В принципе, так и произошло. Наша армия двинула вперёд, две другие – двадцать восьмая и девятая, – идущие по флангам, заметно запаздывали, отчего мы вырвались значительно дальше них и очень неплохо шли. Сражения были, и в нашу пользу. Я часто поднимал дрон, бывало и днём – это стало жизненной необходимостью. К семнадцатому мая мы вышли к окраинам Харькова. Но до штурма дело не дошло. Пришла ужасная весть: немцы нанесли удар по девятой советской армии и, прорвав фронт, двинули на Барвенково и дальше на Изюм. Мы уже находились в тактическом окружении. Часть подразделений снимали с линии наступления и бросали под немцев, чтобы их остановить. Бросили и нашу бригаду, включив в оперативную группу войск фронта под командованием генерал-майора Бабкина. К моей работе никаких претензий не было, более того, мы взаимодействовали с двести тридцатой стрелковой дивизией, и копии карт со свежей информацией уходили в её штаб. В свежести и быстроте получения наших сведений там убедились быстро, так что двигались мы споро, и не было такого, чтобы мы не подчищали тылы. Окруженцев из немцев у нас не было: я всех отмечал, и на их поимку или уничтожение отправлялись специальные группы. Попытки немцев устроить засады или притормозить нас также сбивались: мы обходили их по флангам и били с тыла. То есть наши, зная, кто, где и сколько, выбирали, как бить. Поэтому в нашей бригаде, да и в шедшей за нами стрелковой дивизии, которую мы, по сути, поддерживали, потери были минимальны. В дивизии не скажу точно какие, а у нас – пять танков, три из которых обещали вернуть в строй, два мотоцикла и около пятидесяти бойцов убитыми и ранеными. Поверьте, это мизер при наступлении. У меня в ведении были штабной переводчик и разведывательная мотоциклетная рота – это всё, что относилось к разведке бригады. В боях без потерь не обходится, а мои мотоциклисты всегда впереди, на острие движения, в дозорах, они выводили танки на немцев и корректировали огонь артиллерии. Рота потеряла два мотоцикла, шесть убитыми и семь ранеными. Трофеев тоже хватало, восполняли потери «цундапами» и «БМВ» – эти тяжёлые мотоциклы неплохи, наши активно их использовали не только в разведроте, но и по всем подразделениям. Например, мне бойцы подарили трофейный лёгкий полугусеничный бронетранспортёр, модель Sd.Kfz. 250/3 – это батальонная машина связи с мощной радиостанцией, вооружённая одним МГ-34. Машину уже привели в порядок, красить в цвет хаки не стали, но большие красные звёзды на борта нанесли. Мы смогли настроить рацию на нашу волну, и возле неё сидел боец в наушниках, ещё один был за рулём, а я обычно за пулемётчика и старшего машины. Так что в бронемашине нас было трое, редко больше. Вот так я подкатил на своём «двести пятидесятом» к штабу бригады. Вдали видны были крыши Харькова, по окраине наша артиллерия уже работала. Покинув машину, подбежал к группе командиров. Тут и командир стрелковой дивизии был. Я выслушал доставленные посыльным новости, а также приказ срочно разворачиваться и идти спасать тылы. Покивал. Впрочем, мы с генералом этого вполне ожидали, поэтому переглянулись с пониманием. – Товарищи, потише, пожалуйста, – велел Михайлов и, когда наступила тишина, прямо спросил у меня: – Что думаешь? – Сколько у нас топлива и снарядов? – Полторы заправки и боекомплекта. – Задница. Нас положат в бессмысленных атаках на окопавшихся немцев, которые будут нас ждать. Я постараюсь добыть сведения об их позициях и обороне, но ведь могут быть и мины. Нам не хватит припасов для долгого боя, а без него пробить коридор сложно. Нет, пробить коридор, чтобы другие смогли выйти из окружения, мы сможем, но большой кровью. Я боюсь за тылы бригады: можем их потерять, как и санроту. Есть одна идея, но необходимо ваше одобрение. – Говори. Я достал из планшетки карту. Командиры оживились: свежие данные. Расстелив карту на складном столике, я стал показывать. – Сорок минут назад на железнодорожной ветке в лесу, там тупик, мои разведчики захватили эшелон с новенькими танками модели «четыре», новейшие, пушки с удлинённым стволом. На станции горел топливный эшелон, вроде наша авиация поработала, и этот эшелон перегнали вот в этот тупик. Там было четверо часовых, их тихо сняли. Самое главное, там есть несколько вагонов со снарядами и две цистерны, а также и пандус для спуска тяжёлой техники. Правда, нет паровоза, его угнали. Но если прицепить эшелон к танку, то, думаю, сможем передвигать платформы, чтобы сгонять машины. Немцы спешно строят оборону перед городом и в домах на окраине, вот здесь и вот тут дугой, но если пройдём вот так по просёлку, нас прикроет посадка, так что немцы не поймут, что мы эшелон увели, точнее, его содержимое. – Очень интересно, – заинтересовался Михайлов, да и другие командиры одобрительно загудели. – Сколько там танков? – Двадцать. – Берём все. Вся бригада не пойдёт. Рассчитаем, сколько нужно сил, спустим и перегоним. Три вагона со снарядами и две цистерны? Надо подсчитать, сколько машин нужно для вывоза… Тут уже пошли рабочие моменты штаба, это его работа. Я передал свежую информацию, мои разведчики заняли позиции и охраняют эшелон, даже вскрыли вагон и снарядили боекомплектами два танка, развернув башни. Есть чем отбиться, если сунутся немцы, но нужны профессиональные танкисты. У нас в бригаде из боевых подразделений два танковых батальона, мотострелково-пулемётный батальон и зенитный дивизион. Разведрота относилась к силам обеспечения – ладно хоть не тылов. Вообще, эти танки наши знали: мы за пять дней наступления восемь штук таких целыми захватили. Точнее, «четвёрок» было три, остальные других моделей, но и их включили в дело, не побрезговали. Ну, и изучили. А пока готовили к отправке колонну, я поговорил с обоими генералами – комдивом и комбригом. При всех не хотел, поэтому и отвлёк других сообщением о захвате двадцати немецких танков. – В общем, можно ночью проскочить. Если я поведу тылы, смогу увести. Но выходить нужно сейчас. И ещё: выведу тылы, оставлю и вернусь к бригаде. Мне ещё вас выводить, помогать с разведданными. – Моих возьмёшь? – спросил комдив двести тридцатой. – Так у вас же всё на обозах, вы за нашей техникой не поспеете. – Это да. – Есть опаска потерять тылы и тяжёлое вооружение, – вздохнул я. Потом оба генерала связались с новым своим командиром, тем самым Бабкиным, и получили категорический приказ прибыть в полном составе. Выводить тылы из окружения самостоятельно тот запретил. Ну и на фига было ему сообщать? Могли бы тихо всё сделать. В общем, меня назначили старшим колонны, и я повёл её к железнодорожному тупику. А там уже бой идёт. Наши отбили первую атаку, и немцы перегруппировали силы, но когда увидели наши танки (со мной шесть «шерманов» было), вообще отошли. Танкисты их не преследовали, заняли удобные места для обороны и дали нам возможность работать по эшелону. Запуская движки, танкисты тут же заправляли танки, грузили боеприпасы и отгоняли машины дальше, ставя в колонну. В грузовики складывали ящики со снарядами, в пустые бочки сливали бензин. Эшелон подвергался быстрому и планомерному разграблению, там работал зам по тылу бригады. Получаса хватило, чтобы закончить: работали не просто быстро – бегом всё делали. Так что когда начали вставать первые гаубичные разрывы, колонна уже уходила, а теплушки горели. Мои мотоциклисты шли следом, прикрывали. Да и мотоциклистами называть их уже неверно: три «ганомага» в составе имели, по одному в каждом взводе, все три с зенитными пулемётами в кузовах. Я, кстати, тоже хапнул бензина в хранилище, пригодится. Было почти полтонны свободного места, всё времени не было нормально пополнить, иногда мелочовка во время наступления попадалась, полтонны и набралось, всё на учёте, а тут смог прибрать. Теперь хранилище полное. А горючее пригодится. В колонне я занял один из трофейных танков, сидел за рычагами. Не хватало водителей даже для перегона, что уж про полные экипажи говорить. Когда мы дошли до бригады, та уже готовилась выдвигаться, только нас ждали. Ремонтники наспех наносили на башни большие красные звёзды, и танки получали экипажи: их формировали, беря людей из мотострелкового батальона – там многие были знакомы с танками. Правда, учили их на американцах, но разберутся. В результате сформировался третий батальон, где были две роты на трофейных машинах. Его принял капитан Гордеев, он был ротным во втором батальоне. Меня вот никто не поставит, я нужен на своём посту. Первые подразделения уже уходили, когда Михайлов отозвал меня и сказал: – Только что посыльный из штаба армии нас как-то нашёл, свежие приказы доставил. Среди них на тебя. Моё представление на звание капитана утвердили, подписали. Приказ уже в штабе, оформляется. Иди, измени информацию в документах. И петлицы смени. – Есть, – козырнул я, улыбаясь. – Спасибо, товарищ генерал. А быстро подписали: четыре дня, как Михайлов отправил представление, а уже сделали. Надо же, удивлён. Таким образом генерал меня наградил, и было за что. Так что мне переоформили документы, поставили там печать штаба бригады, и, пока мой разведывательный бронетранспортёр шёл в составе колонны (пылили мы нещадно, издалека нас видно), я сидел и перешивал петлицы на гимнастёрке. Старые уже срезал, пришивал новые, с капитанскими шпалами. Да, форма на мне была красноармейская – ввели всё же. Лето сорок первого было чёрным временем для командиров: они своей формой отличались от простых бойцов, поэтому их первыми и отстреливали. Огромные потери понесли. Надевая гимнастёрку с перешитыми петлицами, я размышлял, как нам не только самим вырваться из окружения, но и вывести как можно больше наших частей. Надеюсь, получится. А двести тридцатая стрелковая дивизия с нами не пошла: она фронт держит в сторону Харькова, отводить нельзя, иначе всё посыплется. Кстати, награды я снял на всякий случай, да и носил только медали «Золотая Звезда». Надев пилотку и каску, я привстал, чтобы осмотреться, но тут же, морщась, сел обратно: всё вокруг было в пыли. Надел очки, но и они проблему не решили: пыль стояла столбом. * * * Вот честно, я так устал, что когда конвойный завёл меня в эту полуземлянку и оставил, я поправил форму и, пододвинув какого-то сидельца, лёг на нары. Вообще, командира в общую землянку для задержанных – это не комильфо, но в том-то и дело, что меня посчитали поддельным командиром. Мне так и сказали: «Ну какой ты капитан? Молод ишшо». Как вообще до такого дошло? О, это будет короткая, но интересная история. А ведь сегодня уже первое июня. Да уж, дали огоньку. В общем, повоевали мы в окружении, бригада пробила коридор, почти вся наша армия вышла и частично девятая. А тут меня дёрнули в штаб армии и попросили – именно попросили, – найти в окружении другие части и помочь им выйти. В том, что я смогу, уже никто не сомневался – это Михайлов обо мне дифирамбы напел. Я повздыхал, но согласился. В котёл меня закинули на У-2, и пошла работа. Котёл был большой, немцы его дробили. Недели две я там находился, но вывел немало войск, треть точно. У меня была такая бумага от штаба нашей шестой армии, что генералы мне честь отдавали. Про сотни тысяч спасённых говорить не буду, но десятками тысяч счёт исчислялся, это точно. Я не знаю, какая дыра была, что немцы до Сталинграда дошли, но тут им остаётся только мечтать об этом: наших частей, побитых, но кадровых, слабых и непобеждённых, у них на пути хватало, там шли ожесточённые бои в обороне. Что по мне, то тридцать первого мая я выводил очередную часть, и, похоже, последнюю, где-то два батальона – всё, что осталось от стрелковой дивизии, не нашего даже, а Южного фронта. Ещё собирал одиночек и мелкие группы, что пробирались к своим. У нас на хвосте висели преследователи – моторизованная рота с танками. Я накидал нашим на карте, где у немцев опорные пункты, пройдут мимо (это возможно, если тихо), а сам на танке – найденной нами брошенной «тридцатьчетвёрке», – встал, чтобы задержать преследование. Всё равно топливо закончилось, и встали прямо на дороге, даже в кусты не загонишь. У меня был и экипаж, собранный из окруженцев, но я погнал их следом за остальными, поскольку использовал дрон, и свидетели мне ни к чему. В общем, я расстрелял три танка, четыре грузовика и два бронетранспортёра, прежде чем мне подожгли машину. Едва успел выскочить из танка с гудящей головой – оглушили, хотя все люки были открыты. Ну, и побежал нагонять своих: я видел, что они по-тихому между опорниками прошли. Нашлись сапёры, сняли сигнальные мины и противопехотные, тропка узкая, но за час все по ней прошли. А я в другом месте переполз – и к своим. Вот там меня и задержали бойцы в секрете. Доставили к особистам местной стрелковой дивизии, ну а там решили, что я или диверсант, или боец, надевший форму убитого командира, только со званием не угадал. То, что у меня документы и бумага от командарма шестой, никого не смутило – мол, подделка. Впрочем, я был не в том состоянии, чтобы спорить: свяжутся с нашими и всё выяснят. А мне бы отлежаться, вот и прилёг на нары. Поспать мне дали часа два, я определил это по тому, что рассвело, солнце только-только от горизонта оторвалось. Повели к особистам. Стоило войти в хату (мы в селе находились), мне такая оплеуха прилетела, что я отлетел к столу. Но действовал на инстинктах – вальтер уже был в руке и, громко хлопая, зачастил выстрелами. Когда я пришёл в себя, мне было плохо, комната качалась. Осмотревшись, только и пробормотал: – Вот блин… Четыре трупа в хате, я сижу на полу, а снаружи крики тревоги, вот-вот бойцы ворвутся в хату. Ползком перемещаясь по хате, я прибрал все четыре тела в хранилище. Были два командира, явно особисты, крепкий сержант, похоже, и влепивший мне оплеуху, и боец-конвоир, что меня привёл – он просто не успел выйти. Живых не было, на поражение бил, профессионализм не пропьёшь, все пули в цель, даже в таком состоянии. В хранилище у меня было четыре тонны свободного места, даже чуть больше. А куда деваться? Некоторых бойцов я находил в виде ходячих скелетов, случались и неходячие, настолько обессилили. Многие по несколько суток не ели, а кто-то и неделю. Вот я их и подкармливал, вроде понемногу, а вымели хранилище подчистую. Я просто не мог держать запасы, видя людей в таком состоянии. А два обоза с ранеными? У-у-у… Всё же жалость к ним и ответственность за них, раз уж мне поручили их вывести, были тогда для меня на первом месте. Когда шесть бойцов и два командира ворвались в хату, держа оружие в руках, то обнаружили только меня, лежащего на полу и державшегося за голову. Однако следы выщерблин от пуль на стенах и потёки крови были видны, да и вонь сгоревшего пороха ощущалась отчётливо, несмотря на открытые окна, в которые также заглядывали бойцы. Начался быстрый обыск. Меня, держа за плечо, контролировал боец с ППШ – по-моему, даже моим, который изъяли. Вошедший майор-стрелок спросил: – Что тут произошло? Если он обращался ко мне, то ответить я не мог. Контузия всё же сделала своё дело, и меня стошнило прямо ему под ноги – уж чем было, учитывая, что меня не кормили с момента задержания и я почти сутки не ел. – Выведите его, – поморщившись, велел майор. Меня подхватили под руки, потому как сам я встать не мог, и вынесли во двор. Дальше помню смутно, обрывками. Кто-то кричал, слышались какие-то разговоры, а потом меня облили ледяной водой из колодца, и я пришёл в себя. Завели меня в ту же комнату в хате. Точнее, я сам зашёл, пусть шатаясь, но сам. Пол уже помыли, но следы от пуль остались, как и кровавые брызги. – Садись, – велел тот же майор. Я сел на табурет и с хмурым видом спросил: – Обо мне уже сообщили? Меня должны искать, так что давайте быстрее. Хочу в медсанбат, отлежаться. Контузия – дело непростое. – В медсанбат он хочет. Куда делись особисты и бойцы? – О чём ты? – Тебя нашли на полу, в комнате следы боя, но тел нет. – Не знаю. Я получил удар в голову и очнулся, только когда водой облили, так что я не свидетель, ничего сказать не могу. – Конечно, ты не свидетель, а главный подозреваемый. – Майор, не гундось. Проверка прошла? Сколько мне ещё ждать? Мне ещё военюристам заявление писать об избиении советского командира, пусть найдут эту падлу, а я в камере хорошенько с ним поговорю, сапогами по почкам. – Наглец. Запрос по тем данным, что ты предоставил, не отправлялся: смысла не было. Видно, что ты или ряженый, или диверсант. – Ты идиот, майор, тебя мигом вздёрнут. Меня уже по всей передовой ищут. Я выводил окруженцев, последних недалеко отсюда. Они могут меня опознать. – Вышли ночью у соседей окруженцы, было такое, – явно задумался майор. – А вот как ты меня назвал, мне не понравилось. Климентьев! Новая оплеуха в голову – и я потерялся, но в этот раз доставать оружие не стал, а, сжавшись в комок, терпел избиение, пока очередной удар не погасил моё сознание. А оружие не доставал, поскольку в штрафбат не хотел. Это с первой группой на рефлексах сработал, ладно тел нет, а нет тел – не будет и дела, по краешку прошёл. Я вообще уже настроился закончить войну офицером, и в немалых чинах, раз уж по этому направлению иду, и не хотел терять с трудом накопленное из-за каких-то мудаков. Что по вальтеру, то к нему патроны были, да и ещё достану, а те, что с «глоком» были, экономил. И не надо говорить про глушитель: я вон сколько народу вывел, оружие часто приходилось использовать, до такой степени, что глушитель уже не глушил, мембраны новые нужны. Я ещё летом сорок первого озаботился, сделал рисунок мембран на листе: разобрал глушитель и контуры обвёл карандашом. Но запасные не вырезал, всё времени не было, а теперь никуда не денешься, надо. И материала такого нет, придётся максимально схожую резину искать. Ладно, не об этом сейчас. Мне трибунал может грозить, а дальше по его решению отправят или в штрафбат (они уже были, недавно появились), или куда на зону, отбывать срок. Последнее я бы предпочёл штрафбату, там хоть выжить можно. Это в случае если признаюсь. А так поди докажи, тел-то нет. Как же хорошо, что я не сплоховал и успел их убрать до того, как в хату ворвалась штурмовая группа. Так что будем избегать трибунала всеми доступными способами. Всё что угодно, но только не он. Да и для фронта я сделал немало, надеюсь, отмажут. Хотя, конечно, на заметку этот случай возьмут. А вот то, что избивать стали, даже не разобравшись, мне не понравилось. За это поквитаюсь.