А почему был расстроен? Так командир, выдавший мне направление (а оно уже было оформлено, не подкупишь командира трофеями и не изменишь направление на другое), пояснил мне некоторые моменты. Мой Московский полк ополчения уже воевал и быстро сточился. То, что от него осталось, ввели в штат двести девяностой стрелковой дивизии, в восемьсот восемьдесят пятый стрелковый полк, где подполковник Юрченко (тот самый, что подбил меня на взятие немецкого генерала) занял должность командира полка. Особенно мне не понравилось то, что дивизия, будучи на передовой и ведя тяжёлые оборонительные бои, с ходу пополняясь маршевыми ротами, находилась с внешней стороны обороны Тулы. Меня назначали начальником разведки восемьсот восемьдесят пятого стрелового полка. Видимо, думали, что в родную часть направляют, и я рад буду: меня там помнили и хорошо обо мне отзывались, немало знакомых там. Но я не особо рад. Правда, говорить этого не стал, взял направление и отбыл. К обеду тринадцатого ноября я на воинском эшелоне, который вёз пехоту, отбыл в сторону Тулы. На рынок хотел зайти, всё же семьсот кило свободного места имею, но рынок был закрыт – облава. Не пустили. До других далеко, поленился добираться, да и так всё имею, запасы нескоро ещё растрачу, так что решил сразу в часть отбыть. Ну, прямо к месту дислокации не добрался, тут вообще бомбят железную дорогу, однако снегопад скрыл, помог: нелётная погода. Нас высадили на станции, дальше хода нет: мост взорван, и пути разбиты. Стрелковый батальон, с которым я добрался, высаживался, ну и я покинул теплушку. Был я в обычной форме командира, шинель комсостава, только вместо фуражки шапка-ушанка, всё же градусов пятнадцать мороза будет. Снег везде, непривычно: когда меня брали, снега ещё не было. Время три часа дня, быстро добрались, эшелону везде зелёный свет был. Я пошёл к коменданту станции, который наблюдал, как в наши теплушки грузят раненых. Он взял моё направление, подумал и сказал, что от нашей дивизии обоз грузится, вроде ещё не ушёл, могу с ним добраться. Так что, придерживая сидор, я поспешил к складам – комендант показал, куда мне нужно. Здесь и склады, и просто штабеля с военным имуществом и грузами, стоявшими под открытым небом. Боеприпасы подальше держали, отдельно. Я сунулся к одним – не те, ко вторым – тоже не мои. А вот третьи оказались из моей теперь двести девяностой стрелковой дивизии. Возница, пожилой боец с винтовкой за спиной, указал мне, где старший обоза. Сказал, что сюда они раненых привезли, а теперь повезут обратно то, что дивизии нужно. Я нашёл старшего обоза, это был техник-интендант – лейтенант, если на армейские звания переводить. Причём, видимо, не так давно призван, лет сорок на вид. Он изучил моё направление, пожевал губами и сказал, что поеду на повозке с медикаментами, там возницей боец Станкевич. Пока же посоветовал идти к складу с медикаментами, повозка там, можно вещи оставить. Я двинул к складу. Там стояли четыре повозки, и я криком привлёк к себе внимание, интересуясь, кто тут Станкевич. Оказалось, это девушка. Лет восемнадцати на вид, в зелёной телогрейке, юбке, пилотке и с карабином за плечами, на ногах чулки и сапожки. Она наблюдала за погрузкой. Вскоре прибежал и техник-интендант, проверил, всё ли по списку загружено, убедился, подписал, что нужно, и снова убежал. Я помог бойцу накинуть кусок брезента и увязать: не стоит допускать, чтобы всё отсырело. Под брезент и сидор свой убрал. И вот битюг покатил повозку к месту общего сбора. Всего в нашем обозе оказалось почти сорок телег и повозок, из них где-то половина армейские, за дивизией числятся, а остальные – мобилизованные у жителей, там молодые парни, девчата да старики в гражданском. Около пятнадцати повозок прикатили от склада с боеприпасами. Вот так где-то в полпятого, когда уже темнело, и двинулись в путь. Как пояснила мне Станкевич, километров через пять деревня будет, там и переночуем. До дивизии-то все пятьдесят, а людям и лошадям отдых нужен. У станции же оставаться не стоит: опасно, бомбят часто. Девчонка оказалась бойкая и острая на язычок, флиртовала, а я и не против был, так что от нашей повозки часто смех доносился. Я рядом шёл, так было теплее, всё же форма тонковата для такого мороза. Снег шёл, температура упала, градусов двенадцать было. А девушка сидела на повозке и управляла битюгом, мы шли третьими в колонне. Вообще, она художница в штабе полка, карты рисовала. Как она пояснила, её направили сюда временно, заменить раненого в перестрелке бойца, но она вот уже третий рейс делает, неделю в дороге. Вообще, она городская девочка, с лошадями обращаться не умела, но научилась, уже уверенно всё делала. Да и другие возницы-мужчины помогали распрягать и запрягать. Меня она не знала, но меня опознали другие, здесь были бойцы из полка ополчения, я их не знал, а они меня вполне. Станкевич сказала, что много разговоров обо мне ходило по полку, и хороших, и плохих, вот она и старалась разобраться, кто я вообще такой. В обозе, кроме неё, было ещё шесть дивчин, управлявших повозками. Мы договорились, что я буду учить её целоваться. Началось всё с того, что она сказала, что, мол, не целованная, не знает, что это такое, и, хитро поглядывая на меня и томно вздыхая, призналась, что мечтает об этом узнать. Я тут же предложил себя в качестве учителя, к тому же профессионала, и она, слегка посомневавшись для виду, согласилась. Побыстрее бы уже эта деревня, тут девчата такие интересные. А вот что со мной было в Москве, я рассказывать не стал, сказал только, что был занят, потом простудился и лежал в госпитале. Говорить, что было, мне запретили, уже настоящую подписку о неразглашении взяли. А уж если подписался, надо молчать. Блин, а я такие истории отличные заготовил. Ну, надеюсь, будет ещё случай или новая история с НКВД, найду, где их использовать. Девочка была весёлая, попросила показать награды. Я распахнул шинель, сев рядом вполоборота, и она осторожно, с детским любопытством потрогала их. – Их товарищ Сталин давал? – спросила она. Мне казалось, она готова была на зуб их попробовать, спрашивала прямо-таки с томным придыханием, забавная такая. – Вот эту – товарищ Калинин, а эти две – товарищ Сталин. Через одну повозку от нашей сидела ещё одна из девчат, в звании ефрейтора, так вот она всё громко покашливала, явно специально, видимо, чтобы Станкевич притормозить. Наши разговоры и смех ей явно не нравились, хотя до неё, скорее всего, долетали только отдельные слова. Пока двигались, я поглядывал по сторонам, не забывал о безопасности, хотя у меня один ТТ в кобуре, ничего дальнобойного в руках не держал. Но ничего страшного. К тому же крупными хлопьями падал снег, видимость мизерная. Вскоре дошли и до деревни. Чёрт, вроде только вышли со станции, а уже на улочку деревни втягиваемся. Как-то незаметно время пролетело. Когда к деревне подходили, снегопад прекратился. А когда техник-интендант Алясин принялся размещать повозки и людей по дворам, совсем распогодилось, тучи ушли, на небе звёзды показались. Правда, и мороз резко усилился, градусов до двадцати температура точно упала. К сожалению, мы в деревне не первые, тут ещё один обоз стоял, так что придётся потесниться. Но вот что мне совсем не понравилось, так это неприятный, какой-то липкий взгляд с опушки леса. С трёх сторон деревня была окружена полями, вдалеке был лес, откуда доносилась дальняя канонада, а вот совсем рядом с деревней, под боком, был ещё один довольно крупный лесной массив. Вот оттуда я и чувствовал взгляд, бывает у меня такое. Старший обоза уже определил меня в одну из хат и сейчас общался с главой другого обоза, соседней дивизии. Тот уже устроил своих девушек в одной из хат, и наш старший договорился с ним о том, чтобы и наших девчат разместили там же. Я окликнул его: – Товарищ Алясин! – Что, товарищ старший лейтенант? Он хоть и был значительно старше меня, но чинопочитание выказывал, уже весь обоз знал, что я в одиночку вражеского генерала в плен взял. Все газеты пестрят фотографиями генерала и тех, кто его брал. Только меня там не было – «болел». Впрочем, потом действительно болел. – Я на опушке леса движение засёк. Не зверь, человек там прячется. Похоже, следит кто-то. Посты усиливать не надо, пусть просто внимательнее будут. Я пробегусь, гляну, кто там. Проследите, чтобы постовые меня не подстрелили при возвращении. – Есть, – козырнул он. Прихватив свой сидор, я ушёл в баню, расположенную на этом же подворье – холодную, давно не топленную. Там скинул с себя верхнюю одежду, оставшись в утеплённом нательном белье. Натянул ватные штаны, гимнастёрку, ватник. Потом добавил белый маскировочный костюм, белые валенки, белый треух, маску на лицо, разгрузку, натянул автомат ППД, рожковый, обмотанный белыми лентами (а что, в больнице скучно было, подготовил всё). Вот так собравшись, я подбежал к командирам, которые ещё не разошлись, и сказал: – Всё, я ушёл. Да, если будет перестрелка или даже бой, из деревни не высовывайтесь, вы мне только мешать будете. Просто займите оборону. Перед тем как уйти, я ещё забежал в хату, куда меня на постой определи, отдал хозяйке шинель: пусть просушит, а то она от снега мокрой и тяжёлой стала. Выходя, забежал в соседний двор, где Станкевич наблюдала, как её лошадь в сарай заводят, утянул девчонку за угол, прижал к стенке сарая и поцеловал. Поцелуй длился долго, я сам потерялся во времени. Вдруг рядом раздалось возмущенное покашливание девушки-ефрейтора. Девочка пискнула и сбежала, а я дёрнул ефрейтора за руку и, пока та возмущённо открывала рот, поцеловал её. И снова пропал во времени. Ей на вид лет двадцать, может, чуть старше. Пришлось поддерживать её за попку: ноги у девушки ослабли. С трудом разорвав поцелуй и ещё пару раз чмокнув, я, развернувшись, перепрыгнул через забор из двух слег и побежал, вскоре скрывшись в темноте. Причём из деревни я вышел с другой стороны, тут овраг, а возможно, я нахожусь на льду реки. И точно, река, вон камыш. А лес с другой стороны. По низине от реки я повернул к лесу и вскоре вошёл в него. Там достал дрон, пользуясь отличной пока погодой, и занялся воздушной разведкой. Тут была полянка, дрон поднялся, не задев ветви, и я потянул его в поисках наблюдателя на опушке. Нашёл сразу. Выдал его пар изо рта, да и след в снегу был виден. А в целом он неплохо устроился, накрылся белой материей. Я поднял дрон выше (думаю, что остальные где-то неподалёку греются) и обнаружил в километре, на дне оврага, немцев. Они были в своей форме, у некоторых – белые маскировочные накидки. Это какое-то подразделение линейной части вермахта, по численности около взвода. Со стороны их не видно, а сверху – вполне. При свете двух горящих в овраге костров я рассмотрел происходящее. На одном из костров в котле что-то готовилось, пар шёл. Неподалёку группа немцев, образовав круг, толкала друг к другу девушку в нашей форме, постепенно срывая с неё детали одежды, она оставалась уже в юбке и нательной рубахе, но продолжала отбиваться – боевая. В стороне лежал избитый мужчина в исподнем, которого прямо на моих глазах из складного брезентового ведра поливали водой из родника. Вот твари. Неподалёку лежали ещё два тела, мёртвые, тоже в исподнем, пропитанным кровью. Действовал я немедленно: своих нужно выручать. А так как, подняв дрон, я сразу надел лыжи и двинул следом за ним, то к моменту обнаружения общего отряда находился уже недалеко от наблюдателя. Вскинув автомат, короткой очередью прибил его к земле, потом дал вторую, в три патрона, добивающую. Звуки выстрелов, по моей задумке, должны были насторожить немцев, чтобы те отвлеклись и перестали издеваться над нашими. Дрон по-прежнему висел над немцами, высота метров триста, и я продолжал наблюдать за ними. Те замерли. В деревне, думаю, тоже тревога поднялась. Девчонку швырнули одному из солдат, крепкому такому, и тот начал её вязать. Хотя какая она девчонка? Судя по бёдрам и заднице, уже вполне женщина, хоть и молодая. Что-то в ней знакомым мне показалось, но чёткость картинки оставляла желать лучшего, да и мешали свет костров и пар, поднимавшийся от котла. Я побежал к стоянке немцев, делая полукруг, потому как половина их, с офицером, уже направились к наблюдателю на опушке, а остальные заняли оборону – явно страховались. Меня порадовало, что пленных они не трогали, а ведь могли и прибить, чтобы не мешали. Слегка подумав, я изменил планы. Пожалуй, к месту стоянки пока не стоит идти: немцы разделились, вот и буду бить их поодиночке. Если начну с группы в лагере, то эти, что к опушке идут, быстро прибегут, а чем больше стволов, тем хуже для меня. А вот если первыми отработать этих, оставшиеся в лагере будут слышать бой, но вряд ли без приказа покинут стоянку. Решено, сначала бью группу с офицером. Дрон висел над ними, сопровождая. Сверху, в голом, без листвы лесу, их было отлично видно. Я приготовился, и, когда они приблизились, кинул шесть гранат – пять ручных Ф-1 и одну противотанковую. У меня их всего десять, от таких гранат и сами гранатомётчики получают контузию, что уж с теми бывает, кому она под ноги подкатилась? Троих, по сути, разорвало, ещё двоих – отбросило: то ли убиты, то ли тяжело контужены. Остальные гранаты разорвались под предупреждающие крики немцев. Кто просто упал, кто за дерево встал. Тут и загрохотало. Я же под шумок срезал очередью пулемётчика со вторым номером, а дальше стал бить до опустошения магазина по остальным немцам. Результат – десять убитых или тяжелораненых и девять вполне активных, хотя и среди них раненые есть. Упав за дерево, я тут же откатился: ель, за которой я стоял, затряслась от попаданий. Немцы неприятно быстро пришли в себя и садили из всех стволов, плюс у них был второй пулемётчик, который залёг и поддерживал своих, пока другие охватывали меня по флангам. Вот гады, они же меня так завалят. И я ошибся, это СС, а не вермахт. Поглядывая на экран планшета, я видел всех немцев. Подняв над укрытием автомат, срезал одного из них во время его перебежки от укрытия к укрытию. Немец рухнул и не шевелился. Почти сразу надо мной засвистели пули пулемётчика. Потом он замолк: видимо, менял «улитку». Лёжа на спине с планшетом на груди, я поднял автомат и дал короткую очередь – пули прошли выше. Сместив прицел, я дал вторую. Пули выбили ледяную крошку рядом с пулемётчиком, тот залёг и начал отползать, но от следующих попаданий задёргался – я попал. Остаток магазина я выпустил по подхватившему пулемёт второму номеру, серьёзно ранив его. Закончив с пулемётчиками, я раскидал гранаты по немцам, обходившим меня по сторонам, и пошёл на прорыв, срезав двоих. Затем снова залёг: в мою сторону не прицельно работали один МП и два карабина. Матерясь, я достал «Вал» и заставил их замолчать. Пришлось побегать: добил раненого второго номера, потом зачистил подранков и подобрал все три гильзы от «Вала»: я из него только три пули выпустил. После этого я побежал к основной группе. Немцы явно забеспокоились, слыша частые одиночные выстрелы: что они могли означать, им было понятно. А если посчитать, то этих одиночных было ровно столько, сколько их камрадов ушло в эту сторону… Но тяжело мне дались эти немцы, глупо отрицать очевидное, по краю прошёл. Пока я добирался до немцев, пока готовился к бою, те в тревожном ожидании чуть до истерики себя не довели. А готовился просто. К стволу дерева привязал трофейный «МП», а к спусковому крючку – бечёвку, разматывая которую, отполз метров на десять. Потом приготовил СВТ: хватит «Вал» использовать, и так патронов мало. Это я ещё про дрон не вспоминаю, а ведь ресурс у него не бесконечен, и если так активно эксплуатировать, то сомневаюсь, что его до конца войны хватит, а мне хотелось бы, чтобы и после войны он у меня был. Приготовив винтовку, я потянул за бечёвку, и пистолет-пулемёт дал короткую очередь. Наших зацепить я не боялся, они на дне оврага. Пули взбили фонтанчики земли и снега рядом с одним из солдат, и немцы радостно оживились: ну хоть какая-то определённость, их обстреливают! Они тут же стали активно отвечать. Но я успел снять четырёх, прежде чем немцы обнаружили мою позицию и начали подавлять её сосредоточенным огнём. Вот чёрт! Нет, СВТ – это вам не «Вал», вспышки выстрелов которого не видны. Я поменял позицию и оружие и продолжил выбивать немцев. Те активно стреляли, видя, как их товарищи падают, и создавали нужный шум выстрелами да разрывами гранат. Одного немца, собиравшегося убить пленных, я снял выстрелом в затылок. Всего я сделал двенадцать выстрелов из «Вала», выбив большую часть немцев: отличная была позиция, всех видел. А трое из них сдались, подняв руки и отбросив оружие. Спрыгнув с дерева, я связал этих троих, спешно обыскал их, после чего сбегал и добил подранков. Добравшись до пленных, первым делом развязал чернобровую – да, это опять она. Да и мужчина в исподнем, покрытый коркой льда, оказался знакомым мне военврачом. А немцы были действительно из СС – егеря. Не удивлён: эти любят издеваться, истязать и пытать. Сунув руку в котёл (вода горячая, но терпимая), я снял его с огня и вылил воду на врача, чтобы лёд на нём растаял. Чернобровая тряслась от холода, быстро надевая форму, а я стягивал с военврача мокрое исподнее и, сняв с убитых немцев шинели, укутывал его в них. Девушка, одевшись, стала помогать. Потом выдал им оружие, спустил дрон (он пока больше не нужен) и сбегал собрать гильзы от «Вала». Из двенадцати нашёл только десять: как ни искал, двух как не бывало. И времени искать нет. Вернувшись, я взял на закорки военврача. Его бил озноб, чернобровая уже влила в него целую фляжку спирта, и тот мигом опьянел. Его срочно нужно в тепло. Чернобровая конвоировала немцев. Так мы и пошли. На подходе к деревне я выпустил на опушке световую ракету. Оказалось, обозники уже заняли позиции, тревожно вслушиваясь в звуки лесного боя, вот и встретили нас. Ко мне тут же подбежали два обозника, один в форме, другой в гражданском. Они приняли у меня военврача и побежали к строениям: я велел отнести его в баню, которая как раз была натоплена. Старшим обозов (один был моего звания – техник-интендант первого ранга) я сообщил, что трое немцев взяты в плен, а все остальные уничтожены, это был взвод СС, и нужно засвидетельствовать факт пыток: нашего военврача раздели и на морозе обливали водой. Услышавшие это бойцы тут же едва не линчевали трёх пленных. Чернобровую увели в женскую хату, ну а я с бойцами пошёл обратно к месту боя: собирали трофеи и документы для отчётности. Я снова гильзы поискал, одну нашёл (это одиннадцатая), а с последней глухо. Трофеев у меня было немного: пяток разных банок с консервами, патроны к МП и – о чудо, – наш ПТРД-41 с двумя десятками патронов. Прибрал, самый крупный калибр теперь у меня. Тела наших погибших из оврага мы на носилках доставили в деревню. Факт пыток зафиксировали, свидетелем была чернобровая. Немцев хоронить не стали: два старика из деревни обещали, что на санях вывезут трупы и прикопают в общей могиле. Закончив с отчётностью, я вскоре отбыл ко сну. Ха, а тринадцатое число не такое и плохое. Хотя немцы, пожалуй, с этим не согласятся. Рано утром оба обоза двинули дальше вместе. Перед выходом позавтракали: дали сваренную на костре кашу (чуть подгорела, но есть можно) и воду чуть подкрашенную, вроде как чай. Хоть согрелись. Я снова был в форме командира, в уже высохшей шинели, перетянутой ремнями, да планшетка на боку. Теперь всё внимание было приковано ко мне, а я снова со Станкевич ехал. Утром, перед завтраком, меня отозвала ефрейтор и прямо спросила: почему я её поцеловал? Я и объяснил: – Я бойцу Станкевич обещал провести урок обучения взрослым поцелуям. А она действительно целоваться не умеет, как, собственно, и вы, товарищ ефрейтор. А так уплачено, время не вышло, а тут вы появились. Впрочем, мне понравилось, вы тоже вполне ничего. Та глазами захлопала, воробушек в телогрейке и пилотке, а я, посмеиваясь, обошёл её и двинул за своей порцией каши. Кстати, чернобровая только утром поняла, кто её спасал. До этого-то у меня на лице была белая маска – самодельная балаклава. С ней мы тоже изрядно пообнимались, поревела она. Правда, рукам я воли не давал, как вчера с девчонками, а то они, по-моему, от этого и сомлели. Старший военфельдшер, к счастью, не пострадала, даже насморка не было, только седая прядь в волосах появилась. А вот военврач был плох, лежал в горячке, пальцам, похоже, хана – отморозил. Чернобровая оставалась с ним, ухаживать за коллегой. Кстати, оба врача и ехали в соседнюю дивизию, обоз которой с нами в деревне ночевал. Обозники, как прибудут, сообщат, что с врачами приключилось и почему они задержались. Хотели немцев моих забрать – не отдал. С нами они двигаются, шагают следом, привязанные к трём разным повозкам. А по дороге нас нагнала грузовая машина, направлявшаяся в мою дивизию, в ней как раз комиссар дивизии был, вот он и забрал меня и пленных. Поэтому уже через час я был в штабе дивизии, докладывал о том, что случилось, как бой шёл, сколько немцев уничтожил, документы их отдал. И всё это, пока меня оформляли. Так что приняли меня очень даже неплохо, хотя и были удивлены: немцы часто проникают в наш тыл, но далеко не уходят, а эти далековато были, что странно. Объяснили ситуацию сами немцы. Оказалось, они ждали своих агентов, которых должны были перевести с нашей стороны к своим. А машина с врачами повстречалась им случайно, вот они и решили развлечься. Особист сразу забегал, своим начал звонить, но это меня уже не касалось. Штаб полка располагался в трёх километрах от штаба дивизии. Встретили меня там неплохо, комполка даже обнял, вглядываясь мне в глаза, но я ничем не выдал своих чувств, хотя он мне не нравился. Начштаба новый, комиссар тоже (прежние погибли), а комполка легко ранен был, но жив. Вот так я и стал начальником разведки полка – ПНШ-2. Звания с натягом, но хватало, обычно на полк капитана ставили. У меня под командованием два взвода – пешей и конной разведки. Так до вечера и знакомился с ними. Взводом пешей разведки временно командовал знакомый старшина, он встретил меня широкой улыбкой, и мы крепко обнялись. Всего во взводе восемнадцать бойцов, трое тоже были мне знакомы, из полка ополчения, остальные кто погиб за последние дни, кто в госпитале. Из конной разведки я опознал троих, тоже из ополчения сюда на пополнение направлены были. Остальных я не знал, как и младшего лейтенанта Алфёрова, что ими командовал. Во взводе всего пятнадцать конников вместе со взводным. Взвод используется для охраны тыла. Иногда особист берёт, ищет немецкие группы в нашем тылу. Именно от схваток с ними взвод и понёс основные потери. Ну да, с клинками наголо на пулемёты. Это каким же умником нужно быть, чтобы так поступать? Кстати, наш обоз благополучно дошёл, уже сдали всё на склады дивизии и готовились уйти снова. Вечером на совещании командиров штаба (а я уже оформлен, числюсь за ним), когда очередь дошла до меня, я встал и сообщил: – Разведка в полку поставлена не очень хорошо, будем налаживать. Завтра с утра постараюсь предоставить карту с отметкой всех немецких позиций перед нами. Надеюсь, чистую карту окрестностей мне выдадут. Предлагаю использовать пеший взвод непосредственно в работе на передовой, а конный взвод разведки на охране тылов. Я готов взять это на себя, сняв обязанности с нашего особиста. Я не намекаю, а прямо говорю: численный состав обоих подразделений мал, потери большие. Я знаю, что в полку вместе с тылами едва тысяча бойцов и командиров наберётся, но прошу дать пообщаться с бойцами в линейных ротах: может, кого соблазню пойти в разведку. Нужно довести оба взвода хотя бы до двадцати пяти – тридцати штыков. С этим уже можно будет работать. В остальном обеспечены по штатам, по этому направлению вопросов нет, спасибо снабженцам. У меня всё.