один в один. Потом меня повторно опросили, всё то же самое и сначала. Никаких противоречий не выявили, так что дали расписаться под листом показаний и сказали, что я свободен. Неожиданно. Я несколько секунд так и сидел на стуле. А потом вздохнул и признался: – Мне ещё есть что сказать. – Вспомнил, где оружие? – тут же заинтересовался капитан. – Да нет, выкинул и выкинул. Я одну гильзу сохранил на память, чтобы внукам показывать. В сидоре она. Капитан тут же связался с дежурным и приказал принести мои вещи. Они с ромбовидным сами перетряхнули весь сидор и нашли в платке три гильзы. А я как раз и хранил на этот случай, всё равно бы до наших спецслужб дошла информация, и легенду заготовил, которую уже и выложил. – Одна, значит? – покосился капитан на меня. – Внукам показать, – вздохнул я. – Память. Хватит вам и одной. – Куркуль, трофейщик хренов, – буркнул ромб, и они с капитаном снова всё повторно обыскали, каждый шов прощупали, а потом и меня. Только после этого приложили гильзы к опросу и отпустили, держать не стали. Я вышел из здания и осмотрелся. Блин, вечер, темнеет уже. Помотал мне нервы этот капитан, я даже не заметил, как время пролетело. И что теперь делать? Доложиться нужно. Придётся повторять наглость с прямым докладом в Генштаб. Поймал машину, это не таксомотор был, местный водила, начальника какого-то возил. Слежки вроде нет, я поглядывал. Уже стемнело, когда он высадил меня у нужного здания. Я прошёл в здание Генштаба, где дежурный внёс мои данные в журнал учёта и поинтересовался причиной появления. Пришлось объяснить: – Меня отсюда направили охранять мост стратегического значения; когда немцы подошли, я его взорвал. Устный доклад маршалу Шапошникову по телефону был, а письменный куда сдавать? Да ещё имущество в виде трёх подрывных машинок, их сдать надо. Бойцы по моему приказу три моста перед немцами взорвали, причём один во время попытки захвата с рукопашной, там погибли и немцы, и мои бойцы. Наградные написаны, многим посмертно. Капитан быстро всё выяснил, позвонил одному, второму и выдал мне направление. Бывший при нём посыльный боец сопроводил меня до нужного кабинета. При мне был сидор, но другой, не с вещами, которые изучали на Лубянке. В этом лежали все три подрывные машинки и рапорты с наградными. Постучавшись, я вошёл. Сидевший в кабинете полковник принял у меня рапорты и наградные и внимательно читал, пока я выкладывал на стол машинки. Они номерные, полковник проверил каждую, затем вызвал какого-то лейтенанта, тот принял машинки и унёс, а полковник продолжил читать. Получаса ему хватило, я вполне разборчиво писал. В итоге полковник сказал, что я молодец, вроде меня даже к награде представили, а пока выдал мне направление в управление по кадрам РККА, там я получу новое назначение. Всё это время я стоял, сесть мне не предложили. Убирая направление с удостоверением в нагрудный карман, я уточнил: – Товарищ полковник, мне самому искать жильё или есть где переночевать? Тот задумался, потом позвонил куда-то и сообщил мне адрес: мол, там будут ждать. Покинув здание Генштаба, я направился по указанному адресу. Он оказался мне знаком: это всё те же казармы столичного гарнизона. Правда, на этот раз заселили не в общую, дежурный определил меня в командирское общежитие. Тут в комнате четыре койки, две заняты, я на третьей устроился. Форму и шинель отдал в стирку и глажку, сапоги высушить и начистить (такие услуги тут были), сам в душ – и спать. Умотал меня этот день изрядно, а сон – лучшее лекарство. Утром я получил форму. Как новая, шинель тоже в порядке, только на одной стороне рыжая подпалина от костра. После завтрака, закинув за спину опустевший сидор, я двинул на рынок. В управление успею ещё. Честно говоря, я надеялся, что меня снова мост или другой важный объект охранять направят, но нет, по общему распределению. Ладно, пусть так будет. Я метров на тридцать отошёл от входа в здания казарм столичного гарнизона, как меня окликнули – помдежурного нагонял, попросил вернуться. Я вернулся, а там как закрутилось. Посадили меня в машину и привезли в какое-то управление, кажется, инженерное – именно они и отвечают за подрыв мостов. Там проверили меня – форма была в идеальном порядке (ну, для её состояния) – и повезли в Кремль. Оказалось, я уже три дня как был награждён. По личному распоряжению маршала Шапошникова рапорты мои дополнительно завизировали. А так как включили меня в сегодняшнее награждение (там списки перепутали, это мне так сказали, поди проверь), то сегодня и нужно награждать. Хорошо, знали, где я, и быстро нашли. Вот так среди других фронтовиков я и был награждён орденом Ленина – третьего типа, без колодки, крепится на болт с гайкой. Я с медалями был, теперь вот и орден на своём положенном месте утвердился. Награждал Калинин, причём вызвали меня как лейтенанта Одинцова, а в таком деле не ошибаются, вот и подтвердили, что повысили в звании. Орден дали, а вот документальное доказательство – нет. Но оказалось, всё оформляется тут же, так что, когда выходил, меня отозвали, вручили наградную книжку и приказ о повышении в звании. Велели зайти в отдел кадров: там изменят данные в командирском удостоверении. Так что из Кремля (а время было пять часов дня – да уж, промурыжили меня, но я не в претензии, бонусы неплохие получил) я добрался до управления по кадрам. Там за полчаса мне внесли все необходимые изменения в документы и даже выдали направление с новым назначением – вот блин! – в формирующийся стрелковый полк Московского ополчения, уже какой по счёту. Я вернулся в казармы: прибыть в часть я могу и завтра, после посещения рынка. С парнями, с которыми успел познакомиться вчера и сегодня, обмыли орден и звание. А знаки различия я быстро установил: что там, по второму кубарю прикрепить? За пять минут и на форме, и на шинели сделал. Кубари запасные у меня были, запас имелся. Вечером немного погулял по городу. Столица застыла в тревожном ожидании: враг рвётся к Москве. В городе затемнение, не полюбуешься старой Москвой. Просто воздухом свежим дышал, да и тело требовало движения, алкоголь из крови уходил. Правда, патрули достали, пять раз проверили документы, так что вскоре я вернулся в казарму, а после ужина быстро уснул на койке.