Малыша быстро взяли на руки воркующие с ним связистки, а меня – к особистам, там и командарм был. Полковник, начальник Особого отдела нашей шестой армии, вздохнув не менее печально, чем я, сказал мне: – Одинцов, от тебя одни проблемы. То одна девка заявила, что у неё ребёнок от тебя, даже в суд написала заявление, чтобы признали отцовство. Хорошо расследование провели, беременна она оказалась от немецкого диверсанта, что тебя убивать шёл. Наказали её за попытку опорочить честь советского офицера. Тебе не говорили об этом, ни к чему было. Сильно наказывать молодую мать не стали, но внушение сделали. Теперь вот это. Подивившись, что «красотуля» никак не уймётся, я только головой покачал. Ещё и залетела от убивца. Нет, она от меня не отстанет, надо найти и валить её, родственники малыша вырастят. Кивнув таким своим мыслям, я стал слушать командиров дальше. Часть внушения (ну, им по должности положено) я пропустил мимо ушей. А после узнал, что командарм даёт мне не отпуск по семейным обстоятельствам (кто же в преддверии наступления отпуск даст? они запрещены), а командировку в Горький, по хозяйственной части, на десять дней. Это максимум, поскольку командарм сам не знает, когда будет назначена дата общего наступления: секретность навели. А то, что оно у нас будет, это понятно: плацдарм немцы так и не смогли сбить, но оборону вокруг построили серьёзную. Может, и не у нас двинут, а в другом месте. Хотя у нас переправа стоит, по ночам по-прежнему действует, так что у нас проще. Да и резервная армия подошла, плацдарм изрядно расширила, километров на сорок в глубину и почти на пятьдесят по сторонам, и тоже встала в оборону. Немцы кидали сюда все резервы. Вообще, линия фронта была сильно искривлена. Моя армия стояла на берегу между Днепропетровском и Кременчугом. Полтаву взяли, но стояли под стенами Харькова и Белгорода. В остальном без изменений, Ленинград в блокаде, Крым освободили, к Николаеву подходят. Туда немало войск бросили, резервы и под Харьковом требовались. Ладно, что-то я отвлёкся. Командировочные мне оформили быстро, так же быстро, этим же вечером, за час до наступления темноты отправили в путь. Спасибо командарму, выделил трофейный «шторьх» с закрытой кабиной, на котором мы и вылетели к Воронежу. Тут четыреста пятьдесят километров по прямой, топлива хватало с запасом. Город уже освободили, железная дорога работала, есть прямая ветка на Москву, а там и на Горький. Штабные посчитали, что так я быстрее доберусь до города и вернусь, а чем быстрее вернусь, тем лучше. А почему Горький, думаю понятно: Герман из тех мест, и жильё там есть. О пролёте трофейного самолёта нашу ПВО предупредили. Вещи я уже собрал, припасов мне на все десять дней накидали. А вот с ребёнком всё не так хорошо: его ещё от груди не оторвали. Анна оставила бутылочку с соской (это дефицит, между прочим), слила туда остатки молока, прежде чем уйти, и сейчас эта бутылочка в хранилище, тёплая ещё. Я половину уже дал малышу, половина осталась, а больше кормить его было нечем. Меня потому так скоро и спровадили. В дороге, да и на месте мне нужно искать кормилицу, что малыша накормит. В Горьком найду семью с кормящей матерью и оставлю ей своего ребёнка до конца войны, договорюсь там по оплате. Может, семья беженцев будет, заселю их в наследуемый мной дом, главное, чтобы ухаживали за малышом. Мы добрались до Воронежа, сели на аэродроме у города, где стояли наши бомбардировщики – «пешки». Самолёт отправился на заправку: он сразу вернётся обратно. А меня, проверив (малыша тоже), сопроводили к окраинам аэродрома. От машины я отказался. Когда доставивший нас самолёт начал взлетать, я уже достал свой «шторьх», покормил малыша остатками молока из бутылочки, устроив его в корзине в салоне, и тоже пошёл на взлёт. Вот так один самолёт полетел обратно к фронту, а другой – в тыл, к Горькому. Буду я ещё время тратить на железную дорогу. Тут по прямой семьсот километров, запаса топлива как раз хватит, чтобы добраться, даже была надежда, что до рассвета доберусь. Кстати, малыш переносил полёт спокойно. Нет, пока летели к Воронежу, он поначалу побуянил, поорал, но потом привык и даже уснул. Вот и сейчас спит себе, а я поглядываю. Полёт прошёл благополучно. Правда, в одном месте под мелкий дождь попали, но пролетели ненастье – и дальше. Сел я на окраинах города, до него километров пять было. На бреющем тянул: тут сильная ПВО, а о пролёте самолёта ничего не знают. Понимаю, что рисковал. Но повезло, добрался благополучно. Первым делом обмыл и переодел малыша: да, солидную кучу навалил – фу-у. Самолёт заправил, обслужил и убрал, после чего с корзиной в руках направился к городу. Пора делом заняться, сынишку устроить. Надеюсь, с домом порядок, а то были у меня подозрения… Ничего, патронов на всех хватит. Вокруг всё расцветало красками утра, я шёл по полевой дороге и осматривался. Вроде внизу мелькнули телеги, но не уверен. Я был в парадной форме офицера, на груди награды, все пять, фуражка новая, на сгибе левой руки шинель: без неё иду, вполне нормально, пусть и прохладно. В правой руке я нёс корзину. Там Санёк, в одеяло завёрнут, только лицо видно. Не спит, меня изучает и небо светлеющее. За спиной у меня вещмешок, а до этого был немецкий десантный ранец. Напомню, что мне припасов на десять дней выдали, а хранилище полное было, не убрать. За три дня не освободил, а наоборот, пополнил. Мне как раз повезло у снабженца обменять трофейный пистолет на ореховую смесь. Редкость редчайшая. Три кило и ушло в хранилище, больше там места не было. А вот когда прилетели с малым в Горький, я сто тридцать кило свободного заимел: это я столько топлива потратил. Так что ранец убрал и достал вот этот вещмешок со всеми пожитками – так, мелочовка для походной жизни. Проверка, если будет, ничего подозрительного не выявит. Все плюсы владения воздушным транспортом я оценил на все сто. А то была подлая мыслишка, что только зря полезный объём занимает. Да ни черта, пусть занимает, зато, когда срочно нужен, у меня есть. Чёрт, да я за ночь на тысячу километров улетел, даже больше. Это ли не самый жирный плюс, возможный с таким транспортом? Быстрота и независимость от дорог. То-то и оно. Так что всё нужно: и мотовелосипед, и машина-амфибия, и самолёт. Об этом я и размышлял, двигаясь к окраинам города. Тут, видимо, частная застройка. Куда идти, я примерно представлял, улицу и номер дома знаю, осталось найти. Ключей нет и не было, в дом мне не попасть. Нужно разведать, найти того, кто его охраняет (это должен быть участковый), и заселиться. А потом срочно искать кормилицу. Может, участковый и поможет? Поглядим. Сынишка уже подавал голос, голодный, детей вообще кормят раз в три-четыре часа. Это не только слова Анны, но и мой личный опыт в прошлой жизни, всё же троих поднял. Улицы были пусты. И тут мне повезло: из-за угла перекрёстка, к которому я и направлялся, вывернул военный патруль – комендантские, к собаке не ходи. Офицер и два бойца с винтовками, штыки видно. Увидев меня, они приободрились: видимо, скучали, а тут хоть кто-то повстречался. Когда они подошли, я приложил к губам указательный палец, показывая, чтобы молчали. Старший патруля, такой же лейтенант, как и я, заглянул в корзинку – сынишка уже спал. Поставив корзину на землю, я достал из нагрудного кармана документы, и лейтенант стал их изучать. Тут всё было. – Ребёнок чей? – шипящим голосом тихо спросил он. – Мой. Пришлось доставать свидетельство о рождении. Хм, у Анны не возникло проблем с тем, чтобы записать ребёнка на меня. «Красотуля» тоже смогла бы, если бы напролом не пошла. А вот признает отец ребёнка или нет, зависит от отца, я своего признал. Да, судя по штампу в свидетельстве о рождении, ребёнок был рождён в Москве. Видимо, Анна там находилась на тот момент. – Одинцов?.. Тот самый Одинцов? Дважды Герой? – шёпотом спросил лейтенант. – И да и нет. – Это как? – удивился он. – Трибунал, лишение всего. Был капитаном, стал красноармейцем. Заново всё зарабатываю. – Ничего себе. А как так? – Не могу сообщить, давал подписку. – Ясно. – Вы не подскажете, где эта улица и дом? Протянув лейтенанту конверт, я подождал, пока он изучит адрес и объяснит, куда идти. Оказалось, пешком далеко, мне нужно на другую сторону города, а трамваи пока не ходят, На этом и попрощались, у них время патрулирования ещё не закончилось. Снова корзину в руки и дальше пошёл. Санёк всё ещё спал. Кстати, у патруля, что старшего, что бойцов, я спросил, не знают ли они о местных кормилицах или молодых мамах, но те такой информацией не владели. У всех буду спрашивать, может, и найду будущую работницу. Дорога заняла приличное время. Я ещё трижды уточнял маршрут: горожане просыпались, и улочки уже не были так пусты. Меня ещё раз остановил патруль (понятно, что уже другой), проверил и отпустил. Я шёл по частному району и, если видел хозяек, работавших на дворе или в палисаднике, обязательно интересовался насчёт кормилицы. Блокнот с карандашом были, и мне дали уже шесть адресов, по которым проживали молодые мамы. А главное, посоветовали сходить в роддом. Я и зашёл. Некоторые мамы не спали, и дежурная медсестра вошла в моё положение. Полчаса я сидел на лавке и ждал, но вынесли сына не только покормленного, но и помытого, и перепелёнатого: тот обмочился. Баюкая сынишку на руках, я протянул женщине две шоколадки, трофейные, и сказал: – Это вам и той девушке, что помогла моему сыну. Передайте ей большое человеческое спасибо. И вам спасибо. Ещё извините за назойливость, но, думаю, как раз вы сможете мне помочь, хотя бы советом. – Я слушаю. Медсестра уже убрала шоколадки и внимательно смотрела на меня. Вот я и описал свою проблему. – Я сирота, и так получилось, что у меня на руках оказался сын. Его мать жива, но ситуация сложилась так, что она вынуждена была передать ребёнка отцу, то есть мне. Командование вошло в моё положение и выписало командировку, чтобы я устроил сына. С этим и проблема. Мне нужна надёжная и проверенная, кормящая грудью женщина, чтобы до окончания войны (это примерно лето сорок пятого) кормила моего ребёнка и заботилась о нём, как о родном. Я оформлю на неё офицерский продаттестат, а также буду помогать деньгами. Кроме того, у меня есть в городе дом, наследство от бабушки. Пока не знаю, в каком он состоянии, только сегодня прибыл в город, но надеюсь, им можно будет пользоваться. Может, среди кормящих мам вы найдёте ту, которая согласится на такие условия? Медсестра задумалась над моими словами. Серьёзно так задумалась, вселяя в меня надежду пристроить сына в надёжные руки. Наконец она отмерла и сказала: – Жаль, вы две недели назад не пришли: одна девочка ребёнка потеряла, чуть руки на себя не наложила, её родители забрали. Но есть женщина, которую с тремя детьми эвакуировали из Ленинграда. Четвёртого уже тут родила, девочку шести месяцев. Живёт в пристройке рядом с моим домом. Вдова она, похоронку получила. Голодно им, помогаем чем можем, санитаркой устроили к нам в роддом. Думаю, если ваш дом годен для проживания, можно будет договориться. Женщина она спокойная, добрая, детей любит, и помощницы у неё есть – две старшие дочки, им десять и восемь лет, в школу ходят. Знаете, вы оставьте сына у меня, его тут покормят, позаботятся. Сами узнаете, что с домом, а я позову Анну Петровну (так соседку мою зовут), и вы с ней тут поговорите. К часу дня подойдёт? – Отлично. Я передал ей сына в корзинке, и мы обговорили место встречи: это не в больнице, а на дому у медсестры. Утром в девять часов та сдаёт смену и домой, отсыпаться, там и встретимся. Адрес я записал. Похоже, это многоквартирный дом, раз квартира восьмая. Ну а дальше шустро двинул к нужному району и уже через полчаса подходил к бревенчатому домику, окружённому забором из штакетника. Там на грядке копалась женщина, лук сажала, как я видел. Рановато, земля ещё не прогрелась, как мне кажется. Хотя им виднее. – Доброго дня, – поздоровался я с ней, положа руки на штакетник. – Здравствуйте, – разгибаясь, ответила та. Женщине было на вид лет сорок. – Вам что-то надо? – Да. Кажется, это мой дом. Не понимаю, кто вы и что тут делаете. Как мне сообщили, дом заперт и за ним приглядывают. – Ой, вы Герман Одинцов? Видела ваши фотографии. Мы эвакуированные, нам выдали этот дом от завода, где работает мой муж. – А что, завод мой дом выкупил, чтобы им распоряжаться? Женщина виновато улыбнулась, и я поспешил её успокоить: мол, не на неё наезжаю: – Нет, я понимаю, что к захвату чужого имущества вы отношения не имеете. Сколько вы тут проживаете? – В январе сорок второго нас заселили, помнится. – Ясно, спасибо. А где здесь ближайшее отделение милиции? Женщина объяснила, и я, попрощавшись и пообещав скоро вернуться, чтобы поглядеть дом, участок и строения, направился в райотдел. Но не дошёл: местный участковый меня перехватил. Мы случайно встретились. Тот быстро вник в ситуацию и сообщил, что заявление о захвате дома не поможет: тут всё решает городской глава. Поэтому я пошёл в исполком, а там уже к ответственному лицу. Рабочий день начался, все на месте. – …Вы должны понимать, товарищ Одинцов, что жильё не может простаивать, когда в нём нуждаются люди, – горячо и как-то торжественно говорил молодой парень. – Да я не возражаю. Меня интересуют два вопроса: почему меня не предупредили (это банальная дань вежливости) и куда идут отчисления за съём моего дома? – Какие отчисления? – Оплата за аренду дома, в котором живут люди. Куда идут отчисления и где я могу их получить? Тот как-то суетливо начал перекладывать бумаги на столе и сообщил: – Понимаете, мы не знали, куда переводить оплату, но раз вы тут, то получите её за всё время аренды дома сразу. Как только станете его владельцем. Пока вы только наследник. – Вопрос решаем. Я буду у вас через несколько дней. И решите вопрос с постояльцами. У меня есть свои жильцы, поэтому вам придётся освободить мой дом. – А куда я их дену? – даже растерялся тот. – Это ваше дело. Я покинул кабинет (по-моему, его хозяин скрипнул зубами от злости у меня за спиной) и, довольный собой, сразу занялся делами. Лоха нашли, отобрали, по сути, дом и заселили чужаков. Даже меня в известность не поставили. Долбаные местные власти. Ладно, где там регистрация частной недвижимости происходит? Это здесь же, в этом здании, только этаж и крыло другие. Для начала подтвердил, что я наследник, и начал процедуру оформления. Пара шоколадок – и за два дня обещали сделать. Потом за полчаса изучил дом – и бегом по адресу, где договорился встретиться с кормилицей. Время подходило к часу. Кормилица мне сразу понравилась, на мою маму из прошлой жизни похожа. Она была с младшей дочкой и сыном, ему года три. Одежда справная, хоть и чинёная – видны аккуратные стёжки. Поговорили, и я убедился: надо брать. Молоко у неё действительно оставалось, младшая дочка ела не так уж много, так что прокормить ещё и моего сына женщина была способна вполне. Причём нанимал я её официально, за зарплату: раз в месяц в сберкассе ей будут выдавать определённую сумму (я открыл счёт и положил на него девять тысяч рублей – это всё, что у меня было), плюс она получает продаттестат и дом для жилья. Мы побывали в моём доме, пообщались с жильцами, неплохие люди. Выселять их не стали. В доме три помещения, два заняли две семьи, а кухня – общая. Ну и огород честно поделили, он хоть и небольшой, пять соток, но им хватит. Так что стали обустраиваться. За два дня я переоформил дом на себя. А вот от завода арендную плату взял не деньгами, а дровами – на год хватит точно. Дом был рубленый, небольшой, на подворье имелись два сарая и банька. Хорошо попарились с моим постояльцем, заводчанином. Нормальный мужик. Побывал у нотариуса, официально признал сына как своего и оформил завещание на него как на наследника. Хотя бы дом отойдёт. Выдал запас продовольствия, килограммов сто: мешки с рисом, горохом, мукой, консервы – хватит им надолго. На рынке закупили посевной материал, уже сажать начали. Я ещё и живность купил: кур и козу. В общем, всё сделано, и я был вполне доволен. Попрощавшись с сыном и с кормилицей, я покинул Горький. У меня было место в эшелоне: обратно я возвращался уже поездом. В городе пробыл пять дней, так что как раз хватит времени вернуться. Действительно, успел вернуться до окончания срока командировки. А там уже шла плотная подготовка к наступлению. И восемнадцатого мая мы двинули. Нам подкинули резервов, и, прорвав фронт, мы пошли дальше. В общем, рабочие моменты. Наши уже Харьков и Белосток взяли, дальше идут, скоро и до Киева дойдём, к Николаеву взяли, на Одессу шли. Крым всё, наш. А вот Ленинград пока не разблокировали. Работа шла вполне привычная, я бы сказал, деловая. К середине июня наша армия вырвалась вперёд, и её притормозили (а то ещё ударят во фланги и отрежут), так что встали мы в оборону. За это время я получил от Анны Петровны два письма: мы договорились, что она будет писать раз в две недели, чаще не стоит. Так что я в курсе, что у них и как живут, растут. Сам тоже одно письмо им написал. Я уже носил погоны старшего лейтенанта, получил второй орден Красной Звезды. Однако и работал от и до, штаб армии знал обо всех телодвижениях вокруг наших позиций, да и в чистке наших тылов я здорово помогал. Орден именно от особистов был, от них представление пришло. От Михайлова – орден Ленина, который пока не утвердили, и я сомневаюсь, что дадут, и звание – вот его уже получил. Я как раз с передовой прилетел, передал в разведотдел пленного немецкого полковника и умывался у колодца. Штаб стоял в крупном селе, которое немцы не успели разрушить. А тут вдруг воздушная тревога. Добежав до ближайшей противовоздушной щели, обнаружил, что она переполнена, места нет, поэтому кинулся к срубу бани и залёг рядом с ней. Ну а дальше под рявканье зениток да гул воздушного боя (наши истребители подтянулись) пережидал налёт, как и все остальные. Бомбардировщики работали, «юнкерсы», а с десяток «мессеров» их прикрывали. Вдруг послышался резкий свист, земля дрогнула, с силой ударив меня по лицу, и я потерял сознание.