Ну а потом он сбежал, забыв в землянке и нож, и сумку. Вернулся к своим в полной прострации, и только оплеухи вернули его к жизни. Потом рассказал, что с ним было, вызвав у остальных если не шок, то близко. А тут прибыли сотрудники НКВД, а потом немецкую группу разведчики скрутили. Первый же допрос вызвал истеричные признания, причём пострадавший немец требовал принять его заявление об изнасиловании. Ситуация, конечно, комичная, но комдиву разбираться было некогда, наступление идёт. Главное, что его командир оказался не виноват, что и было документально засвидетельствовано. Взятых немцев комдив отправил в штаб армии по линии Особого отдела, а «красотуле» начштаба оформил перевод, кажется, даже на другой фронт. Та, правда, орала, что это всё подлог, мол, на самом деле с ней был я и никто другой. Совсем крышей поехала. В общем, вопрос решили и дальше уже воевали без этих страстей. Вроде бы и смешно, но одновременно и грустно всё это. Хотя я, конечно, рад, чувство такое, словно пуля у виска свистнула: обошлось, и это радует. Пообщавшись так со старшим обоза, я вернулся к своим саням. Тут у возницы старый тулуп, я замотал в него ноги, устроился поудобнее, и покатили. А на санях комфортнее, чем на телегах и повозках, я оценил. Был я в новеньком белом овчинном полушубке и шапке-ушанке, на ногах – синие командирские галифе и валенки, так что достаточно ноги прикрыть, а остальное фиг продует. Полушубок мой, я получил его ещё в столице. Трофей из дома бандитов я тоже носил, но редко, по ночам, старался не светить его. На лице у меня шарф; хотя он в уставную форму не входит, но без него тяжко: мало того что градусов тридцать мороза, так ещё и ветерок, что всё тепло выдувает. Лошадям тоже трудно. Пусть на них попоны, а у некоторых ещё и защитные мешки на головах, но ветер вымораживал, вставать надо. Обозники это тоже понимали, так что торопились дойти до ближайшего укрытия. Но все деревни по этой дороге были сожжены, и мы встали в овраге. Тут тихо. Почистили его лопатами, костры разожгли и так пережидали непогоду. Днём двинем дальше, полегче будет. Один стоял на часах, ещё один разводил костры и топил из снега воду для лошадей; дежурных меняли каждый час. Остальные спали: несколько саней освободили от груза, накидали шкур и легли на них, накрывшись также шкурами. Мне тоже место было, вполне тепло, даже лицо к утру не отморозил. Видно, что обозники не в первый раз так встают на ночёвку на отрытом воздухе. Утром позавтракали: была каша, приготовленная на костре, причём неплохая, не подгорела, и чай. Лошадей напоили горячей водой, потом запрягли и двинули дальше. Передовые сани пробивали тропу. Чуть позже поравнялись со встречным армейским обозом, пошли по проложенному им пути, стало легче. К вечеру следующего дня, это уже восьмое было, добрались до тылов дивизии. Там меня ждал посыльный, он и сопроводил к штабу. Встретили меня хорошо, сразу же обмыл мою вторую «звёздочку» – и отдыхать. Койку мне выделили в командирской землянке на десять человек. А дальше… А что дальше? Потянулись интересные будни службы. Фронт на этом направлении стоял, это касалось и нашей дивизии. Все силы, какие могли, уже пустили в дело. В общем, как писали в документах, наступательный порыв иссяк, поэтому мы окопались. Причём не так и далеко от Мценска, от передовой до него примерно километров десять. Но наша дивизия стояла дальше, слева. Шли бои местного значения, улучшали свои позиции. Другие фронты ещё наступали, а вот мы стояли, что есть, то есть. Да и те постепенно вставать начали, тоже теряя наступательный порыв. Наша двести девяностая дивизия стояла на сорок километров восточнее Мценска, и в личном составе было едва три тысячи бойцов и командиров – обескровлена, как и другие части вокруг. Встав в оборону, вгрызаясь в промёрзшую землю, дивизия получала пополнение, постепенно восстанавливая численный состав. Когда я прибыл, они уже неделю стояли там, успели много что накопать, землю шашками рвали: ломы не брали, гнулись, настолько мёрзлая она была. Личный состав дивизии уже чуть выше пяти тысяч, то есть понемногу пополнялись. А вот на отдых и пополнение не выводили, потому что некем было заменить: кто же дыру у передовой оставит? Командир мой, начальник разведки майор Казаков, был тяжело ранен и находился в госпитале, прислали нового, капитана, из резерва нашей пятидесятой армии. Были и другие потери: убитые, раненые из знакомых, и даже пропавшие без вести – случалось и такое. В первую ночь я отправил дрон, на вторую – проверил изменения. Их было немало, отметил это на карте. У нас уже целый гаубичный полк, сформированный из трофейных советских пушек, вот он по моим данным и принялся накрывать всё, что я нашёл. Немцам напротив нас сразу кисло стало: ничего не спрячешь, все укрытия известны. Немало блиндажей было разрушено: это одно попадание в накат нестрашно, а если целый дивизион бьёт, то попадания идут одно за другим, с разрывами вокруг, до уничтожения. Словом, немцы несли значительные потери. Выбивали и немецкую артиллерию. Они за день новую перекинут, а ночью я разведку проведу и сразу к артиллеристам, пока данные горячие. Артиллеристы тут же наводятся и выбивают немцев, да и сами на месте не стоят, чтобы ответных плюх не словить. И ведь ловили: два орудия с расчётами потеряли. Были и потери в расчётах, но пока мы вели. С новым командиром мы не сработались совершенно. Бюрократ, хотел доподлинно знать, откуда я получаю сведения, кто их даёт. Причём настаивал на своём, да ещё приказным порядком, давя должностью и званием. Ну вот какое ему дело? Остальным штабным главное – результат, и они его получали, а этому что, много надо? Может, он на немцев работает? Поэтому две ночи я честно отработал, а на третью решил забить. Причина банальна: обратился к начальнику штаба полка, чтобы тот приструнил капитана, но полковник отмахнулся: ему было не до нас, велел самим разбираться. Утром десятого января комдива ранило осколком снаряда: наши ночью их накрывают, а немцы днём новые батареи подкидывают и мстят. Одно радует: весь резерв артиллерии немцы выработали, кидая к нам, так что пока терпимо, тихо. Комдива после операции в медсанбате санитарным самолётом отправили в столицу. А я последовал совету начштаба и просто забил на работу. Попросят – вернусь к прежнему, если приструнят капитана, который вообще вёл себя так, словно я его личный раб. Ну а пока занимался бумажной работой, изучал статистику, разведданные, систематизировал и отправлял в оперативное отделение штаба дивизии на изучение. Это, кстати, и есть моя основная работа, разведка дроном – это так, бонусом. Особист крутился неподалёку, о моих отношениях с новым командиром он знал, но ничего не предпринимал. Также мне пришло немало писем от наших граждан, в том числе и от девчат, два мешка накопилось, пока меня не было. Так что начал читать, некоторые сохранял, другим отвечал. Штатный фотограф дивизии наделал больше двухсот моих фотографий, ещё печатает, я отправлял их, подписавшись на обороте, тем, кто просил. Вот оно, бремя славы, но ничего не поделаешь, надо так надо. Я полмешка писем за два дня успел разобрать и на часть даже ответить. А вечером десятого января я двинул к медсанбату. Проблем с женщинами у меня не было, не доводил себя до такого, когда бросаешься на всё, что шевелится. Потому и «красотуля» мне была неинтересна. Да она только с очень большой голодухи может стать интересной… Нет, пожалуй, и тогда не станет. До медсанбата километра три топать по прямой, девчат там немало, командиры штаба там часто пасутся. Ну и я тоже. А что, это жизнь, не судите строго. Пару девчат я прикормил трофейными шоколадками, так что всё на мази было. Сложнее место уединения найти, чем сговорить, поверьте. А потом новенькая к нам пришла, тоже старший лейтенант, то есть старший военфельдшер. Вообще, она была замужем, но считала себя вдовой. Муж её, в прошлом сокурсник (оба в сороковом форму надели), тоже военный врач. Пропал ещё летом под Пинском: извещение пришло, что без вести пропал. И стоило жениться? За год пару раз и виделись: служили в одном военном округе, но в разных частях, расстояние – двести километров, не наездишься. Та уверена, что него женщины были, да и сама не монахиней жила. Правда, вернувшись из столицы, я уточнил у знакомых девчат – она особо ни с кем. Если бы было, они бы её сразу сдали. Её вообще недотрогой считали. Один раз мы уже встречались – вчера долго радовались встрече в палатке. Проблем с местом встречи у меня не было, что до этого, что сейчас. Ставил палатку, внутрь кидал зимний спальник (последнее из будущего), и отправлялся за девушкой – она обычно сообщала, когда свободна. Потом прогулка – и в палатку. Там мы раздевались, несмотря на пощипывающий кожу мороз, и ныряли в спальник – мы вдвоём в нём вполне помещались. Ну а дальше уже понятно. Ни разу не замёрзли, даже палатку согревали. При этом чувств между нами не было. Она сказала, что ей это не надо, да и я, несмотря на то, что она вполне в моём вкусе, длительных отношений не хотел, чему мы были оба рады. А наши встречи – это физиология, природа требует, причём у обоих, вот мы и решили таким образом свои проблемы. Оба были довольны партнёрами: она привлекала меня своей свежестью и неплохой выносливостью, а я её – опытом и пониманием того, что нужно женщине. Она как-то сказала, что я идеален в постели. Знаете, я загордился. Понятно, что своим опытом из прошлой жизни пользуюсь, но всё равно горжусь. Кроме того, я её вкусняшками подкармливал – и шоколадом, и сладостями немецкими. Она не шоколад, а спрессованные сухофрукты из немецких пайков любила, в кипятке их запаривала и так ела – сама мне об этом сказала. Вчера, в качестве извинений за простой в две недели, я подарил ей золотые серёжки – простые, но с маленькими брильянтами. Это трофейные, с бандитов. Ничего, взяла спокойно, поблагодарила, и сегодня я рассчитывал на ещё одну встречу. Опаздывал уже на два часа – из-за командира своего: тот меня бумагами завалил, и, пока я разобрался, время и прошло. Как хорошо было с прежним командиром! В штабе он редко бывал, всё на мне было. А с этим каши не сваришь, точно говорю. С бумагами у него порядок будет, комар носу не подточит, а вот с реальной работой… Даже не знаю. А ещё я уверен, что тот на немцев работает, и уверен также, что наш особист об этом знает. Я поглядывал и сам, и с помощью дрона, где находятся те, кто меня охраняет – кто выводит немцев на меня, как на наживку? Однако пока как-то пусто: все свои, дивизионные. Или это комиссия в штабе? Она – охрана? Да нет, бред. Кстати, по комиссии. Она прибыла в дивизию за день до меня и инспектировала только штаб. Представители комиссии, два командира, опрашивали людей, смотрели бумаги и, как поняли наши штабисты, изучали причины того, почему дивизия сначала шла впереди всех, а потом приостановилась – это когда меня товарищи из НКВД забрали. Вот так и вышли на меня, причём довольно быстро это сделали. Я уже был тут, так что со мной они тоже пообщались – так, просто поговорили: как служится, какие интересы и всё такое. Разговор-знакомство. Обо всём этом я и размышлял, пока шёл по тропке к медсанбату. К нему и дорога была, укатанная, которую регулярно чистили, но она на километр длиннее, в обход оврага. По тропинке и быстрее, и проще. Добравшись, опознался у часового. Тут уже крутилось несколько наших командиров: хоть и было темно, но я узнал звучавшие в стороне голоса, перемежаемые женским хихиканьем. Дойдя по нужной мне полуземлянки, я постучался в дверь. Выглянула девичья мордашка, из медсестёр (тут у двух военфельдшеров отгорожен угол), и сказала, что моя зазноба скоро выйдет. Та вышла минут через десять, и мы отправились гулять под ручку. Вот во время прогулки она меня и ошарашила: её переводят, как сообщил сегодня начальник медсанбата – приказ из штаба армии. Это что, ГБ что-то мутит? Расстроила. Впрочем, это не помешало нашим планам. Дойдя до тихого места, где я собирался поставить палатку (раньше не успел, да и недолго это), достал её, якобы из-за дерева, установил, внутри привычно расстелил спальник, и вскоре мы приступили к самому главному. Чуйка у меня свербела: что-то да будет. Однако нет, два часа миловались, никто нас не потревожил. Потом я проводил девушку обратно в медсанбат, и мы поцеловались у землянки на прощание – утром с обозом она отбывает, уже получила все документы и сухпай. Так и расстались. Подарил ей на память колечко с рубином. Жаль, конечно, что уезжает. Ну а я отдыхать: укатала меня. Так что больше никуда не ходил, забил на воздушную разведку и вскоре спал в нашей общей землянке. Утром капитан возмутился: мол, почему я не предоставил свежей карты? На мой резонный вопрос, о какой карте он говорит, капитан ответил, что о той самой, со свежими сведениями. Пожав плечами, я заявил, что это не моя работа – я сижу за столом и занимаюсь своей, прописанной в уставе. Если ко мне есть претензии по этим моим обязанностям, прошу высказать. Капитан покачался на носках и ушёл. А тут как дело было? Девятого января я провёл разведку, нанёс данные на карту (мне сразу чистый лист выдали) и сдал дежурному по штабу. А моему новому командиру это не понравилось: мол, действовал через его голову. Он потребовал сдать карту ему. Я десятого и сдал. А одиннадцатого, это сегодня, он опять ничего не получил и ушёл. Не знаю, что капитан сказал начштабу, но никаких репрессий не последовало, я сделал свою основную работу и передал дальше. Начштаба исполнял обязанности комдива, пока нового не утвердили. Может, и его поставят, пока неясно. А потом прислали нового полковника – он прибыл через три дня и с ходу взялся вникать в дела. Этот был комдивом с начала войны, две своих дивизии под ноль сточил и одну в окружении сгубил, пока их не расформировали и его в резерв не отправили. А тут нашлась новая должность. Этой информацией поделился со мной особист. Да, напрягает такой комдив. Я продолжал служить, с интересом наблюдая, что происходит вокруг. Раза два ходил охотиться на передовую, пять немцев взял (мой подтверждённый счёт – четырнадцать), пока мой непосредственный командир не запретил мне подобные вылазки. Информации от меня особо не требовали, а немцы, видя, что их особо не трогают, успокоились. У нас вообще тут тихо было, хотя у Мценска вроде серьёзные бои шли. Служебные обязанности я выполнял образцово, не подкопаешься. Нет, при желании, конечно, докопаться можно, и капитан хотел, но, похоже, на него надавили. В результате тот стал меня игнорировать, а мне только этого и надо. Я продолжал ходить к девчатам в медсанбат, там две на сладости падкие, так то с одной гулял до палатки, то с другой – для разнообразия. Жаль, на тройничок их не сговорил: не хотят, смущаются. И вот как-то так два месяца и пролетели. Февраль прошёл, мне официально исполнилось девятнадцать лет. Было десятое марта, я как раз отдыхал в землянке после плотного ужина. Раньше-то, бывало, подъедал из своих запасов, а в последнее время кормили отлично и сытно – пусть и без разносолов, но у меня свои были, поэтому проблем не испытывал. И тут прибежал встревоженный посыльный – меня срочно вызвали в штаб. Похоже, что-то случилось. Я добежал до штаба, и там меня огорошили: пришёл приказ из штаба армии сдать дела и отправиться к ним за новым назначением – о нём в направлении ничего сказано не было. И куда меня? Мне в дивизии нравилось, тихо и спокойно, менять мыло на шило я не хотел. Или там наоборот? Да неважно. Как Анну два месяца назад внезапно куда-то перевели, так теперь вот и меня. Эти два месяца прошли для меня интересно. Дрон я особо не гонял, за два месяца всего раза четыре поднимал, да и то на шум близких перестрелок – штаб и его охрана даже оборону занимали. А это наживка в виде меня работала. Первый месяц вообще был довольно активен на немецкие группы, которые особисты фронта тут же перехватывали. Даже батальон НКВД пригнали и неподалёку разместили. Потеряв аж шесть групп, немцы разобрались, что тут ловушка, и банально забили на меня. Месяц уже стояла тишина, так что госбезопасность и особисты фронта постепенно сворачивали свою деятельность, батальон тоже отбыл. Видимо, я перестал быть нужен, дали армейцам дальше работать, вот я и получил это направление. Если бы не Особый отдел армии, меня бы давно на другое место кинули. О той комиссии из штаба армии я помню, наверняка обо мне сообщили. Интересно было бы знать, что именно. Дела я сдавал своему командиру, капитану Хомякову, это не заняло много времени, он и так был в курсе дел – я же говорил: бюрократ. Вещи я собрал, бумаги уже подготовили, получил в дорогу сухпай на двое суток. Пришлось поторопиться, потому как в тыл ехала машина, вот с нею и доеду, как раз бульдозер с отвалом прошёлся и почистил дорогу от заносов после недавней снежной бури. Ехал комиссар дивизии, заодно почту отправляли попутным грузом, да и вообще бумаги в штаб армии по действиям дивизии за последние три дня. Успел. Проверил – всё, что нужно, на руки получил. Наспех со всеми простился – и к машине, только меня ждали. Забрался в кузов, устроившись на мешках с письмами (тут мягче), и мы поехали. Было шестеро: водила и полковой комиссар Андреев в кабине, я, политрук и два бойца из комендантского взвода в кузове. Комиссар по нашим тылам без охраны не ездил, и правильно делал. Обозники часто ходили, иногда их обстреливали. Даже у нас в тылу дивизии начали озоровать, но это дело особистов, вот и пусть работают. Я с дроном больше не помогал. Конечно, мне не понравилась такая спешка: явно что-то намечается, и с большой долей вероятности я снова выступаю в качестве наживки. Есть подозрение, что до пункта назначения (а это ближайшая железнодорожная станция) машина не доедет. Я подобрался, каждую минуту ожидая нападения, но машина спокойно себе ехала и благополучно добралась до станции. Там политрук сошёл (у него какое-то задание), а мы поехали дальше: отсюда до штаба нашей армии было километров пять. Добравшись до штаба, мы все высадились, и каждый отправился по своим делам. Дежурный по штабу, изучив моё направление, не совсем уверенно направил меня к командиру, командовавшему отделом кадров. Там направление изучили, забрали и выдали новое – в штаб фронта. Снова без конкретики: прибыть до такого-то числа, и всё. Весело. А сразу такое направление выдать не могли? Что ещё за секретность? Штаб фронта находился где-то в Туле. Так как стемнело ещё час назад, я узнал у дежурного по штабу, где я могу переночевать, и посыльный сопроводил меня к месту ночёвки. Это село практически не пострадало от боёв: немцы, почти попав в окружение, бежали через узкий коридор, бросив немало техники и вооружения. Вот это село и спасло, поэтому и штаб армии тут разместился. Посыльный, пока вёл меня, рассказал, что в селе люди живут почти на головах друг у друга: сюда стекались выжившие жители всех окрестных сожжённых деревень. Бойцы инженерных батальонов накопали на окраине села около полутысячи полуземлянок, там и живут беженцы. У них там нары, печи, вполне можно зиму перетерпеть. Работают на нашу армию за пайки, чтобы не голодать. Кстати, я был сыт: меня покормили ужином у штабной кухни – продаттестат помог, так бы не подпустили. В хате, где меня устроили, было тесно, но место для меня нашлось. Так что вскоре я спал на полу, подложив вещмешок под голову. С утра, побывав у штабной кухни, где мне выдали паёк, я на попутных санях отправился на станцию. Добирались мы часа два. На станции нашёл транспорт до Тулы – дрезину. Начальник станции сообщил, что попутный эшелон будет только вечером: пути ремонтируют после диверсии. А дрезина, мол, проскочит. Только это открытая дрезина – ну, знаете, такая, где за ручки тягают. И пусть уже весна началась, но будет нам на такой весело. Нас было четверо: два пассажира и два железнодорожника – инженер и рабочий. Замотали лица и отправились. Тягали за ручки все вместе, заодно согревались. Как-то быстро добрались до места диверсии. Там рабочие помогли – перенесли дрезину на другую сторону рельс, и мы покатили дальше, взяв одного бойца: руку повредил, перевязали, но в госпиталь нужно, ему операция требуется. Потеснились, место нашлось. Так за два часа и доехали до Тулы. Ничего, даже не обморозились, скорее даже взопрели, хотя градусов пятнадцать точно было. Я сразу двинул к штабу фронта, трижды у патрулей, что постоянно документы проверяли, дорогу уточнял. Наконец добрался. Дежурный снова направил меня в отдел кадров. Когда я, постучав в дверь кабинета и получив разрешение, вошёл, то, быстро осмотревшись, понял, что с этим командиром можно иметь дело. Тут было три рабочих места (зданий в городе уцелело мало, вот и уплотнялись), и если два захламлены, да и хозяева, видать, недавно вышли, то один был на месте. И так всё ладно у него: перед ним не кружка, а фарфоровый стакан с чаем, рядом блюдце в тон стакану, а на блюдце – ватрушка. Этот человек умеет ценить радости жизни. По званию он соответствовал майору. Я передал ему направление, и интендант второго ранга, не отрываясь от чая с ватрушкой, которые явно интересовали его больше, чем я, предложил присесть. Поискав на столе у себя, а потом и на столах отсутствующих работников, он нашёл лист с моими данными. В процессе поисков и чай, и ватрушка закончились. – Так, Одинцов. Есть такой. Вас направляют в разведотдел штаба фронта. В четвёртое отделение. – Это информационное, кажется? – припоминая структуру штаба фронта, спросил я. – Да. – Товарищ интендант второго ранга, мне не хочется в штаб фронта. Я даже передать не могу, как не хочется. Живу по принципу – подальше от начальства, поближе к кухне. Нет ли у вас чего-нибудь более спокойного? В моей биографии есть опыт охраны железнодорожного моста, как раз у Мценска, я взорвал его перед подходом немцев, как и два автомобильных. Мне там нравилось – две недели счастья. Может, найдётся что-то подобное? Тот посмотрел на золотой перстень с красным камушком, который я ему пододвинул, и с весёлым изумлением уточнил: – Это взятка? – Ещё какая. – Мы не охраняем мосты, этим занимается другая структура. Есть заявка на командира подразделений охраны железнодорожных путей. – Маетная слишком должность. – Другие подороже будут. – Договоримся. Он начал перечислять, где требуются командиры. А немало получается. Было и то, что меня устроило – командир охраны госпиталя фронтового подчинения, который разместился в Серпухове. Нормально, вполне пойдёт. Я достал ещё один перстень, уже из платины, и интендант второго ранга оформил приказ с назначением и сам отнёс его на подпись командиру, в ведении которого находились такие назначения. Вскоре он вернулся, протянул мне бумажку и, поглядывая на меня добрыми лучистыми глазами, пожелал удачи и предложил заходить ещё, да почаще. Значение его улыбки я понял через две недели – именно столько я пробыл в Серпухове, командуя охраной госпиталя. Кстати, интересная оказалась работа, и девчат немало – прямо мечта. О наградах моих никто он знал, я носил пустой френч. В госпитале лежал командир, лейтенант, с которым мы вместе учились в школе младших лейтенантов в Киеве – он первый с нашего курса, кого я за это время встретил. Узнал меня. Я его подкармливал, долго ему ещё лечиться. За это время случились два инцидента. Сначала выявили поддельного бойца, который лечился под чужими данными. Я сам и обнаружил подмену: он прикидывался бойцом, служившим под моим началом на охране моста у Мценска. Его особисты забрали, допрашивают. Второй инцидент – перестрелка в палате. Оружие было трофейное. В итоге двое раненых. Мои бойцы тогда весь госпиталь перевернули, более тридцати пистолетов изъяли. На каждый навесили бирку с именем владельца, и я пообещал, что каждому при выписке верну его оружие, чем погасил недовольство. Словом, это были отличные две недели. А двадцать седьмого марта приказ – сдать свои обязанности (новый командир охраны как раз восстановился, тут же лежал) и отбыть в штаб фронта. Вот блин. Перед отъездом я вернул всем пистолеты (я забрал – я вернул), пусть и без патронов. Пусть дальше новый командир охраны разбирается: я патроны ему отдал, со списком чьи, сколько и какого калибра. В штаб фронта я прибыл двадцать восьмого – и снова в отдел кадров. Там тот же майор, разведя руками, сообщил, что приказ стоит чёткий – направить меня в первое отделение разведотдела штаба фронта. – Уже не четвёртое? – Да, изменили решение. Кстати, забавно, тебя тут искали, и серьёзно. Да так, что едва в дезертиры не записали, пока я не «вспомнил» и не выложил приказ о направлении тебя в Серпухов. – Понаберут с тремя классами образования, сами работать не хотят. Вот почему бы им не оставить меня в покое? Однако, что не говори, приказ есть приказ. Всё было оформлено, я сдал документы и вступил в ряды войсковой разведки – именно за это отвечало первое отделение. Где разместилось отделение, я знал. Командир его, подполковник Баталов, был тут же в штабе, меня на месте ему представили, а после тот сопроводил меня к месту службы. Тут недалеко, через два здания (точнее развалины одного и повреждённое, но в стадии ремонта, второе). Меня познакомили с другими работниками, выделили койко-место, поставили на довольствие, ввели в курс дела. Да в принципе, предстоит тем же заниматься, что и в дивизии делал, просто объём больше, но здесь я и не один, были ещё два командира. Так и стали работать. Не знаю точно, чего от меня ожидали, но через четыре дня меня вызвал Баталов, а когда я зашёл, он потряс картой, которую держал в руках. Я её сразу узнал – моя работа за последние два дня.