Противник был в мёртвой зоне, так что, прибрав всё и раздевшись донага, я выбежал из мельницы и нырнул в воду. Тут раньше колесо было, но давно сгнило и разрушилось. Загребая, я под водой стал спускаться ниже по течению в сторону села: мельницы далеко от людских поселений не строят. А немцы тем временем азартно лупили по мельнице: они думали, что я ещё там. Всех наблюдателей я снял из снайперки, так что те, кто мог видеть, как я покинул мельницу, были уже мертвы. А всё же мне повезло. Нет, не сейчас, я ещё плыву, всплывая у берега, чтобы воздуха глотнуть. А повезло в том, что в штабе армии меня записали под фамилией Тихий. Я так и представился тому гауптману, что играл роль командира партизанского отряда: лейтенант Тихий. Не Одинцов, иначе мне бы сразу руки скрутили. Впрочем, через четыре часа и скрутили, когда я начал подозревать, что тут не так всё просто, да и дрон погонял, до нуля просадив батареи. Уйти не смог, взяли и держали под прицелом, допросы шли. Да они и не скрывались, прямо в лоб вербовали. От штаба нашей армии сюда уже были отправлены для связи два командира, так вот их смогли заставить работать на себя: гнали дезу. После допроса меня посадили в яму – настоящий зиндан, как на Кавказе. Я сидел там один. Проверил – рация из ямы не брала. Пришлось выдержать дневные допросы с вербовкой, пережидая световой день, а ночью сбежал, да и то не сразу. Сам выбраться не мог, а охранник отказывался звать командира: я хотел сбежать, убив его тихим оружием. А вот под утро, когда он меня вывел, я его пристрелил – и бежать. Ох и гоняли меня. Я то уходил от преследования, то меня вновь находили: это наблюдатели с возвышенностей сдавали, эти места у немцев под полным контролем. А уже к вечеру блокировали на мельнице, пока я и тут не вырвался. Вторые сутки не сплю, устал и вымотался, нужна передышка. Да где там, если противник постоянно на хвосте. Поначалу всё живым взять хотели, а сейчас уже на поражение лупят. Но я ушёл, укрылся в баньке, что у берега речки стояла – говорю же, целое село ниже по течению. Спрятался под крышей, на чердаке. Тесно и пыльно, но хоть вытерся полотенцем и надел чистую красноармейскую форму и шинель. Спать хочется, но нельзя: темноты жду. Немцы не дураки, могут прочесать и берега, и само село. Когда начало темнеть, я снова разделся, уже отогревшись к тому времени после ледяной воды, и снова скользнул в реку. На полкилометра спустился, больше не смог: рук и ног не чуял. Выбрался на берег, снова оделся и пробежался, хоть согрелся. Потом на велосипед и, наваливаясь всем весом на педали, по полевой дороге погнал прочь. Блин, да тут грязь и слякоть, колёса вязли. Весна вовсю гуляет. Где на велосипеде, где пешком, умотал от села километров на десять. Потом ушёл в поле, нашёл низину. В кустарнике поставил палатку, сверху накинул маскировочную накидку. Пока ел, генератор заряжал батареи дрона и планшета. Дождался окончания зарядки, проверил, что вокруг происходит, подняв дрон на четыреста метров: выше были густые облака. В семи километрах засёк движение, но тут тихо. Спустил коптер и полез в палатку – сытый, но сильно уставший. Ещё слышал, как забарабанил дождь по тенту – начался настоящий ливень, – но я уже спал. Палатка стояла чуть выше дна низины, так что не затопит. Проснулся я сам, выспался отлично. Правда, ночью пришлось утепляться, а то как-то замёрз: одеяло лёгкое, а я в одних трусах спал. Но просто достал шинель, накинул сверху, и нормально. А снаружи шёл пусть не ливень, но неплохой такой дождь. Маскировочная накидка пропиталась водой, да и стенки палатки тоже, но внутри было сухо. Тут жаловаться грех, пока всё в порядке. Правда, вылезать всё равно пришлось, я и проснулся от позывов своего организма. Развязал шнурок, откинул полу палатки и, ёжась от холода, выбрался наружу. По голой коже забарабанили капли, но я тут же накинул непромокаемый плащ и отбежал в сторону. Потом, убрав плащ и сапоги, вернулся в тёплую, нагретую палатку. Покушал горячего – каши пшённой, молочной. Я уже отдохнул, ощутил прилив сил и, пока позволяло время, занялся оружием: пострелял я из него немало. Достал керосиновую лампу и при её свете, слушая музыку с ноута, стал чистить оружие, а потом снаряжать обоймы, магазины, диски и ленты. Тут же дозарядил батареи дрона и ноута. Кстати, по ноуту. Он у меня был, и с аксессуарами. Это дорогие и качественные наушники, большие такие, и динамики, тоже дорогие. Динамики небольшие, для ноута, но звук куда чище и лучше, чем от встроенных. Для того и брал, люблю музыку послушать. Вот и сейчас ноут работал с динамиками. На полную громкость не включал (а те мощные, даже оглушали): так вот негромко вполне неплохо. Потратив часа два, я закончил с оружием: всё, что недавно использовал, почистил и заново снарядил. По весу кило на тридцать пять освободил хранилище за вчерашний день: тут и гранаты, и патроны – много стрелял. Дождь продолжался, вылезать наружу не хотелось: и так вон дважды заплыв по реке устраивал. Благо обошлось, не простудился, что было вполне возможно. Будем ждать окончания ненастья. Маскировочная накидка у меня по размеру больше палатки и над входом как полог висела. Вот там я поставил керогаз и стал готовить блюда: надо же чем-то себя занять. Мало у меня готовых блюд, всё как-то времени нет. Один раз нанял хозяйку дома, где проживал, но мы там только на сутки задержались, она и успела приготовить лишь борщ да пшённую кашу – целое ведро из печи. Я уже четверть съел за три недели, понравилась. Да и борщ тоже постепенно убывал, но его меньше было: два котла сварила, вместе полведра выходило. А готовил я простейшее и наваристое блюдо, которое охотно ем, а именно – лапшу по-домашнему с курицей. Да, варил куриный бульон. Хороший суп, простой, мне нравится. Как только блюдо было готово, выливал его в чистое эмалированное ведро. Четыре раза приготовил – и ведро полное. А снаружи темень, дождь уже закончился, но воздух вокруг насыщен влагой. Так что сниматься я не стал: по такой грязюке всё равно далеко не уйду. Сварил ещё три котла риса, до краёв заполнив второе ведро. Думал приготовить гуляш, а потом просто вскрыл три банки тушёнки, вывалил в ведро и перемешал – вот и второе блюдо готово. Также вскипятил целое ведро воды, сделал чай. Банку сгущёнки вскрыл, отлично пошла с чаем. Надо бы лепёшек напечь, а то хлеб только тёмный, немцы такой пекли, но пока всё времени не было. Закончив с готовкой, я отправился на боковую. Проснулся я под утро. Сегодня было двадцать шестое апреля, понедельник. Погода ничего: холодно, но не так сыро, как вчера. Сбегав в кустики, я достал «телефункен» и связался со штабом армии. Там подтвердили приём. Я сообщил, что вырвался из ловушки и пока ищу способы вернуться. Самолёт высылать не нужно, сам доберусь. Общался недолго, чтобы не перехватили: передал и отключился, как только подтвердили приём. Поев, я до полудня занимался готовкой: лепёшки пёк, некоторые сгущёнкой промазывал; сделал двенадцать слоёных тортов и семь десятков обычных лепёшек. Потом поспал: днём выдвигаться я и не думал. А как стемнело, собрался, отметив для себя, что надо будет просушить палатку и накидку, которые, будучи мокрыми, в весе кило двадцать прибавили, и быстрым шагом направился прочь. Раз пять поднимал дрон, гонял и на дальность тридцати километров. А двигался я к фронту, в сторону Днепра, искал полевые немецкие аэродромы, желая как можно быстрее добыть «шторьх»: я уже настроился на него. И знаете, и смех и грех, но первым я нашёл «кюбельваген» – тот самый, плавающий. Он стоял на улочке небольшого городка, припаркованный среди другой легковой техники, у крупного кирпичного здания, на стене которого висели флаги Третьего рейха. Это не школа, скорее всего, бывшая больница. Вернув дрон и зарядив его батареи до полного, я сразу рванул туда, на ходу размышляя, как быть. Хотел что-то одно, но ситуация складывается так, что брать надо и то и другое. Раз уж во вражеском тылу без контроля нахожусь, надо пользоваться моментом и добыть то, что мне нужно. А это значит, что стоит подосвободить хранилище, чтобы ещё и для самолёта место осталось. А место для запасов горючего? У-у-у. Блин, муки выбора. Дрон показал, как проникнуть в городок и добраться до нужной улицы. Там я и угнал плавающую машину: просто подошёл и убрал в хранилище. Машина в полной комплектации: тент поднят, даже вёсла на борту на штатном месте, как и остальное. Причём свежая, пока не знаю, какой год и пробег, но выясню позже, когда день будет. А пока валим: до рассвета чуть больше часа, а мне ещё место для днёвки искать. Искал место для лёжки, а нашёл аэродром у городка. Фронтовая авиация, бомбардировщики. Они пока отдыхали, так как полоса раскисла после дождя. Покрутился, но нужный мне связной самолёт не обнаружил. Правда, там маскировочные сети натянуты, может, и стоит где нужный аппарат, но ниже спускать дрон я не стал, так как уже рассвело. Гляну завтра, как стемнеет. Я вернул дрон, после чего, частью бегом, а частью и на велосипеде, добрался до небольшой речки, где нашёл отличное место для днёвки. Забравшись в густой кустарник, пусть пока и не имеющий листвы, я завалился спать. * * * Неделю я пробыл в немецком тылу, после чего перелетел к своим, прямо на ту же площадку, где стояла авиаэскадрилья нашей армии. Армия на месте, вперёд не двинула, вот и площадку не меняли. Долетел на трофейном «шторьхе». Меня уже ждали: я сообщил, что скоро буду на трофее. Встретили, машину приняли, а меня усадили в легковушку и повезли в штаб армии. Что я могу рассказать об этой неделе в тылу? Да особо и нечего. Занимался готовкой, пользуясь редкими свободными деньками, да технику у немцев добывал. Для начала освободил хранилище, банально раздав припасы нуждающимся горожанам с детьми в том самом городке, где угнал автомобиль-амфибию. После этого места хватило и на автомашину, и на самолёт, тот самый «шторьх». Причём оба аппарата новые: «кюбельваген» февраля этого года, полторы тысячи пробег, ещё обкатку проходил, а «шторьх» – мартовский. Свежие машинки. Что по амфибии, хорошо иметь два в одном: это и лодка, и машина. Но имеющуюся у меня надувную лодку я тоже оставлю: она для морей и больших волн, а «кюбельваген» – для рек. Хотя зря я его так называю, правильно – «Фольксваген», «Тип-166». Машина была двухместной, заднего сиденья не имелось, там был сделан грузовой отсек, причём такова заводская комплектация, а не просто сняли заднее сиденье. Это ещё не всё. На дугах – крепление для пулемёта, я проверил свой ручной МГ – вполне неплохо крепится. В самой машине штатного оружия не было. Что по самолёту, то он связной, двухместный, в задней полусфере усыновлена турель с МГ-15, то есть это копия того самого самолёта, на котором наши лётчики учили меня летать. «Шторьх» на аэродроме у города был один, поэтому мне пришлось перебраться к другому фронтовому аэродрому, где угнать точно такой же и на нём перелететь к нашим: не на своём же личном это делать – отберут. Но я всем был доволен. Велосипед, который у меня был, я выбросил, сменив его на мотовелосипед. Даже не подозревал, что они уже есть. А тут смотрю – катит посыльный на таком велике, тарахтя одноцилиндровым мотором. Тот вдруг заглох, но немца это не смутило, он приналёг на педали и дальше покатил. Я поторопился достать СВТ с глушителем и снял его. Выяснил, что мотор заглох по банальной причине: бензин закончился, трёхлитровый бак пустой был. Сравнил со своим велосипедом – разница в двадцать килограммов. Главное отличие в моторе, и рама чуть мощнее, а так велосипед и есть. Впрочем, мой велосипед был усиленный военный, тоже не лёгкий по сравнению с гражданскими велосипедами. Поэтому избавился я от него легко. Есть у меня амфибия – машина-лодка, будет велосипед-мотоцикл в одном лице. Пусть он уже покатался, не новый, но вполне ухоженный. Сорок первого года выпуска – я нашёл шильдик, немцы насчёт этого педанты, хотя аппарат был французский. Я поработал с ним, заправил, довёл до идеала, так что лёгкий мотоцикл мне уже не нужен, этого мотовелосипеда хватит. Покатался на ровном участке – пробовал. Крейсерская скорость около тридцати пяти километров в час, на пределе – ближе к пятидесяти. Нормально. Кстати, к самолёту, с учётом его полных баков, идут ещё бочка с бензином (двести литров) и канистра моторного масла. К машине – четыре канистры с бензином, по двадцать литров, бак у неё полный. Плюс отдельная канистра для генератора – батареи дрона заряжать. Понимаю, что мало, но места нет. Тем более я воплотил в жизнь своё желание, возникшее, когда я побывал под миномётным огнём, мигом оценив такое отличное оружие: увёл у немцев ротный миномёт и пятьдесят мин, уже снаряжённых, готовых к немедленному применению. Поэтому на момент моего прилёта к нашим свободного места в хранилище было всего кило – это я покушал из готового да пассажирок своих покормил. Да, из того городка я забрал двух девушек, которых прятали местные. Когда делился с горожанами едой и припасами, мне и сообщили о них на ухо. Это медики, военврач третьего ранга и военфельдшер, если по старым званиям. С осени сорок первого они скрывались в этих местах, пришлось претерпеть лишения, но выжили, тайком лечили жителей, а те их подкармливали. По прибытии в штаб девчат перехватили особиты. Я ещё у немцев в тылу написал все рапорты и сейчас передал их, по девчатам там тоже вся информация была. А они уникальные личности: и форму, и документы сохранили, у одной даже личное оружие было, прятали хорошо. Ничего, проверят и определят к нам в какую-нибудь медсанчасть, врачебного персонала постоянно не хватает. В штабе я первым делом узнал, что моя проблема разрешилась, и довольно неожиданным способом. Командарма тридцать седьмой сняли. Тот в целом серьёзно нагрешил, а случай со мной стал последней каплей. Следователи дознались, что выкрали меня действительно его люди, вот и надломила соломинка горб верблюда. Впервые меня, хоть я и был косвенно виноват, никак не наказали. Документы вернули, и я сразу стал работать. Свежая информация по немцам на передовой ушла в штаб армии, они сравнивали её с информацией двухнедельной давности. Изменений хватало, вот и осваивали данные. Артиллеристы готовились накрыть цели, авиация также получала данные, пока информация свежая. Понятно, что эти две недели наша войсковая разведка тоже работала, что-то выяснили, что-то нет, но у меня-то информация полная, а не отрывочная по разным участкам на передовой. Три дня не прошли – пролетели. Мой «шторьх», тот второй, на котором мы прилетели, обслужили, покрасили, нанесли звёзды и ввели в штат авиаэскадрильи, а то там всего четыре машины осталось: две потеряли, включая точно такой же «шторьх». К сожалению, моё сообщение о поддельном партизанском отряде запоздало, очередной самолёт отбыл с грузом и не вернулся. А второй, как раз прошлый трофей, просто сбили, когда он вёл корректировку артиллерийского огня – да, эскадрилья и такие работы выполняла. Теперь в составе эскадрильи пять машин. И вот, когда я отсыпался в землянке после ночной работы (а находился я не на передовой, а при штабе армии), меня срочно поднял дежурный. На ходу приводя форму в порядок, я поспешил за посыльным к штабу. Время час дня, тепло, почки набухают, стоят первые дни мая. Привычно козыряя офицерам штаба, я спустился в общий зал оперативного отдела, но меня дёрнули дальше. Оказалось, командарм находился, не у себя, а у особистов, это другая штабная землянка. Войдя, я козырнул и скосил взгляд на знакомую личность. Похоже, из-за неё меня и вызвали. – Ты её знаешь? – прямо спросил Михайлов. – Да, товарищ генерал, вместе служили в одной из дивизий на Брянском фронте. Общались. – Ясно. Поговорите, девушке есть что сказать. На стуле сидела Анна, тот старший военфельдшер, с которой у нас были отношения и которую зимой сорок первого – сорок второго срочно куда-то перевели. Под ногами – большая корзина, прикрытая вышитым полотенцем. Она была в форме капитана медицинской службы, которая сидела на ней отлично, да и сама Анна красавицей была. – Здравствуй, Анна, – поздоровался я. А что, полтора года не виделись, считай, чужой человек. Она так же спокойно поздоровалась: – Здравствуй, Герман. Идём, прогуляемся. Подхватив явно тяжёлую корзину, Анна направилась на выход, а при моей попытке помочь взглянула на меня так, что я отступил. Михайлов и начальник Особого отдела нашей армии с интересом следили за происходящим, но молчали. Пройдя по тропинке мимо зениток, мы двинули дальше. Там медсанбат в пяти километрах, но до него мы не дошли. Анна вдруг остановилась, поставила корзину на землю и, откинув полотенце, достала из неё малыша в распашонке. Я во все глаза глядел на них, а Анна, баюкая захныкавшего младенца, двинула дальше. Очнувшись от ступора, я подхватил корзину и, догнав девушку, стал с подозрением вглядываться в лицо малыша. Подозрения перерастали в уверенность. – Мой. – Твой. Сашей назвала. – Мальчик? – Мальчик. Прошлой осенью родился, девятого числа. Восемь месяцев ему скоро будет. Ползает уже. – Анна, что случилось? – прямо спросил я. Она так крепко прижимала к себе малыша, словно боялась, что его отберут. Я был заинтригован. – Муж мой вернулся. Зимой ещё бежал из плена. Плох он, медкомиссия списала подчистую, нужно ухаживать. Ребёнка он не принял. Меня простил, а его видеть не хочет. А я не могу его бросить. – Кого? – Обоих, – подумав, сказала она и вздохнула, садясь на скамейку. У нас эту скамейку Камчаткой прозвали, тут обычно парочки сидели. Расстегнув форму, Анна стала кормить малыша грудью, а я стоял рядом, терпеливо ожидая ответа. Впрочем, я уже понимал, к чему дело идёт, иначе она бы тут не появилась. – Я уже подала рапорт об уходе со службы, если не дадут, попробую перевестись в тыл, в какой-нибудь госпиталь, где смогу ухаживать за мужем. У него никого, кроме меня, нет, и у меня мама погибла прошлой зимой, одна я осталась. А у нашего сына есть ещё отец, это ты. Я хочу, чтобы он побыл у тебя, пока я с мужем, потом заберу его. Что скажешь? Говорила она, не поднимая головы от ребёнка. Я с интересом наблюдал за кормлением и тем, как она прикрыла пальцем уголок губы малыша, чтобы он не всасывал воздух. Вообще, Анна стала ещё более ослепительной красоткой, грудь налилась, фигура стала обалденной. Но раз она приехала, значит, сделала свой выбор. Впрочем, как женщина она меня не особо интересовала. Так, на прощание, я был не прочь с ней в палатке побывать, но вообще у меня есть с кем там бывать. Одна из двух врачей, вывезенных мной из немецкого тыла, эти три дня вполне охотно со мной встречалась, да и подарки мелкие любила. И пусть она уровнем пониже Анны, не такая красотка, но в постели – бомба, что даже лучше. Я пребывал в сомнениях. Помнил историю из прошлой жизни, где женщина женила меня на себе, заявив, что беременна от меня, а позже оказалось, что всё ложь, ребёнок был чужой. Для меня это до сих пор открытая кровоточащая душевная рана. И не в том дело, что терпеть не могу чужих кукушат, а просто лохом не понравилось быть. Да и сына её, которого она мне принесла как якобы моего, после экспертизы я возненавидел. Тот ещё недоносок, раньше многое ему прощал, сын же, а тут пинками погнал ублюдка. А ведь малышом он на меня был похож, на меня того в прошлой жизни. И тут ситуация чем-то схожая. Вздохнув, я сел рядом с Анной и сказал: – Удивила. Ошарашила даже. Знаешь, я не против, раз уж другого выхода нет. Но что я тут с малышом делать буду? – Генерал обещал помочь, – тихо сказала она. – Хорошо, малыша я беру. Только уговор: тут не будет отдала-забрала. Раз уж отдаёшь, то всё, забудь. Договорились? – Даже видеться не дашь? – Анна впервые подняла голову и прямо посмотрела на меня. – Нет, ну это сколько угодно. – Хорошо. Документы я оформила, тебя уже отцом вписала. Сейчас всё передам. – Может, попрощаемся напоследок? Палатка недалеко. Я сказал это неожиданно даже для самого себя. Анна возбуждала меня, даже просто сидя рядом. Она удивлённо посмотрела на меня и молча кивнула, снова уткнувшись лицом в малыша. Ну и пообщались. Оказалось, муж её полностью несостоятелен как мужчина, а природа требует. В общем, решили напоследок пошалить, тем более малыш уснул после кормления и не мешал нам. А потом Анна просто ушла, передав мне всё по малышу, торопливо, словно убегая. А я, свернув палатку и грустно вздохнув, направился обратно к штабу. В общем, подстава конкретная. До этого я был один как перст, только за себя отвечал, оттого и наглел – если не бессмертным себя чувствовал, то близко, – а теперь всё, притормозили.