– Вот именно. Отбегать я не стал: свёрнутую шкуру понёс стрелок, а сидор с консервами и котелком – штурман. Вторую буханку хлеба я нарезал на четыре части, и каждый свой кусок сунул за пазуху, чтобы не замёрз, как если бы в сидоре был. Так и рванули по полю прямо днём. Иногда я замирал и в бинокль изучал горизонт. Пока чисто. Так и двигались. Тут поля, снег почти смело, солома торчала – в общем, лётчикам бежалось за мной вполне комфортно, хотя от них уже пар шёл, всё же мне на лыжах легче. Километров семь отмахали, с двумя перерывами. Два-то летуна ничего, хорошо темп держали, а штурман-младлей послабее, ему часто отдых требовался. Наконец нам овраг попался, спустились в него. Впереди дымы, но не бои – то ли деревня, то ли какая немецкая часть. До наших ещё идти и идти. – Всё, не могу больше, – выдохнул штурман и осел на снег. – Ждите здесь, я за машиной. Там, похоже, немцы, угоню что-нибудь и подъеду. Увидим, что попадётся. Тут по полю и на грузовике можно гонять. Оставив летунов (пусть в себя придут), я рванул дальше по дну оврага, который тянулся почти в нужную сторону. А дальше у рощи действительно стояли немцы. Ремрота, как я понял: видел брызги сварки, потом и кувалдой работали. Как раз пробовали на ходу отремонтированную машину. Немцы любят комфорт, в такую холодину они вряд ли покинули бы тёплые дома деревушки, которая была рядом. Но в том и дело, что большая часть работ шла в огромном шатре, там внутри стояли насколько машин, дымила печка вроде буржуйки. Вот в таких комфортных условиях они и работали, а снаружи старались быстро перебегать из одного тёплого помещения в другое. Только часовые маячили на охране, да и тех каждый час меняли. А восстановленной машиной был немецкий танк четвёртой модели, так что выбор, что угонять, передо мной не стоял. Танк как раз подогнали к заправщику и, не соблюдая технику безопасности, не глуша, начали заправлять. Заправщиком выступал грузовик с бочками топлива в кузове. К полю, где я укрылся, особого внимания не было, посты стояли со стороны рощи, оттуда проще подобраться. Были также два пулемётных гнезда с круговым обзором, вот они меня больше всего напрягали. Убрав лыжи, я покинул овраг и медленно полз, постепенно приближаясь к немцам. Поле было изрыто следами гусениц: видимо, его использовали как танкодром для проверки техники. Мне это было на руку: на ровном снежном насте меня быстро заметили бы, а так я полз в колее гусеницы, внимательно отслеживая обстановку и замирая в случае опасности. Заправка закончилась, и танк поехал в мою сторону. Когда он поравнялся со мной, я вскочил и запрыгнул на корму, чуть не сорвавшись под гусеницы. Прижавшись к башне, пополз к передку. Из открытого люка торчала голова водителя, увенчанная наушниками. Я выстрелил в него из «глока» и, перебравшись к нему, просто столкнул на пол. Танк так прямо и полз, удаляясь в поле. Водитель должен был свернуть к стоянке техники, но по понятным причинам не мог этого сделать. Тут танк наехал на кочку и меня хорошо так тряхнуло. Чёрт, маскхалат кровью испачкал. Я повернул к своим и помчал, набрав скорость до тридцати километров в час. За мной облаком взметнулся снег. А тревоги не было: машина в зимнем камуфляже и, похоже, меня не увидели. Либо никто не понял, что «четвёрку» угнали. Может, решили, что водила просто дополнительный тест устроил машине, поэтому и не обеспокоились. Даже когда я покинул импровизированный танкодром (дальше старых следов гусениц не было), тревогу всё ещё не подняли. Свой же на машине катается, чего беспокоиться? Я чуть было не проехал мимо своих, но они поднялись и замахали руками. Я свернул и подкатил, остановившись на кромке оврага. Летуны быстро подбежали к танку, я открыл люки, мёртвого немца выдернули и сбросили в овраг. Выдал всем наушники, чтобы между собой можно было общаться, и мы покатили дальше уже вместе. – Всё взяли? – уточнил я по внутренней связи. – Я только шкуру бросил, – сообщил стрелок, пока штурман отчитывался, что сидор при нём. Я тут же развернул танк, да так круто, что всех на броню положил, выговаривая стрелку за шкуру: мол, моя, нашёл что бросать, лучше бы сам остался. Вернувшись к оврагу, покинул бронемашину и сбегал за шкурой, с ней вернулся. Они думали, я её на корму забросил, а я в хранилище убрал. Ворча, что некоторые не ценят чужого имущества, забрался в машину и погнал прочь. Только тут взлетела сигнальная ракета: похоже, немцы забеспокоились. Но мы уже быстро катили прочь. Летуны в башне устроились: старлей на месте командира, штурман на месте наводчика, стрелок ниже их всех, на месте заряжающего. Но ему и теплее: это самое шикарное место, там от двигателя тепло идёт. Сидор убрали на место стрелка-радиста. Пока старлей держал округу под внимательным контролем, остальные двое изучали саму бронемашину. Вердикт был очевиден: танк не имел боезапаса – ни снарядов, ни патронов. – А что вы хотели? Танк после ремонта, экипажа не было, а без них боезапас не загружают. Да ладно, главное, не пешком идём. Согласитесь, лучше ехать, и без морозного ветерка. До наших километров тридцать с хвостиком, часа за два доберёмся. Так мы и катили по полям, держась подальше от дорог. Десять километров нормально прошли, а потом в овраг съехали, летун его пропустил: всё вокруг белым-бело от снега, его и не видно. Подняться обратно не смогли: склон крутой. Пришлось по дну оврага пробивать колею, пока не нашли место получше, чтобы с разгону подняться на ту сторону, что была нам нужна. Полтора часа потеряли в этом овраге. Ещё километров пять проехали, и вдруг старлей воскликнул: – Никак люди?! Не пойму, далеко. Остановили бронемашину, парни сразу выбрались, по личным надобностям, а я, высунувшись по пояс в открытый люк, в бинокль глянул, кто это. – Это наши, тоже летуны. Залегли на снегу, как будто не видно их. Близко подъезжать не буду, а то ещё палить начнут со злости. Кто-нибудь сбегает, опознается и приведёт. Вместе дальше поедем. Уж двоим место найдём. – Это да, – подтвердил старлей. – Кстати, шкуры я на корме не видел, похоже, потерял. – Да ты что?! – подскочил я. – Вот ведь невезение! Только мы тронулись, как нас тряхнуло – не сильно, но чувствительно. Я с испугу даже остановил танк, воскликнув: – Что, минное поле?! – Гони, нас «мессеры» атакуют! – заорал старлей. Я наддал газку, а тот руководил. Мы виляли то вправо, то влево, уходя от атак пары «охотников». Иногда по нам попадали – словно горох рассыпался по броне. Мы крутились как могли, правда, движок чадить начал: перегрел, видать. Наконец немцы потянули в сторону своих, и мы двинули дальше. – Танк бросать придётся, – сообщил я. – Уверен, о нас уже сообщили, штурмовики наведут, раз уж погода лётная. Интересно, как они в такой мороз самолёты смогли поднять, там же вроде обледенение идёт? – Наверное, в ангаре отогревают – и сразу на взлёт, – предположил штурман. – На их аэродроме быстровозводимые ангары были. Я видел, когда мы их бомбили дня три тому назад. – Вот уж чего я не ожидал, так это вражеской авиации. Удивили. Видать, так сильно найти меня желали, что смогли поднять самолёты. Скорее всего, посты наблюдения нас видят, вот и навели. Значит, план такой: доедем до вон того леса чуть дальше (надеюсь, немцев там нет, дымов не вижу), оставлю вас, а сам направлю танк в поле и покину его. Пусть катится, а немцы его бомбят. Вон, кстати, летуны нас ожидают, поняли, что свои. – До наших далеко? – уточнил старлей. – Да километров десять будет. – Тогда согласен, десятку пройдём. Мы подъехали к настороженным летунам – капитану и сержанту. Они оказались из истребительного полка, из разных эскадрилий, но сбиты в одном бою. Видели, как нас «мессеры» атаковали, вот и решили, что мы свои. Капитан рядом со мной сел, а сержант – к стрелку, ну и погнали. По пути ввели новичков в курс дела, те только присвистнули, узнав о ликвидированных генералах. Вот и опушка. Летуны выбрались и скрылись среди деревьев, покормят новичков консервами и хлебом, они голодные. Ну а я, развернувшись, направил машину обратно в немецкий тыл. Не спеша катил, километров десять в час, этого достаточно. Потом спрыгнул, а танк продолжил движение. Устроившись на опушке, мы, поглядывая на танк, принимали пищу. Я не ошибся: уже через четыре минуты появилась четвёрка немецких штурмовиков – видимо, всё, что смогли поднять. В несколько заходов они разнесли танк, и вскоре на его месте стоял чадный столб дыма и пламени. – Жалко танк, – вздохнул старлей. – Как родной стал, пока в этом овраге буксовали. – Главное, не нас. Ха, это уже третий танк этой модели, что я у немцев угнал. С первым не знаю что, его танкисты забрали, да пока угоняли, сломали. Второй немцы сами сожгли пятнадцать часов назад, а этот уже третий. Не везёт мне на них. – Или им на тебя, – хмыкнул капитан Воробьёв. – Ну, может, и так. Да, так даже лучше. Чего себя винить, это им со мной не везёт, и точка. Ладно, поели? Идём дальше: пока двигаемся, греемся. Как дышать в такой мороз, я научил. До ближайших секретов моей дивизии не так и далеко. Если повезёт, как стемнеет, выйдем. Мы собрались, пустой сидор отдали мне (там, кроме котелка, ничего и нет) и побежали. Я – впереди, летуны – по моим следам. Лес был небольшим, три километра – и мы его пересекли. На другой стороне батарея лёгких германских гаубиц вела ленивый огонь. Мы обошли её стороной и двинули было дальше, но тут нам навстречу поднялись несколько теней. Оказалось, старшина Дёмин со своими разведчиками вели наблюдение за немецкими артиллеристами, меня узнали по маскировочной накидке и по движениям. Опознались и обнялись. О моём похищении они не знали, считали, что я погиб – сгорел в хате. Уже и бумаги все оформили. Разведка сопроводила нас до секретов, так мы и перешли к нашим. В штабе полка я скинул трофейную командирскую форму, прибрал её (мало ли пригодится) и надел свою, с наградами. Когда вышел к летунам, которых пехота закармливала разносолами (трофеев от немцев у нас хватало), они ахнули: такой иконостас в наше время редок. От парней из полка узнал, что, когда меня похищали, на штаб была проведена атака, миномёты работали. Трети села, считай, больше нет. Хорошо, что там был ещё один из наших полков, смели немцев, но потери были немалые. Меня недосчитались, вот и решили, что сгорел. А наступление уже возобновилось, и дивизия упёрлась: немцы успели организовать оборону. Связь была, поэтому о моем возвращении уже сообщили в штаб дивизии, и оттуда меня срочно затребовали к себе, причём с охраной, а то мало ли что. Доехали мы на трофейном «бюссинге». Летунов принялись опрашивать, ну а меня посадили писать рапорт: свежий пленный уже сообщил о гибели генералов. Сказали, что, мол, такие дела нужно освещать, и как можно громче. Ну, им виднее. Это старший особист ко мне прикопался, он у нас новый, сутки как назначен: прежний был тяжело ранен во время боя в селе, в госпиталь уже отправили. Ну а меня спешно восстанавливали в списках личного состава дивизии, документы-то все при мне, это первым делом проверили. Да, на меня уже и похоронку успели оформить, что-то быстро, меня всего-то двое суток не было. Уже и отправили. Постараются вернуть, но как выйдет. Я про домик вспомнил: единственный же наследник, а теперь власти города могут прибрать его к рукам. Но раз я наследник, дом мой, и терять его я не желал. Вспомнив о письме, где сообщалось о смерти бабушки, нашёл его в хранилище. Там обратный адрес был, вот я и написал на него: мол, ошибочно была отправлена весть о моей гибели, это не так, так что пусть присматривают за моим домом, владелец у него есть. Может, мелочно всё это, ну и пусть. Когда летунов отправляли в тыл, была уже полночь – так безопаснее, авиация немецкая не летала. Их проверили, из частей подтвердили их личности. Я попрощался с ними со всеми. Ну а после приступил к работе. Сведения нужны были срочно, так что поднял дрон. К счастью, всё обошлось, он вернулся. Да и погода более-менее: пусть мороз, низкие тучи, ветер устойчивый, но хоть снег не идёт. А потом шесть дней шло наступление. Мы взломали оборону немцев перед нами и за шесть дней прошли почти тридцать километров, а это немало, поверьте. Причём оказалось, что у нас в тылу стояли две свежие стрелковые дивизии и две танковые бригады – штаб армии направил сюда весь свой резерв. Это был кредит доверия: до этого дивизия наступала впереди всех, и вот, чтобы прорыв поддержать, их к нам и направили. Вполне пригодились – пошли на прорыв и ударили во фланги, выйдя на оперативный простор. Немцы (а там две пехотные дивизии и части усиления), понимая, что сейчас окажутся в окружении, стали откатываться, чтобы вырваться и выровнять линию обороны. Мы потому и прошли всего тридцать километров, что замкнули колечко. Одна немецкая дивизия, да и то не вся, успела вырваться, а остальных мы переваривали в кольце, дробя на мини-котлы. Наша дивизия тоже участвовала. Так что вся наша армия пошла вперёд. Причём именно на направлении наступления нашей армии немцы держали ожесточённую оборону, другие армии шли заметно легче. Поэтому мы чуть опаздывали, но дугу постепенно срезали. У немцев тут основа обороны, трасса Тула – Орёл, оставлять эти территории им кровь из носу нельзя было. А мы шли. А на седьмой день (это было двадцать третье декабря) за мной приехали с Лубянки. Вообще, все эти дни со мной работали особисты – и дивизии, и из штаба армии. Особых претензий ко мне не было: документы убитых я сдал, показал удостоверение того ромбового, описав, где видел его раньше (этим в штабе армии особенно интересовались) – в общем, особо ничего не скрывал. Тем более показания лётчиков и пленного офицера, участвовавшего в моих поисках по Мценску и блокировании меня на складах, подтверждали немалую часть моего рапорта. И я был в курсе, что на меня представление к награде написали, отправили бумаги наверх, но пока не утвердили. А тут эти. Забрать решили. Комдив (а он сутки как генерал-майора получил, сам из Москвы только что прилетел) в позу встал. Отказался выдавать, на телефон сел, связывался с командованием, два часа время тянул. Наконец и по телефону подтвердили, что старшего лейтенанта Одинцова ждут в Москве, и это настоящие их сотрудники, а не ряженые. Попросили отпустить и вернуть оружие. Я протянул руки сотрудникам госбезопасности, с трудом скрывая радость. Впрочем, они сказали, что я не задержан и меня не арестовывают. Но я всё равно всё попрятал и был в той форме, что мне немцы дали, только её привели в порядок и знаки различия и нашивки пришили – она у меня запасной была, следов наград на ней не было. Меня усадили в машину, и мы поехали в сторону железной дороги: на ней быстрее добраться до столицы. С нами были трофейный «ганомаг» и грузовик, полный бойцов, причём разведроты: терять меня комдив категорически не хотел. Да и отпустил меня, только когда ему клятвенно пообещали, что я вернусь к нему в дивизию. Что-что, а выгоду моей работы комдив понимал как никто другой. Ну, разве что ещё весь штаб нашей дивизии это тоже понял. Я сидел на заднем сиденье рядом с сотрудником НКВД в звании капитана; его напарник, лейтенант – рядом с водителем. По сути, подполковник и капитан приехали меня брать. Ну, или сопровождать в столицу, если им так нравится говорить. Надо сказать, уезжаю я с двойственными чувствами. С одной стороны, хотелось продолжать бить немцев. Получалось-то отлично. Сперва, конечно, косяки мелкие были, но постепенно, с тем, как я набирался опыта, их становилось меньше. Дивизия работала как единый организм, и в немалой степени это заслуга штаба дивизии и комдива. Да и полки чётко выполняли спускаемые сверху приказы, как бы дико они ни звучали, поэтому дивизия и пёрла вперёд. Если бы нас котёл не задержал (странное решение из штаба пятидесятой армии), мы бы километров пятьдесят точно отмахали. В общем, оставлять боевых товарищей не хотелось. Однако была и обратная сторона медали. Причина была в девушке, недавно прибывшей с пополнением в дивизию и воцарившейся, как она сама думала, в должности телефонистки. Девушка была типичной колхозницей-крестьянкой, рубенсовских форм, с громким голосом и визгливым смехом. Между прочим, по местным меркам это эталон красоты: было немало советских актрис подобного типажа, и девушки их копировали. Вот и у этой новенькой быстро собралась своя толпа поклонников. Я же видел в ней только два плюса – грудь почти пятого размера и красивая, пшеничного цвета коса (странно, что остричь не заставили). Мне нравились девушки стройные, тростиночки, барышни, так сказать. Но никак не это… даже назвать не могу. Скажу проще: девушка не в моём вкусе. Мне хватило того, что в прошлой жизни я женился по залёту на подобной, а потом со счастливым визгом развёлся, когда провёл исследование ДНК старшего сына – не моего, как выяснилось. После этого у меня развилась неприязнь к такому типу женщин. Однако девушка прибыла в армию с конкретной целью – найти мужа, и обязательно Героя Советского Союза, который, разумеется, просто не сможет пройти мимо такой красоты. К сожалению, в ВВС она не попала (а там Героев больше всего, в будущем станет ещё больше), а попала к нам. Ну а тут я один такой красавец. Как раз из плена сбежал. Ей восемнадцать и мне восемнадцать – да мы просто созданы друг для друга. Всё было решено за меня. И началось. Кстати, у меня усложнились отношения с другими командирами: они ревновали. Без шуток, так и было. Что вообще происходит, я узнал от других девчат, служивших в нашем штабе. Вот уж кто за всем наблюдал с особым удовольствием. Я вот, например, не понял, что мне строили глазки и намекали на отношения. Ужимки её да, видел, но думал, ту крепит. Девчата, прижавшие меня к стенке в тихом уголке, чтобы узнать, как я отношусь к бесившей их секс-диве полка, долго хохотали, поняв, что я вообще не в курсе дела. Объяснил им, что она не в моём вкусе: мол, поставь рядом с этой «красоткой» штабель кирпичей, я его выберу, но не её, рядом с ней я импотент. Ну и показал пару девчат, что полностью в моём вкусе – мол, мой тип, остальные нет. Кто-то обиделся, кто-то спокойно воспринял. Секс-диве девчата от нашем разговоре ничего не сказали: они её в свой круг не приняли, там вообще тот ещё клубок змей. Они откровенно веселились, наблюдая, что было дальше. И всё это под напряжённую работу штаба: дивизия-то наступала. Девушка, удивившись, что я не обращаю внимания на её томные вздохи и взгляды, пошла в наступление, стала преследовать меня – вот тогда мои отношения с командирами и начали портиться. А за день до приезда сотрудников НКВД она пошла на крайние меры: заявила начштабу, правда, без свидетелей, что мы переспали этой ночью. Надо же, а я вот не знал. Для меня это стало таким же сюрпризом, как и для срочно вызвавшего меня начштаба. А я в это время дрон запускал, и в землянке было пусто к тому моменту, когда вернулся. Наша дивизия на тот момент котёл сжимала, и штаб разместился на бывшей немецкой линии обороны. Все деревни и сёла немцы пожгли, вот и зарывались в землю. Тут хватало блиндажей и землянок: штаб пехотной дивизии ранее стоял, который мы выбили в лес. Я занял офицерскую, двухместную, вторая койка – моего командира, начальника разведки дивизии, но он на передовой был. Ночевал я пока один, никого не подселили из командировочных или ещё кого, как бывает, если где койка вдруг освободилась. Но девушка утверждала, что я её первый мужчина, а значит, начальник штаба (комдив в Москве был) обязан нас своей властью поженить. Начштаба сам был из её поклонников, поэтому взглянул на нас и спросил у меня прямо: было ли что? На что я честно ответил: нет, не было. Я вообще за разведданными ходил, вернулся в два часа ночи. Блиндаж был пуст, я подогрел печку (она тёплой была, кто-то до меня её подтопил) и лёг спать. В общем, честно заявил, что я не при делах. Тогда девица начала кричать об изнасиловании. В общем, шло следствие, особист эту неприятную ситуацию расследовал. Я о своих вкусах в отношении девушек не секретничал, честно сказал, что на эту у меня просто не встанет. А контакт был, это признали осмотревшие её врачи. В итоге штаб по большей части гадал, кто же в темноте так удачно воспользовался ситуацией. А ведь я знал, кто её покрыл, но доказать не мог: догадался просмотреть записи с дрона, он же недалеко от штаба поднимался, и мой блиндаж в кадр тоже попадал. Прибывший комдив разбираться не стал, все улики на меня показывают, особисты ничего не нашли. А девица заявила: женись – и точка, а иначе заявление об изнасиловании напишу. Вот тут как раз сотрудники НКВД и явились за мной как ангелы-спасители. Ну а пока их разоружали и проясняли с ними ситуацию, я срочно вызвал своего командира (а мы в приятельских отношениях были) и рассказал ему всё, в том числе и то, что мог выяснить. Ох, как он хохотал. Полчаса истерики, потом взглянет на меня – и новый ржач. В общем, история такая. Немцы про меня не забыли. Видимо, группу ликвидаторов послали, те недалеко устроились, вполне официально встали на постой как обозники – видимо, с документами порядок был. Дрон показал, как их солдат в нашей форме, с деловым видом посыльного проник на территорию штаба и прошёл в мою землянку. Я там уже три дня жил, вот и выследили. Дальше уже были мои домыслы, которые я и выложил командиру. Убивец ждал меня в землянке с ножом, а может, и с удавкой, а тут явилась секс-дива и, скинув себя одежду, с придыханием попросила взять её. Тот подумал: «Почему бы и нет?» – и взял. Видать, тоже из извращенцев: в темноте-то непонятно кто. Немец покинул землянку первым, оставив диву. Впрочем, та вышла минут через пять. Вот я и попросил командира взять эту группу и выбить из «счастливчика» признание, что это он её покрыл, а иначе она же реально заяву накатает. А в таком случае, объяснил я майору (тот в звании был повышен), я просто пристрелю её, а потом найду всю её семью и тоже ликвидирую – в отместку. Я не собирался губить свою жизнь из-за какой-то озабоченной дуры. «Хватит мне одной глупой ошибки по молодости, да и то в прошлой жизни», – подумал я. Майор обещал всё сделать. Впрочем, потом меня в тыл повезли, и как там дело ладится, не знаю. Впрочем, я был рад свалить из этого дурдома, а то замучили советами и вопросами, что там у меня в землянке было. Вот и станция, добрались. Пришлось часа два ждать, пока искали подходящий эшелон. Охранявшие меня бойцы уже обратно двинули, а я всё продолжал размышлять. В конце концов махнул рукой на это дело. Тоже мне, нашёл проблему. Да, был риск, что первого мужчину девицы завалят при захвате, такое исключать нельзя. И тогда она настоит на своём. Меня заставят жениться, политуправление надавит, не я первый, такие случаи бывали, и не раз. Ну так в чём проблема? Женюсь. Но на эту женитьбу я соглашусь лишь затем, чтобы дело об изнасиловании не завели.