Очнулся я в той же полуземлянке. С трудом сев, едва сдержал рвоту. Голова кружилась, зрение двоилось – похоже, снова по черепушке прилетело. Формы на мне не было, а были красноармейские шаровары, заношенные и застиранные, с пузырями на коленях, и гражданский пиджак вместо рубахи. Осмотревшись, подсчитал – тут ещё семь сидельцев. Нет, моей формы на них нет. Значит, местные. Это война. Избит я был серьёзно, но без переломов, так что постараюсь выбраться. Часть сидельцев были из окруженцев, что смогли выйти самостоятельно, маринуют их тут. Я лежал у входа, никто и не подумал меня к нарам перетащить и поднять. Ну-ну. Снаружи ещё светло. С трудом встал, стараясь не охать и не ахать. Хорошо меня отделали, кровь везде видна, лицо разбито, но, в принципе, позывов снова уйти в беспамятство вроде нет. Заглянув в щель, я определил, что уже вечер. Надеюсь, этого дня. Рядом ходил часовой с винтовкой на ремне. Присев у входа, я прислонился к двери, от которой тянуло теплом, и не заметил, как задремал. Очнулся, когда вокруг было темно. Значит, ночь, а это моё время. Достав из хранилища немецкий штык-нож, я смог просунуть его в щель и несколькими движениями отодвинул деревянную щеколду, отчего дверь отперлась. Тихо поднявшись по ступенькам, я прыгнул на часового и резким ударом штыка пробил ему бок и достал до сердца. Не удивляйтесь, кто-кто, а вокруг не свои точно. Не враги, недруги скорее, но разницы с врагами для меня нет – тех и тех убиваю по возможности. Ничего брать с бойца не стал: нехорошо оно как-то. От его убийства я ничего, кроме чувства удовлетворения, не испытал. Просто хорошо сделанная работа. Наверное, можно было бы и не убивать, но я в таком состоянии, что попытка оглушить (учитывая, что тот в каске) могла пойти прахом. А рисковать я не мог: чуйка верещала, что надо уходить, иначе до утра не доживу. Поэтому судьба бойца была решена сразу и без сомнений. Оставив дверь, возле которой лежал часовой, открытой нараспашку, я побрёл в сторону улочки. Босые ноги запинались о препятствия в темноте, меня мутило, но чувствовал я себя сравнительно неплохо. Главное, зрение не подводило. Приметив невдалеке несколько тёмных масс грузовиков, перебрался через плетень, подошёл и глянул, что с машиной. Чуть дальше маячил часовой, поэтому я старался работать бесшумно, тем более что в тишине ночи явственно слышался каждый шорох. Осторожно развязав тент, я заглянул в кузов крайнего грузовика. Ящики какие-то. Не было сил даже оттолкнуться от земли и повиснуть на заднем борте, чтобы забраться, поэтому пришлось, замирая от каждого звука, открывать и медленно опускать борт. Ещё и петли скрипели, как назло. Забравшись в кузов, я понял, что это снаряды к сорокапяткам, мне такое добро не нужно. Светил я фонариком, почти не имевшим заряда, его хватило, чтобы осветить кузов, но часовой вряд ли заметит настолько тусклый свет. Ближе к кабине я приметил более светлый ящик, полез по остальным и нашёл то, что искал. Еда. Три ящика, по маркировкам – американская сгущёнка, редкость пока. Были также шесть мешков с ржаными сухарями, шестьдесят килограммов: десятка – мешок. И вряд ли это нычка водителя, скорее снабженец что-то мутит. А может, просто впихнули в первую попавшуюся машину. Я прибрал их в хранилище. А когда вылезал, уже на земле был, зазвучала тревога. Возле землянки с задержанными послышались крики и выстрелы в воздух. Перебравшись в сад одной из хат, я пересёк село и с окраины уполз в поле. Поиски и причёсывания организовали, но я смог уйти. Разведчик бы – и не смог? Да что вы говорите? Дальше бежал, натянув сапоги из своих запасов: босым я не привычен ходить. Бежал, пока свежесть не почувствовал, так и вышел к речке. Мелкая, метров десять шириной. Скинул с себя всё, что было. Сапоги убрал обратно в хранилище, а одежду притопил с камнями. Затем ухнул в воду: она лечит, легче станет. Шевеля ногами, я медленно двигался против течения, за час удалившись на приличное расстояние от места, где вышел к реке. Да и легче мне стало. Выбравшись на песчаный пляж, достал один из бумажных мешков с сухарями и тарелку с холодцом, жадно поел. Мутить начало, чуть обратно не пошло, но сдержал. Шесть сухарей съел, макая их в речную воду, чтобы размочить, и полтарелки холодца. Затем, пока были силы, достал три ящика с консервами, вскрыл топориком. Одну проткнул ножом и присосался к отверстию. Хорошая сгущёнка. Остальные банки убрал в хранилище, а ящики разломал, на дрова пойдут. Мне хватило сил проплыть по речке ещё метров сто, отталкиваясь ногами: тут самое глубокое место по пояс. А потом я вылез, натянул красноармейские шаровары, гимнастёрку и забрался в кустарник. Меня начал бить озноб. Накрывшись шинелью, я вскоре забылся сном. Очнулся я от криков и шума моторов. Осторожно сев и выглянув из кустов, с удивлением понял, что, по сути, спал на окраине того самого села, оттуда бежал. Вот блин. Судя по положению солнца, был полдень. А тут мне попался на глаза знакомый майор, и я даже зарычал от радости. Из-за этой твари моя жизнь под откос пошла. Не мог отправить запрос и подтвердить мою личность, не хотелось ему простую работу провести, хотелось орден за выявленного диверсанта. Он так и говорил: мол, мы за тебя ещё награды получим. Вот и получи награду. Из моего укрытия мне была видна почти вся улочка, и вот на ней-то майор и общался на повышенных тонах с каким-то командиром, чуть не за грудки друг друга брали. А чуть в стороне, среди бойцов, я заметил и того сержанта, который меня избивал. Дистанция плёвая, метров триста. В моих руках мгновенно появилась СВТ. Прозвучали два выстрела. Первая пуля попала в голову майору – м-да, я и забыл, что в магазине были спецпули, разрывные. Голова майора просто лопнула. То же самое произошло и с сержантом. Правда, меня тут же настигло осознание того, что сделал, а именно – выдал своё местоположение. Меня же теперь по-любому найдут: поля вокруг. Поэтому, прибрав гильзы, убрав шинель и винтовку, я скользнул в воду: спрятать меня может только река. Прижавшись к камышам, я вставил в рот трубку и дышал через неё. Мне теперь до наступления темноты это убежище не покинуть. Ну а пока лежал, размышлял. План был прост: сбежать от этих недругов, потом выйти к своим и сообщить, что попал к немцам, но одетым в нашу форму и очень хорошо маскирующимся под советское подразделение. Мол, выбивали из меня признание о том, что я на немцев работаю. Звучит как бред, но буду стоять на этом. Про особистов скажу: мол, не знаю, что с ними, был оглушён ударом, бежал из землянки, увидев открытую дверь и чуя свежую кровь. Вынужден был бежать, понимая, что меня просто забьют. Вины своей не вижу и не признаю. Блин, тут ещё этот майор. Ну, если спросят, скажу, что про майора и сержанта тоже ничего не знаю, я в это время был уже далеко. Может, и проскочит. Хотя наш военный суд – это такой суд, что могут и за один только побег назначить наказание. Да, жаль, конечно, ну да ладно, Сибирь так Сибирь. Вот только запасы зимней одежды и остального у меня есть, а припасов – нет, а без них не выжить. Поэтому между побегом и выходом к своим я хочу побывать у немцев, раз уж рядом с передовой нахожусь, и пограбить их на припасы, заполнить хранилище до полного. Я к этому моменту много что потратил, даже мотоцикла нет: отдал одному командиру. Срочно требовалось доставить свежую информацию, а техники не было. Пришлось отбежать, достать и подъехать. Так что из транспорта у меня сейчас один велосипед. Да и вещей, оружия и боеприпасов тоже немного, даже остатки бензина ушли. По сути, хранилище загружено примерно на тонну и четыреста килограммов, следовательно, четыре тонны и триста килограммов свободны. Ну, сейчас четыре тонны сто пятьдесят, с последними трофеями. А немцы рядом. Как стемнеет, переберусь к ним в тыл и буду работать, дрон поможет. Времени много тратить не стоит, дней пять-шесть – и выйду к нашим, километрах в ста от этих мест; скажу, что это время на дорогу ушло. Нормальный план, а дальше будь что будет. Всё отрицаю, про убийства ничего не знаю, бежал оттуда, где меня пытались убить, и на этом всё. В воде я лежал долго, часов шесть. И чувствовал: поиски идут. Даже движение воды чуял – рядом кто-то прошёл, подняв ил со дна. Хорошо, что я шаровары и гимнастёрку не скидывал, а то белое тело выдало бы меня, глубина здесь небольшая. В общем, повезло, пронесло. Когда стемнело, я аккуратно выглянул, стараясь не тревожить воду, и, убедившись, что рядом никого (видимо, поиски прекратили), стал спускаться ниже по течению. Выбравшись на берег, я выжал форму, снова натянул её на себя, прямо на голое тело, сапоги надел, ремень застегнул – этого пока хватит. Чувствовал я себя заметно лучше, хотя избитое тело болело. Примерно определившись, где нахожусь, побежал в сторону передовой. Укрывшись в глубокой воронке, достал дрон и генератор: батареи были разряжены, не успел зарядить. В бачке едва пол-литра бензина, должно хватить на две полные зарядки. Вот так, поглядывая вокруг, я заряжал батареи коптера и планшета. К счастью, стенки воронки гасили тарахтение генератора. Зарядив дрон, я погонял его в разных местах над передовой, отметил, где стоят наши и где немцы, определил, где можно пройти. Потом подзарядил дрон и побежал к разведанному месту. Там оказалось минное поле, даже двумя полосами. Я снял две сигналки и двенадцать противопехотных (тех самых «лягушек»), прибрал в хранилище. За год войны я со многим научился обращаться, в том числе и с немецкими минами – сапёры научили, молодцы. Впрочем, на вторую линию я наткнулся случайно. Думал, всё, мины закончились, перебегал и вдруг запустил сигналку. Немцы сразу начали прочёсывать этот участок из пулемётов, с трёх мест, и я посчитал это хорошей возможностью избавиться от тел тех четверых – особистов и двух бойцов. Вот и оставил. Пусть немцы думают, что сигналка – их работа. Ничего не трогал: оружие, документы, всё осталось при них. Когда всё стихло, немцы, похоже, сапёров выслали и отделение солдат – проверить, кто тут стронул сигналку. Я обполз их, пока они занимались найденными телами, и двинул дальше. Маршрут я уже наметил, дрон показал всё, что нужно. Пробежка далась мне тяжело, быстро запалился, да и каждый шаг отдавался болью в теле. А бежал я к немецкой полевой кухне, которую обнаружил с помощью дрона. Рядом палатка, штабеля ящиков под навесом, две повозки, кони паслись. Такие армейские полевые кухни были и слева, и справа, но эта ближе всего. Я оббежал стороной позиции миномётов: там вырыты окопы, которые обложили мешками, в окопе – батальонный миномёт, и чуть дальше – второй, в таком же окопе. Возле кухни, зевая, ходил сонный часовой. Прыгнув на немца, я зажал ему рот и взмахнул штыком, метя в грудь. Переждав, пока тело перестанет биться в агонии, вытер лезвие о форму и прибрал ремённую систему и карабин. Ну и по карманам прошёлся, забрав мелочовку. Документы не брал: официально меня тут не было. Потом двинул к палатке, рядом с ней навес с ящиками, и там складирована часть припасов. У навеса лежала охапка свежесрезанной травы – накосили, видать. На ней спали двое, чуть в стороне – ещё двое. Повара, наверное, и возницы. Я пошуровал в палатке, подсвечивая фонариком, и нашёл два ящика саморазогревающихся мясных консервов. Это НЗ, его выдают солдатам только по приказу офицеров, если те сухпай потратили. Прибрал, как и два ящика со сладкими консервами – фрукты в сиропе, для офицеров. Чан, в котором стояло замешанное тесто (явно хлеб печь собирались), меня не заинтересовал. Тут на опорном пункте два взвода пехоты плюс два миномётных расчёта и несколько противотанкистов, вот на сотню солдат и готовят хлеб. Галеты нашёл, взял две коробки. Ого, ящик с салом – написано: шпиг. Оказалось, в упаковочной плёнке действительно сало. Вскрывать не стал: нам трофеями доставалось подобное, пробовал уже – так себе, но есть можно. Забрал. Нашёл также две упаковки шоколада, две буханки хлеба, завёрнутые в материю, мешок риса килограммов на сорок (всего один и был), два мешка с картошкой, три кочана капусты и другие овощи. Потом обнаружил пакеты с сахаром и с солью, нашёл и молотый перец. Поискал кофе, какао и чай – кофе всё эрзац, чая нет вообще, зато нашёл две банки отличного какао. Заглянул под навес, а там шесть ящиков советской тушёнки – свежие трофеи, этого года выпуска, судя по маркировкам. Тоже прибрал. Было много горохового концентрата в упаковках – это немецкие. Нашёл также и наши концентраты: каши, пюре. Забрал всё. В котлы заглянул, но там только вода залита, чтобы обед готовить. Завтрак у немцев так себе, чай да бутерброды, и всё, а в обед жрут как не в себя: первое, второе, мясо на третье и чай. В общем, самое ценное, на мой взгляд, забрал и двинул прочь. Отбежав километра на два, достал дрон и глянул, что вокруг. Тревоги не было: убийство часового, видимо, пока не обнаружили. И тут я заметил то, что заставило меня побежать к другой полевой кухне, справа от той, которую я только что ограбил. Там как раз заканчивали печь хлеб, так что надо прибрать, пока буханки горячие. В кухне что-то готовить собирались, это странно, до рассвета ещё два часа, рано. Может, ждут кого? Добежав до кухни, я, подняв задний полог, проник в палатку, где на столе были складированы буханки – двести двадцать штук. Все прибрал. Тут один из поваров заглянул, я его на штык принял и аккуратно положил на пол. Тут же, в палатке забрал весь шоколад, саморазогревающиеся консервы, на этот раз три ящика, и ещё два ящика сладких. Ну и по мелочи. И поспешил уйти, а то убитого мной повара уже звали. Чуть отбежав, я достал велосипед и крутил педали на пределе своих сил: нужно было уехать как можно дальше до наступления рассвета. Двигался по полевой дороге – думаю, по ней оба опорника и снабжают всем необходимым. Сил тут мало, передовую обозначили, и всё. Впрочем, у наших сил тоже мало. Стрелковая дивизия свежая, но сильно растянута по линии фронта. Это та самая дивизия, особистов которой я побил, как и майора, начальника разведки. Коллега, можно сказать. Я бы такого коллегу… Впрочем, именно это я и сделал. Ветер обдувал меня, форма давно высохла, и надо было бы нательное бельё надеть, а то грубая ткань формы царапала кожу. Ну вот, тонну двести кило я набрал, осталось три, будем добирать. Хлеба немало, но, если будет ещё, не откажусь. К другому опорнику я не поехал, а углублялся в тыл: сзади уже звучала тревога, а немцы не дураки, понимают, что раз две кухни ограбили, то могут и к третьей наведаться, вот и устроят там засаду на меня. Поэтому валим подальше. Хочу в Харьков заехать, теперь это снова глубокий тыл, там рынок посещу. Гражданская одежда была, главное, рожей побитой сильно не светить. К тому моменту, как рассвело, я умотал километров на десять. Там нашёл неплохое место для днёвки. Да банально ушёл в поле, трава уже высокой была. Велик убрал в хранилище, расстелил шинель, поел немного хлеба и холодца: больше ничего готового не было. Днём поищу место, может, что приготовлю, да и воды для чая вскипятить нужно, а то я действительно пустой. Поев, лёг на шинель и, завернувшись другой полой, заснул. Выспался я отлично, проснулся сам. Птички чирикают, по дороге техника прошла – возможно, её шум меня и разбудил. Главное, рядом никого. А проснувшись, я понял, что с укрытием не всё так хорошо, как мне казалось. Место открытое; пока лежу, не видно меня, а сяду – и издалека рассмотреть можно. Я подумывал день до темноты потратить на то, чтобы еду приготовить да воду для чая вскипятить, но в поле это не получится. Позавтракав парой кусков свежего хлеба и разогревающимися консервами, я лёжа снял с себя всю одежду, убрал в хранилище, а оттуда достал гражданский костюм. Надел трусы с майкой, штаны, белую рубаху, носки и туфли. Причём отметил, что я окреп и уже не такой дрищ, как прежде: одежда если не трещала по швам, то близко. Давно я её не надевал, нужна замена, это ясно. Одевшись, я достал дрон и поднял его в небо. Пусть видимость на все сто со всех сторон, но, надеюсь, примут за птицу, такое уже случалось. Поднял на километр, осмотрелся, приближая некоторые картинки, и нахмурился. Что-то немцы демонстрируют нездоровый энтузиазм, явно прочёсывая окрестности. Похоже, нападения на кухни огорчили их куда больше, чем я думал. Три грузовика, недавно проехавшие по дороге, привезли новую группу солдат. Я засёк четыре поста на дорогах и даже двух наблюдателей на возвышенностях. Один контролировал поле, на котором я прятался, но меня пока не засёк. Вот засада. Не знаю, кто организовал поиски, но теперь тут муха не пролетит: наличных сил вполне достаточно, даже с перебором. Нужно ждать ночи. Я снова снял всю одежду (ну, хоть померил) и так и лежал, загорая нагишом, до наступления темноты. До неё было пять часов. А когда стемнело, встал, оделся и вышел к дороге, до которой было метров двести, и дальше покатил на велосипеде. Дрон просто отлично помогал мне уходить от неприятеля, который продолжал мои поиски. Вскоре я ушёл из зоны поисков немцев, так и катил. Всю ночь провёл в седле, кроме трёх остановок на отдых да покушать. Однажды задержался на час: в овраге на костре из досок от ящиков вскипятил два ведра воды, бросил туда заварку и сахар, размешал – приготовил чай. А пока вода закипала, я все взятые у немцев ящики вскрыл, разобрал на доски, а содержимое вернул в хранилище. Ящики если не сожгу, потом брошу, всё-таки они тоже место занимают – вон, почти тридцать кило вышло. Генератор у меня встал, когда горючка закончилась, но я успел зарядить дрон до половины заряда батарей. За эту ночь я доехал до Харькова. А повезло: колонна мимо шла, нагнала меня с кормы. Четыре грузовика в колонне, два из них – наши ЗИСы. Я разогнался на велосипеде и, догнав замыкающий, ухватился за борт. Так и держался, а тот буксировал меня за собой, и довольно неплохо: за час километров пятьдесят отмахали. Когда показались окраины города, я отцепился и ушёл в сторону. Потом проник на территорию города, прошёл недалеко от тупика, где сгоревший эшелон стоял, и, отряхнув щёткой одежду, двинул в сторону рынка. А что, светало, должен уже начать работать. Шёл я спокойно, пусть синяки, но лицо не сильно опухло, прохладная речная вода помогла. Пришлось всё же подождать: ещё комендантский час действовал. Я не знал. Хорошо, что увидел, как патруль проверял женщину, но у неё пропуск-разрешение. Я поспал часа четыре в парке, а потом двинул на рынок, где первым делом купил гражданскую одежду – обычную городскую, с лёгкой курткой и кепкой. Размер взял побольше, чтобы потом с этим проблем не было. Старую свою одежду продал, хорошо ушла. А потом принялся закупать припасы. Платил германскими марками, настоящими, а не оккупационными фантиками. Так что товар мне быстро в вещмешок складывали: торговцы понимали разницу. Колбас было мало, но выкупил всё, что имелось. Сала закупил около ста килограммов, в основном свежего, но было и тридцать кило копчёного. Взял два окорока слабокопчёных. Потом приметил рыбку сушёную, с икрой, хороший мастер солил и сушил. Я её перебирал, выбранную взвешивал, складывал в вещмешок, платил – и дальше. Немало купил яиц, молока, сметаны. Причём в основном продавалось всё из-под полы. В городе если не голодно, то близко, на прилавках – разная мелочь, а ценное – под прилавками. Потому что немцы вполне могли пройти и отобрать, что им понравилось, было такое, сам видел. Поэтому меня торговцы (а они все из деревень, со своего хозяйства товары продавали) передавали друг другу как ценного клиента и обслуживали на все сто. Часа три я по рынку гулял. Запасы наличности в марках почти все ушли, но и закупился я на две тонны. Одного молока триста литров, сметаны – пятьдесят, а сыра головками – тридцать кило. Больше и не было, я же говорю, голодно тут. Горожане вещи продавали, чтобы что-то из еды купить. Деревенской еды накупил, даже квашеная капуста была и мочёные яблоки. Остальное доберу у немцев. Нужно выяснить, где у них продовольственные склады и заглянуть. Покинув рынок, я нашёл подходящее место для лёжки, чтобы дождаться темноты, и вскоре уснул. * * * – Капитан Одинцов, значит? – осмотрев меня с ног до головы, спросил пожилой капитан. Меня привели к нему двое конвойных. Находился я в тылу наших войск. До передовой километров семьдесят. Попался патрулю, и меня отвели в комендатуру. Там представился дежурному, а от него уже к коменданту, вот этому капитану. Сейчас вечер восьмого июня. В Харькове я задержался на два дня. Для начала увёл у немцев новенький советский мотоцикл Л-300, чёрного цвета, выпуск сорок второго. Потом на складе ГСМ, поискав, подобрал топливо для мотоцикла – шесть канистр и седьмая с моторным маслом, как раз для него – и три канистры для моего генератора, там немного другая марка, как раз немецкий бензин подходит лучше всего. Потом, найдя нужную резину, максимально похожую на ту, что в мембранах была, я в городской мастерской сделал новые глушители. Сразу и проверил «глок», когда выяснил, где немцы держат готовую продукцию своего мясного заводика. Тут забивают отобранный у населения скот, коптят колбаски, делают сосиски и отправляют их на передовую. Вот я тонну готовой продукции и увёл, а заодно сто килограммов сливочного масла и пять – маргарина. Собственно, всё, хранилище полное. Покинул Харьков, я добирался до этого городка. Передовую удалось пересечь без проблем. В дороге дважды устраивал готовку: мне нужны готовые горячие блюда. Помните те вёдра, купленные мной в Подольске? В них хозяйка квартиры складывала приготовленные для меня блюда. Так вот, вёдра при мне, отмыты так, что блестят. Варить в эмалированной посуде над костром я не хотел, готовил в обычных жестяных. Да и приготовил всего четыре блюда. Полное ведро домашней лапши с курицей, бульон замечательный вышел. Потом мясную похлёбку, две банки тушёнки в ведро вывалил. Ещё плов, благо смог купить специи для него, что сейчас большая редкость. Ну и отварил в молоке рис – да, это молочная рисовая каша, мне это блюдо очень нравилось. Было ещё два ведра чая и один с какао, но это так, не блюда, а напитки. В общем, небольшой запасец есть. И вот сейчас я стою перед капитаном в форме командира, лицо в жёлтых синяках, документов нет, и дикие истории рассказываю. – Повторите всё сначала, – попросил тот. – По просьбе командующего шестой общевойсковой армией генерал-лейтенанта Городнянского помогал выводить окружённые части. Я разведчик, мне это по плечу. Под конец работ вышел в одиночку в странной части – подозреваю, немцы, но одетые в советскую форму. Они, не поверив моим документам, начали меня избивать, требуя признаться в том, что я немецкий диверсант или вообще ряженый. Отправлять запросы выше по инстанции отказались, хотя там подтвердили бы мою личность. Избивали дважды, прошу отметить это особо и зафиксировать побои на моём теле: я буду подавать заявление в следственную часть нашей армии. Ночью очнулся, потому что дуло. Пахло свежей кровью, а дверь в землянку, где содержали задержанных, была открыта. Я решил бежать, так как иначе меня убили бы во время допросов. Побег удался. Это произошло второго июня. С тех пор шёл в тыл. Меня при задержании ограбили, всё сняли, поэтому пришлось добыть форму по своему размеру. Прибыв в город, решил, что стоит выйти на контакт, поэтому вышел к вашему патрулю. Прошу сделать запрос насчёт меня в штаб шестой армии. Это всё. – Хм, капитан… – Гвардии капитан, попрошу, – поправил я его. – Видно будет, какой ты гвардеец, – явно принял какое-то решение капитан и велел конвойным: – В одиночку его пока. И покормите тем, что с ужина осталось, может, и не врёт. Меня отвели в камеру, ремень сняли, карманы были пусты. Чуть позже действительно принесли кружку обжигающе горячего и круто заваренного чая, две половинки варёного яйца, хлеб с салом, половинку солёного огурца и немного салата. Похоже, похватали, что было. Чай был несладкий, подсластил из своих запасов. Поел и вскоре уснул на нарах. Сутки ожидания – и снова кабинет коменданта. Тут уже чай на столе, печенье. Хороший признак. – Подтвердили твою личность. Уже выехали, опознают. Документов-то нет. Кстати, ты знаешь, что командарм шестой погиб? – Да ты что?! И как? – Авиация постаралась. Бомбили штаб сильно. – Плохо, справный командарм был. А на его место кто? – Ну, откуда мне знать? Что слышал, то и сказал. Про твою бригаду ничего не знаю. Пока в камере посидишь, а как опознают, там дальше решим. – А медосмотр пройти? Мне нужно снять карту избиения, для заведения дела. – Оно тебе надо? Ну перестарались парни: думали, диверсанта поймали. Прости и забудь. – Не забуду. Я слово себе дал, что доведу это дело до конца. Из принципа.