– Так и есть, ничего опасного в нашем разговоре я не вижу. Если вам это так важно, я даже в обычную стрелковую роту согласен перевестись, но не в разведчики. Терпеть не могу эту специальность и эту работу. Я служу по такому принципу: если что-то сделал геройское и заслужил награду – то выньте и положьте. А если будет работа и не будет отдачи в виде наград, зачем мне за это браться? Я даже генерала немецкого могу уволочь, легко, да только мне кукиш покажут и ничего не дадут. Опыт с тем немецким майором я запомнил. Не верю я старшим командирам РККА, совсем не верю. Обещать можно много что, а вот выполнять… Так ради чего стараться? Впрочем, моё мнение майора совершено не волновало: приказ подписан – иди служи. Всё же мат у этого интеллигента действительно слабоват. Выходя из кабинета, я мысленно матерился куда круче. Хотя чего я удивляюсь? Сегодня тринадцатое октября. Вот и не верь после этого в приметы. Тут какому-то хмырю захотелось испортить мне жизнь, и эта сволочь своего добилась. Как же хочется просто его прибить. Хм, а может?.. Да нет, всё уже подписано, комполка сам сказал, что ничего не изменить. По его мнению, я должен был обрадоваться и броситься лобызать ему сапоги за такое щедрое предложение, и он явно был неприятно удивлён моим категорическим отказом. Я крутился как уж на раскалённой сковородке, даже в невыгодном свете себя выставил, отношения с майором испорчены безвозвратно, но тот так ничего и не изменил… Скотина. Что есть, то есть – я даже трибунала не боялся. Конечно, до расстрела доводить не хочется, тогда придётся бежать, но если петлицы чистыми станут, так это даже лучше. У меня на сердце до сих пор тяжким грузом лежало воспоминание о бойцах, погибших у Мценска. Может, для кого другого это не проблема, погоревал и забыл, а я долго всё перевариваю, и этот груз до сих пор тяготит меня. Вон письма отправил, снова всё переосмысливал. Тяжко было. А вот как служить теперь, даже не знаю. Нет, если уж я берусь за дело, то работаю от и до, вкладывая в это все силы, но к разведке душа у меня действительно не лежит, от слова совсем. Жизнь там реально маетная – настолько, что год жизни можно считать за десять. Нет, отдачи не будет, я уже решил. Неправильный этот приказ, с моим переводом. Начальник штаба действительно всё подготовил. Я зашёл к нему после комполка, так что как я мысленно не матерился, всё решили за меня, и начштаба проводил меня к разведчикам. Они тут рядом стояли, в соседнем корпусе две большие комнаты были выделены. А вот для командира квартирмейстер смог добыть комнату в одной из квартир в жилом доме, там даже стояла панцирная кровать. Начштаба познакомил меня с бойцами, представил как нового командира и ушёл. Я осмотрел строй. Парни молодые, выносливые, в новой форме, оружие в полном порядке – разведчики явно снабжаются по первому разряду. Вздохнув, я заговорил: – Товарищи бойцы, хотелось бы, чтобы между нами не было непонимания. Назначение на эту должность стало для меня неприятным сюрпризом. Как известно, есть неписаное правило: у командира, направляющегося в разведку, интересуются, согласен он или нет. Так вот я был категорически против. Причина банальна: я одиночный игрок и не умею работать в команде, что особенно важно в разведке. Да, я ходил в тыл к немцам и взял немецкого майора-связиста, причём я в то время с трудом передвигался из-за травмированного колена. Но меня соблазнили наградой, обещали орден. Это было в первые дни войны, у границы, я был тогда простым стрелком майского призыва. Я нашёл крупный штаб, выкрал майора и на угнанной машине, уходя от погони, прорвался к своим. Но советский генерал меня обманул, и если бы я не напомнил ему об обещании, то так и остался бы ни с чем. С недовольством, но он всё же согласился выдать мне медаль. Как вы понимаете, после случившегося у меня нет никакого доверия к командованию – любому. А разведчиков как раз и соблазняют наградами: сделай то – получишь то-то. А со мной это больше не сработает, я такого соблазнителя, несмотря на чины, не постесняюсь послать. Как понимаете, работать в связке я не могу, а учиться уже поздно. Например, сейчас я легко могу в одиночку уйти в тыл к немцам и добыть хоть генерала. Но это если мне надо. Когда работаешь один, заботишься только о себе, не нужно прорабатывать всё с учётом напарников или подчинённых бойцов, что только усложняет поставленные задачи. Если мне отдадут приказ сделать работу, я костьми лягу, но сделаю. Один. Для выполнения задания я пойду на многое. Например, если немцы меня обнаружат и не будет никакой возможности вырваться, я не вижу ничего плохого в том, чтобы сдаться в плен. Знаю, что некоторые командиры носят с собой ручные гранаты: мол, лучше подорваться, чем в плен попасть. А для меня ничего страшного в этом нет. Я сдамся, и немцы расслабятся, а в пути можно убить конвоира и утечь, ничего сложного в этом нет. Потом и можно задание выполнить. Это война, тут любые уловки хороши. Я уже терял своих бойцов, четырнадцать человек. Их смерть до сих пор тяжким грузом лежит у меня на душе. Я не хочу больше терять бойцов, писать их родным письма о том, как погибли их мужья, отцы и братья, где погибли, где захоронены. Я знаю, что они получат похоронки, но считаю своим долгом, как командира, написать им, как бы тяжело мне это ни далось. Поэтому полной отдачи в службе от меня ожидать не стоит. Я хотел бы вернуться во взвод охраны санроты, где командовал меньше суток, и продолжать службу там. Поверьте, я даже на обычную линейную стрелковую роту согласен, но не в разведчики – сгублю. Знаете, как бывает? Кто-то идеальный баянист, но отвратительно водит машину, хотя заканчивал курсы – ну не его это. Другой отлично бегает, но не умеет плавать – ну не его это. Вот и у меня так: разведка не моё, и всё тут. Комполка направил меня к вам приказным порядком. Мне это сильно не понравилось, но мне, как человеку военному, пришлось подчиниться приказу. Поэтому, по сути, я буду заниматься бюрократией, а взводом будет командовать мой зам. Поэтому со всеми вопросами обращаться к нему, я тут временно и ненадолго. Это всё. Разойдись. Старшина, прогуляемся. Слушали меня очень даже внимательно, хотя и с хмурым видом. У многих желваки играли: не понравились им некоторые мои слова, которые, по их мнению, не достойны советского командира, да ещё орденоносца. Но мне, честно говоря, наплевать. Меня силком сюда воткнули, и пусть не думают, что я буду работать с полной отдачей. Старшина что-то сказал бойцам, а затем подошёл и внимательно глянул на меня. – Идём, старшина, – сказал я. Мы, не торопясь, направились по улочке. Мне надо было ещё до кинотеатра дойти, вещи забрать да обжиться в выделенной комнате. – Вы действительно отправляли письма семьям погибших бойцов? – спросил старшина. Видимо, чтобы прервать затянувшееся молчание, так как я был задумчив. – Да, двенадцать штук. – Погибших вроде четырнадцать? – Семьи двоих бойцов находятся на оккупированных территориях. Письма я храню. Как освободим их, отправлю. Старшина, я понимаю, как выгляжу со стороны, но что есть, то есть. Ну не моё это – разведка. Нет, я не против поработать в тылу у противника, если нужда заставит, но только с твёрдой гарантией, что получу за это награду. У меня характер такой: работу делаю хорошо, но за отлично выполненную работу и награду желаю соответствующую. А за спасибо только кошки родятся. Лезть в тыл просто так я не собираюсь. Да, старшина, не смотри на меня так, я собственник, самый настоящий. Для меня важно моё благополучие, а всё остальное вторично. – Не удивили, – пожал плечами старшина. – Я сам такой. Вы, главное, комсоргу или политруку такое не говорите, а то мозги съедят китайскими палочками. Между собой ещё можно вот так открыто поговорить, а с ними не стоит. И у нас, кажется, шесть фанатиков, эти сдадут, при них лучше такого не говорить. И речь вашу перед строем передадут, так что готовьтесь к намыливанию шеи. – Да мне это как с гуся вода. – А бойцы решили, что вы к девчатам в санроте вернуться хотели: мол, уже нашли зазнобу, оттого и не хотите переводиться. Многие считают, что зря: разведчиков девчата больше любят. А так вот что скажу: поможем, научим, сможете работать в группе. Сам я от границы в разведбате, так в разведке до этого дня и бегаю, вон ни одной царапинки. Трижды из окружения с частями прорывался, пока нашу дивизию не расформировали. Вот меня сюда и направили. – Знаешь, взводная должность идеально тебе подходит. Чего ж тебя не назначили? – Была там одна история… В общем, не назначат. Выше старшины я теперь не прыгну. – Даже так? Из разжалованных командиров? По возрасту… капитан? – Да. – Понятно. Ладно, нам в этом котле вместе вариться. Давай обговорим обязанности: куда я не лезу, куда ты не полезешь. – Об этом и хотел поговорить. – Вот и отлично. Так, не спеша гуляя рядом с частью (ещё не хватало военным патрулям попасться), мы и обговорили всё. Нормальный старшина мне попался, вполне понимающий, это радует. Кстати, мои мотивы он вполне понял. Если душа не лежит, зачем силой заставлять? Я сходил за вещами и сдал прежнюю должность зенитчику. Дальше уже работал с разведчиками, в том числе участвовал во всех их физкультурных занятиях и марш-бросках. Выносливости мне не хватало, что есть, то есть, но я, сцепив зубы, терпел. Кроме того, я достал куски брезента цвета хаки, нанял местную швею, и она начала шить разгрузки. В разработке модели участвовали все разведчики, внося свои предложения, как она должна выглядеть. И когда первая разгрузка была готова, все мерили, чувствуя свою сопричастность к её созданию. Я на свои деньги заказал такие разгрузки на весь взвод, швея нашла помощницу, и они начали работать. Себе я заказал две разгрузки: под рожковые магазины ППШ и под прямые от немецкого МП. Там же кармашек с индивидуальным пакетом и два для ручных гранат. Потом я нашёл рваную рыбачью сеть, починил её и навязал пучки травы и жёлтые листья, опавшие с деревьев. Проверка такой маскировки показала её высокую эффективность, бойцы оценили и начали вязать себе такие же. Так прошли три дня с момента, как я вступил в новую должность, и все эти три дня какая-то падла распускала про меня слухи, что я трус, ну и всё такое. Причём целенаправленно, уже весь полк об этом говорил, хотя этого полка было всего два батальона, где личного состава – процентов шестьдесят, а третий батальон начал только формироваться. Причём этот кто-то, неплохо зная психологию, делал акцент именно на тех моментах, что вызывали наибольшее возмущение. Мне вслед уже плевались. Мои же бойцы словесно меня защищали, у них я пользовался уважением: и старшина с ними поговорил, да и я не показывал себя слабаком. Вот, новые идейки начал подкидывать, почерпнутые из будущего, решив, что можно тут такие нововведения ввести. Что касается слухов, я сначала подумал на комполка, но нет, это был не он. Политработники? Тоже не они, им этого не надо. Отправил на разведку старшину, тот через два часа вернулся, принёс весть. Оказалось, начштаба воду мутит, через своих людей слушки распускает. Зачем ему это надо? Странный человек. Хотя капитан ведь человек комполка, без его одобрения тот такое себе не позволил бы. Ох, чую, что-то будет. Опять в неприятности втравят. Хотя мне от этих слухов ни холодно, ни жарко. Правда, политруки постоянно песочили, да и комсорг взвода на вид ставил не раз. Только зря время с ними тратил, лучше бы чем полезным занялись и мне работать дали. Отпустив старшину, я обдумал полученную информацию, после чего покинул расположение и направился к одному интенданту. Недавно на него вышел. У нас снабженец в полку тот ещё, связываться с ним не хочу. А я искал такого человека, который купит у меня «кюбельваген» да пару бочек с бензином: хотел частично освободить хранилище. Машина мне, в принципе, не нужна, да и такой запас бензина тоже, только место занимают. А это тысяча двести килограммов, на минутку. Велосипед, мотоцикл да одну бочку с бензином оставлю, и хватит. Раз я теперь разведчик и во вражеском тылу бывать придётся, трофеи обязательно будут, а у меня и места свободного нет. Так что я хотел договориться с интендантом о том, чтобы обменять машину и бензин на тушёнку и хлеб в буханках. Консервов за время моей службы нам выдавали немало, но все рыбные, тушёнки за это время я ни разу не видел, ну, кроме своей личной. Вот куда девают? Интендант был занят: совещание. Я сказал, что есть тема для разговора, и он попросил подождать. А когда снабженцы разошлись, пригласил меня в свой рабочий кабинет. В тему он въехал сразу, машину заиметь был не против. Я объяснил её появление тем, что, мол, знакомые разведчики таким образом долг вернули. Насчёт тушёнки интендант посмеялся: стратегический продукт, идёт на передовую бойцам, охране моста в тылу такое не по чину. Сказал, что достанет два ящика, но это всё, что может: учёт строгий. Обещал также хлеба двести буханок, даже горячего ещё, два пятикилограммовых пакета со смесью сухофруктов для компота и три килограмма чёрного душистого чая – он идёт для старшего командного состава. Это всё, что я смог выбить у прожжённого торгаша. Дальше по Ильфу и Петрову: сначала деньги, потом – стулья. Рассказал интенданту о генерале, что с наградой меня кинул, и он решил рискнуть. В общем, получил я, что хотел. Буханки убирал в вещмешки прямо на хлебопекарне – горячие, пальцы обжигали. По двадцать штук в вещмешок, а потом – в хранилище. А чуть позже на окраине леса я передал интенданту машину и обе бочки. Одна чуть початая, там сто восемьдесят литров, другая полная. Бочки по доскам загрузили на повозку, а на машине интендант сам уехал. Я так понял, себе оставлять он её не станет, куда-то в тыл отправит. Ему явно было куда её пристроить с большой выгодой для себя, уж слишком довольным был. На шестой день с того момента, как я принял разведвзвод, был построен полк, почти полторы тысячи личного состава, и комполка взял слово: – Товарищи бойцы и командиры. Я знаю, что о лейтенанте Одинцове ходят определённые слухи. Предлагаю лейтенанту опровергнуть их. Сам он не раз заявлял, что, если захочет, даже немецкого генерала украдёт. Так пусть докажет делом, что он может, что он не брехун, а настоящий разведчик. Я смотрел на майора, и пазл складывался. Вот скотина, какую комбинацию разыграл. И ведь ничего не сделаешь, всё решено за меня. Если я откажусь, мой авторитет окончательно ухнет вниз, и я не только по полку прославлюсь как трус, но и по фронту. Но это меня не волновало, волновало меня другое – последствия всего этого. Хотя выбора у меня уже не было, ловушка сработала. Подстава была капитальная. А комполка нарвался. Знаете, есть черта, которую не стоит пересекать, а он пересёк. Когда-то я был убийцей, я и здесь научился убивать, хорошо научился. И разницы между немцами и этим майором, командиром полка ополчения, я не видел никакой: что те враги, что этот. Ладно, сейчас он забил в мои ворота, но ответка не заставит себя ждать. Будет немецкий генерал, ещё как будет, а вот потом уже пообщаемся. И вряд ли комполка переживёт нашу следующую встречу. Да и на передовой пули в разные стороны летают, бывает, и из нашего тыла долетают. Это я, конечно, пока просто злобствую, мне пар выпустить надо, но насчёт майора не шучу. Просто пристрелить – это слишком очевидно, умные люди могут и на меня подумать. У нас особист в полку появился, не дурак, может и понять. Тот, похоже, по мою душу: второй день уже ходит, вижу часто. Кстати, в полку должен быть начальник разведки, мой непосредственный командир, но пока такой командир к месту службы не явился, хотя кого-то назначили. Я задал всего один вопрос: – Сколько у меня времени? – Пяти дней хватит? – спросил комполка. – С запасом, – ответил я. Мой взвод стоял недалеко от трибуны с командованием полка. Я повернулся к старшине и сказал: – Ведите взвод в расположение. Дальше всё по расписанию. Как вернусь, доложитесь о результатах. Развернувшись и даже взмахнув полами шинели, я энергичным шагом направился прочь. Меня никто не остановил. Подразделения, стараясь отбить шаг, расходились по своим местам дислокации. Вообще, по-хорошему надо бы в штаб вернуться, оформить бумаги на своё отсутствие, получить приказ, командировочные. Но видеть эти рожи было выше моих сил, мог ведь и не сдержаться да начистить парочку. Я дошёл до окраин, потом добрался до рощи, переоделся в гражданское – пальто, шляпа, – и на велосипеде покатил в сторону передовой. Тут до Тулы (передовая за ней) не так и далеко. Понятно, что на велосипеде далеко не уедешь, поэтому я двигался рядом с железнодорожным полотном. Нашёл место, где крутой поворот вынуждает поезда притормаживать, и вскоре забрался на площадку грузового состава. Тут не я один был, состав не военный, охраны нет. Похоже, порожняком шёл, что было немыслимо. К передовой – и порожняком? Нет, что-то везли, но неизвестно что, теплушки закрыты. Около Тулы я, спрыгнув, покинул состав, ловко перекатился на склоне, гася скорость. Поднялся на ноги, отряхнул пальто – блин, почти новое, я его так мигом уделаю. Потом достал мотоцикл и по полевой дороге, объезжая лужи, покатил в объезд города: показываться патрулям точно не стоит. Сегодня двадцатое октября, немцы на подходе к городу. Уже темнело, можно и ускориться. Убрав мотоцикл, я переоделся в своё. Не в форму командира, а в красноармейское: ватные зелёные штаны, телогрейку и шапку-ушанку. Разгрузку сверху, автомат на бок – и побежал. Я уже месяц активно бегаю, нарабатывая выносливость: сначала у моста, теперь с разведчиками. Дважды поднимал дрон, поглядывал, что вокруг, потом полчаса отдыхал, заодно зарядил батареи дрона и планшета. Поначалу видел наши войска: копали укрепления, даже ночью шли работы. Потом засёк вдали, похоже, немцев: характерные силуэты их машин. Стояли в деревне на ночёвке. Но предпринимать что-либо было уже поздно: светало. На днёвку я устроился в разбитой авиацией бане на окраине наполовину уничтоженного села. Тут кого-то долго бомбили, и баня была в таком состоянии, что вряд ли способна вызвать у кого-то интерес. На чердаке я расстелил пенку, потом спальник, скинул верхнюю форму, устроился и быстро уснул, усталость взяла своё. А вообще, эти шесть дней на новой службе прошли для меня вполне неплохо. Если бы не травля, была бы вообще лафа. Хозяйка квартиры, она же директор магазина, статная молодящаяся женщина лет сорока (для моего ментального возраста, считай, девчонка), оказалась очень страстной женщиной. Я не знаю, был ли Герман девственником, подозреваю, что так и есть, но все эти пять ночей (в первый день мы присматривались друг к другу), я провёл в постели хозяйки, в своей не ночевал. У меня в комнате остался вещмешок с личными вещами, а также патефон: я слушал музыку, да и хозяйка им пользовалась, свой у неё был, да сломан, а починить всё времени найти не могла. Когда вернусь с генералом, верну все вещи в хранилище. Сейчас у меня в нём тонна свободного места, остальное занято тем, что я получил у интенданта в обмен на машину, и что наготовила моя хозяйка. Я побывал на рынке Подольска, где закупил три десятка новеньких вёдер, двенадцать из них эмалированные. Больше достать не смог: дефицитный товар. Так вот, я приносил хозяйке продукты, и она готовила. Я сказал, что это на мой взвод, а сам прибирал готовое в хранилище. Та пять дней плотно этим занималась, даже на работу редко ходила: всё же директор, просто проверяла подчинённых. Готовила же она просто замечательно. Приготовленное разливала в отмытые эмалированные вёдра объёмом пятнадцать литров – мне такого размера достались. Так вот, в первом был борщ, во втором – щи с мозговой костью, в третьем и четвёртом – домашняя лапша с курицей, в пятом и шестом – гороховый суп с копчёностями. В седьмом была молочная манная каша, в восьмом и девятом – молочная рисовая каша. В десятом – картофельное пюре, в одиннадцатом – гуляш, в двенадцатом – котлетки из свинины и говядины. Обычные жестяные вёдра тоже заполнили: четыре – компотом, два – киселём, два – шиповником, а пять – чаем. Остальное я и сам сделаю: макароны отварить, воду для чая вскипятить. На рынке ещё немного вкусностей закупил. В общем, запас горячих блюд и хлеба сделал на пару лет точно. Причём это всё для меня, делиться с кем-либо не собираюсь, разве что в самой крайней нужде. Причём в тот день, когда я покинул Подольск, хозяйка квартиры готовила холодец. Я ей два тазика выдал: один, эмалированный, сам купил, второй – из Владимира-Волынского. Остатки холодца, что в нём были, как ни экономил, подходили к концу, я убрал их в солдатский котелок, а тазик – хозяйке. Надеюсь вернуться и забрать готовое, обидно будет, если потеряю. Когда я проснулся, вокруг было тихо, только в отдалении звучала канонада, и довольно мощная. Одевшись, я сделал зарядку, умылся да поел рисовой каши, запас молока был. Потом чаю попил с бутербродом – кусок хлеба с окороком. Хороший и сытный завтрак. Осмотревшись, стал ожидать наступления темноты. С двух сторон я засёк движение – оптика показала, что наши готовят позиции, так что стоит подождать. А часа через три, как стемнело, побежал дальше. Знаете, как жалею, что не взял прибор ночного видения? А ведь у меня два было, мощные, армейские, но нет, по весу экономил. Выбор был или жратвы побольше взять, или прибор. Решил, что камеры на дроне хватит. Ой, дурак. Да уж, что теперь себя казнить, что было, то было. Дважды я поднимал дрон, один раз гонял его на предельную дальность – тридцать километров. Повезло, засёк движение, много штабных машин, видел и двух краснолампасников – в расстёгнутых шинелях курили на крыльце избы-пятистенки. В селе каком-то встали. Туда я на мотоцикле и рванул, объезжая позиции немцев и наших. Из-за этого каждый час вставать приходилось, глянуть кто где, чтобы не вляпаться. Уже прибыв на место, пришлось поползать по подмёрзшей земле, но к дому я всё-таки подкрался. Генералов охранял целый взвод, пять часовых – видать, были уже неприятные моменты. Кстати, здесь явно танкисты стояли, видимо, танковая дивизия. Причём что-то много их было. Часовых я не тронул, проник в дом через окно, которое оказалось полуоткрытым – душно им. Оружие и все подсумки убрал, чтобы не мешались, был в ватной форме – штаны и телогрейка. Оба генерала храпели на кроватях. Одного я прирезал ножом, после чего забрал форму, оружие и документы, а также все портфели, что были в помещении, и карты, лежащие на столе. Потом тюкнул по голове второго. Из двух немцев я выбрал того, что поменьше, чтобы таскать легче было, а кто из них старше званием или они у них одинаковые, не знаю. Форма его была рядом на стуле, вот и стал облачать его, даже сапоги натянул. Потом, выглянув в окно, пристрелил часового, тот мягко повалился. Второй выстрел – добить, а то вроде подранок. Поскольку стрелял я из помещения, хлопки наружу практически не вышли. Дальше закинул генерала на подоконник, столкнул вниз ногами, придерживая за ворот шинели, и сам спустился. Окно за собой прикрыл, немца взвалил на закорки и побежал на улицу. Из сарая, где сидела охрана, доносились азартные крики – немцы резались в карты.