Был я и у родственников Мальцева. Поругали меня, что забыл о них, но понимали: война и служба. Сделали семейное фото со мной при полных регалиях. Я ещё пару раз заскакивал гостинцы передать и запас угля в квартире сделал. Там печь дровяная, но с углём тоже работает. К тому же мало ли зимой буржуйку потребуется поставить. Сегодня было двадцать четвёртое сентября, восемь часов утра, и моя «семёрка» в сопровождении двух тральщиков шла в сторону минных полей. Я стоял на рубке, держал в руках отличный трофейный бинокль и, иногда осматриваясь, размышлял. Мне не мешали вахтенный командир и двое сигнальщиков, которые также внимательно наблюдали за горизонтом. Зенитчиков у орудий не было: если что, мы сразу уйдём под воду. Кстати, перед пересечением минных полей нас ожидало первое учебное погружение. На мелководье, там сорок метров всего. Что касается передачи добычи Союзу, то на данный момент заполненность Хранилища составляла двадцать три процента, и то в основном за счёт топлива, слитого с терминалов. Большую часть продовольствия я передал командованию обороной Ленинграда и руководству города. Множество небольших складов было создано и взято под охрану. Одно ясно: продовольствия на пару лет блокады без экономии точно хватит. Этим я снял огромный камень со своей души. Из вооружения я передал две сотни артиллерийских стволов, столько же миномётов, пару сотен грузовиков и не так уж много танков: сорок Т-28 и пятьдесят Т-34. Всё топливо, которое было в бочках, тут же передал на созданные склады, а также стреловое оружие на шесть стрелковых полков, патроны и гранаты, но не так и много: у самого мало было. Всё остальное осталось под Москвой. В это время произошла Киевская катастрофа, и вооружение как раз в тему было. Сейчас по улицам Москвы катались тысячи две немецких авто, из них шестьсот роскошных. Свой наркомат я не забыл, Кузнецову «хорьх» подарил, Берии тоже. Да и пятьдесят машин в его гараж, как и обещал, поставил. Вот на всё это и ушло время. Себе я оставил продовольствия двести кубов, топливо, которое было без ёмкостей, дрова да уголь. Из оружия два пистолета «Вальтер» с глушителями, и хотя они расстреляны так, что уже ничего не глушат, я ещё решу эту проблему. У меня оставались также сотня СВТ, двадцать винтовок и двадцать карабинов Мосина, десять ручных пулемётов ДП, десять ДТ, пять «максимов», пять ДШК на пехотном станке и ещё пять зенитных. Плюс четыре зенитные установки счетверённых пулемётов. К каждому имелся двойной боекомплект. Пара ящиков оборонительных гранат, «лимонок» (РГД-33 я не любил) и три ящика противотанковых. Два полковых миномёта, два батальонных и два ротных, к каждому по пятьсот мин. Из артиллерии оставалась лишь одна противотанковая пушка в 57 миллиметров и пять сотен снарядов к ней, и по одной гаубице – в 122 миллиметра и 152 миллиметра. Боекомплект каждой гаубицы составлял двести снарядов. Из мото– и автотехники были два легковых мотоцикла-одиночки, один тяжёлый, советский, купленный мной в Минске, одна вездеходная «эмка», французский пикап, пять полуторок, пять ЗИС-5, один броневик БА-10М, пять танков Т-35А, два Т-40 и по одному БТ-7М, Т-28, ХТ-26, ХТ-130, ХТ-133, Т-34, КВ-1, КВ-2. Все на ходу, полностью заправлены, обеспечены топливом, огненной смесью и боезапасом – хоть сейчас в бой. Из авиации был один У-2, два «шторьха» и два гидроплана «Арадо-196». Лётчик тот же. Также стоит упомянуть наличие советского автожира модели А-7. Он в полном порядке, заправлен, вооружение установлено, но лётчика для него не было. Всё съестное, как купленное мной, так и приготовленное, осталось. Остались при мне и восемь армейских полевых кухонь, и наших, и немецких. Из золота, отбитого или захваченного немцами, а после захваченного мной уже у них, я отдал восемьдесят процентов, при мне осталось пять тонн в слитках и монетах. Из восьмидесяти миллионов рублей оставил пять, немецкие деньги все оставил – чуть больше двух с половиной миллионов рейхсмарок. Золото – мой НЗ. Остальное всё ушло, включая трофеи от немцев, технику и авиацию. Ах да, морской моторный катер и моторная яхта, как и шлюпка, купленная мной в Риге, тоже остались в Хранилище. «Девятка» также на месте была. Ну и запчасти и боекомплект для субмарины. Вот теперь точно всё. Лошадей в этот раз я не брал, только тягачи, тракторы и грузовики. Я оторвался от размышлений и, осмотревшись, сказал вахтенному командиру: – Мы на месте, приготовиться к учебному погружению. Он передал мой приказ вниз. Я первым скатился по лестнице, за мной вахтенный и сигнальщики, которые закрывали люки. Сигнал командам тральщиков передали, так что они отошли чуть в сторону. Вскоре лодка ушла на глубину двадцати метров, двигаясь дальше на электромоторах. Потом погрузились ещё на десять метров, дальше опасно: о дно можем удариться. Всплыв на перископную глубину, я осмотрелся в перископ (неплохая оптика) и приказал сообщить по отсекам. Однако всё было чисто, акустик доложил, что кроме шума машин сопровождающих кораблей ничего не слышит, так что я отдал приказ на всплытие. Потом мы дошли до наших минных полей, тральщики провели нас, и дальше мы пошли самостоятельно. В синеве сигнальщики засекли высотного разведчика, не нашего, так что мы ушли на глубину в пятьдесят метров и дальше пошли на малом ходу. Я находился у себя в каюте, изучал приказ, который мне вручили сегодня утром в шесть часов, фактически пинком отправив в рейд. Я прибыл на готовую к выходу лодку, загруженную припасами, и вот мы уже выполняем задание. Естественно, нашу лодку в банальное патрулирование отправлять смысла нет, свои же потопят, поэтому приказ такой: дойти до порта Любек, раз уж я его знаю, и при возможности атаковать крупные суда и боевые корабли. То есть по факту учебный выход совместили с боевым. М-да, у нас одно учебное погружение без учебных пусков боевых торпед. Действовать мне надлежало по обстановке, и лично мне это очень даже нравилось. Думаю, Трибуцу кто-то умный посоветовал отдать такой приказ. То, что я постоянно на связи с террор-группами, известно всем, значит, имея широкие полномочия, я могу устроить немцам что угодно, вот и дали мне такую возможность. И не зря, я на Балтике собирался устроить настоящий террор, благо запас торпед и снарядов для лодки тоже был солидный. Однако если что, у немцев же и позаимствую. А помощь моя была вовремя: сильно замедлились переговоры по ленд-лизу. А теперь по факту у нас всё и так есть, лишь боеприпасы нужны. Закончив изучать приказ, я убрал его в сейф и, устроившись на койке, скинув ботинки, прошёлся Взором вокруг. На дальности работы на воде были одна сорванная с якоря плавающая мина и труп лётчика в спасательном жилете. Я уже посмотрел кто это: не наш, финн. Вот на дне куда интереснее: одних старых парусников с полсотни только в зоне видимости, а также старый броненосец, который разломился пополам. У него были остатки больших гребных колёс по бокам. В общем, добычи внизу немало, только глубина большая, триста метров. Хм, странно даже: лодка моя, а команду не знаю, её Мальков тренировал. Надеюсь, в этом боевом походе узнаю команду от и до. Да, со старпомом стоит поговорить о людях: что от каждого ожидать. На борту также имелся представитель особого отдела, он же штатный врач. Чую, весёлые денёчки нас ждут. Закончив осматриваться, я разделся и вскоре уснул. Вахта у меня ночная, там подъём, запуск дизелей и дальше на них шуруем, заряжая параллельно аккумуляторы. А пока стоит отдохнуть. Уже засыпая, отметил, что наверху началось волнение. Похоже, буря идёт, а синоптики убеждали, что ещё сутки отличная погода будет. На этом и уснул. * * * Разбудили меня ближе к вечеру. Потянувшись, я отпустил матроса и вздохнул: немецкие подводные лодки типа VII были отличными машинами для войны, но в плане комфорта сильно уступали другим лодкам. Могу сказать только одно: на борту была всего одна индивидуальная каюта – у меня, капитана. У остальных ниши, которые закрывались занавесками. Койки друг над другом. Это у командиров. У унтеров (а у нас старшин) чуть хуже, и совсем в тесноте спали простые матросы. Между прочим, многим после своей старой подлодки, уничтоженной авиабомбой, «семёрка» казалась совсем небольшой. Два гальюна на борту, сейчас работают оба, но не факт, что надолго: проблемы с ними, это больная тема немецких подводников. Когда немцы уходят в долгий рейд, то в одном из гальюнов делают склад свежих продуктов и пользуются одним на пятьдесят человек; думаю, вы поймёте, какая вонь там стояла. Мы же уходили на двадцать дней, если раньше не поступит приказ возвращаться. Да, ещё у врача была своя каюта, но она же и санитарный пункт. Там он лечит, осматривает и проводит операции при необходимости, ну и живёт там же. Причём если есть раненый, он оставляет его на своей койке, а сам спит на месте раненого. Я уже говорил про тесноту. Добавлю, что некоторые койки имеют двух владельцев: пока один на вахте, другой спит. Осмотревшись Взором, я отметил, что мы всё также идём под водой малым ходом. До заката час, на борту уже переизбыток углекислоты, всё же пять десятков человек в тесном замкнутом пространстве, семь часов под водой. Большая часть так и спали, но такая тренировка дала понять, что предел есть, эти семь часов команда под водой просидеть сможет. Я слышал, что какие-то команды и сутки на грунте лежали, пока над ними эсминцы ходили, но не знаю, правда это или нет. Сам я читер и собираюсь пользоваться своими умениями. Позавтракал я в кают-компании вместе с другими командирами, была рисовая каша с маслом и чай с булочками. После этого, приняв лодку, отдал приказ на всплытие, который команда встретила с заметным облегчением. Многие из матросов лежали на полу: там дышалось легче. Сначала мы всплыли на перископную глубину. Горизонт чист, небольшое волнение есть, но не более, небо тоже чистое, так что всплыли на поверхность, и я отдал приказ открыть люки. Наверх мигом поднялись сигнальщики, и вниз хлынул такой живительный воздух. Заработали дизеля, и пошла зарядка практически в ноль разряженных аккумуляторов, продолжалось тестирование систем лодки. Пока зенитчики заряжали орудия – два зенитных автомата и палубное орудие, последнее для тренировки, – матросы получили разрешение проветриться и, поднявшись наверх, прогуливались по палубе. Я не был вахтенным командиром, им был лейтенант Остриков, просто ночью я контролировал лодку, а старпом днём. Сейчас он, поужинав, отбывал ко сну. Лодка будет всю ночь идти в сторону Швеции, потом поворот. Через трое суток мы должны быть у Любека. Это если идти на полном ходу, но я думаю, что дорога займёт больше времени, может и до пяти суток дойти, если мы кого-нибудь встретим и придётся обойти или переждать под водой. Двигались мы уже порядка шести часов, я как раз пил кофе у себя в каюте: кок, перед тем как отбыть ко сну, наварил и залил его в мой командирский, на два литра термос. И в это время Взор показал на границе дальности чужую субмарину, которая, как и мы, в надводном положении шла нам навстречу. Я сразу опознал британскую подлодку. Быстро прослушав, о чём на ней общаются вахтенные, я понял, что они идут к Финляндии. Два офицера прикидывали на карте, как высадить пять человек, причём так, чтобы их не засекли. Они должны были сделать это поближе к Хельсинки. Я пока не понял их интерес к финнам, но мне это уже не нравится. Я снял трубку, висевшую на стене, и услышал голос вахтенного: – Товарищ командир? – Стоп машины. Глушите дизеля. Тишина в отсеках. Акустику слушать. – Есть. Я как раз чашку помыл и вышел из каюты, направляясь к посту акустика, который располагался в соседнем помещении. И тут акустик как раз высунулся из помещения с наушниками на голове. Это был старшина первой статьи Голиков, который сообщил: – Товарищ капитан, слышу шумы. Пеленг прямо по курсу. Дизеля. Похоже, подлодка. Далеко, пока не разобрать, чья. Остриков, продрогший, несмотря на тёплую одежду, уже спустился с мостика и вопросительно посмотрел на меня. – Любая субмарина для нас опасна. Уходим на глубину. Тут, согласно картам, сто шестьдесят метров до дна, идём на рабочую в пятьдесят, – велел я ему. Попросив у акустика наушники, я послушал и уверенно сообщил: – Английская субмарина. Тип U. Что за группа, так с ходу не скажу. Подняв часть команды, мы ушли под воду, двигаясь на электромоторах, потом затаились на глубине, соблюдая тишину. Когда британцы ушли и акустик перестал их слышать, мы снова всплыли и дальше пошли на дизелях. Я до конца подслушивал, о чём общались те два офицера на британской подлодке, однако о своём задании они не распространялись, решали сугубо свою проблему – доставку и безопасную, незаметную высадку. Даже не касались темы, кого везут. Нет, я нашёл тех, кто отличался от местных по внешнему виду и форме, они в гражданке были, но всё равно неясно, что британцам там нужно. Взор и «дальнее ухо» – вещь, конечно, отличная, но не панацея от всего. Однако я рад и тому, что есть. Так и двигались, больше нам не мешали. В одном месте я засёк минное поле, на свежих картах его не было, я нанёс. Пришлось обходить, без объяснения причины смены курса. А утром, когда рассвело, вахтенный заорал вниз: – Два боевых корабля в четырёх кабельтовых слева по борту! – Боевая тревога! – сразу же в ответ прокричал я. – Срочное погружение! Как я прошляпил этих двух финнов, которые, судя по курсу, шли из Германии в Финляндию? Да прикорнул чутка, сам не заметил, как клюнул носом. А на рассвете мы и финны одновременно обнаружили друг друга, и зазвучала боевая тревога. Когда раздались первые разрывы, рубка «семёрки» уже скрылась под водой. М-да, а Мальков молодец, натренировал команду до автоматизма. И пусть тренировки проходили, пока лодка стояла пришвартованной к пирсу у судоремонтного завода, а первые погружения мы отработали в этом первом нашем боевом-учебном походе, действовали моряки быстро, хотя по немецкому нормативу на срочное погружение тратилось чуть больше минуты. Корабельный состав противника меня заинтересовал. Там был большой буксир, военный, на котором имелись орудия и зенитки, а также старая канонерская лодка, которая досталась финнам ещё от Российского императорского флота. Немцы передали. Кажется, это «Уусимаа», если память меня не подводит. На боевом мостике есть журнал с силуэтами всех боевых кораблей финского ВМФ, нужно глянуть и убедиться. Я находился в центральной рубке управления, а команда, рассредоточившись по боевым постам, готовилась к бою. Я сильно сомневался в том, что капитан канлодки оставит нас без внимания. Конечно, подлодка у нас немецкая, но благодаря командующему БФ, информация о трофее разошлась так широко, что об этом разве что глухие не знали. Да и они знали, прочитав в газете и посмотрев фото трофея. Ну, как я и думал: на корме канлодки засуетилась команда бомбардиров, подготавливая глубинные бомбы. Быстро подсчитав, я выяснил, что на борту их двадцать две. Что ж, вот и возможность испытать лодку и команду – учёба в боевом походе. – Приготовить кормовой торпедный аппарат, – приказал я, и старпом продублировал команду. Наши маршруты пересекались, и финны, проскочив мимо, находились сейчас у нас за кормой и разворачивались. Похоже, буксир тоже решил поучаствовать в загоне. Это он зря, будет мешать канлодке. – Дифферент на нос тридцать градусов, – приказал я. Приказ был несколько странным, но его без сомнений начали выполнять. Палуба стала заметно крениться в сторону носа, а корма всплывать. А я, делая счисления по гирокомпасу, показания которого передавал мне штурман, надел наушники акустика: мне же нужно как-то залегендировать тот факт, что я, не видя, а только слыша, потопил два боевых корабля противника. А именно это я и собирался сделать – пустить их на дно. – Кормовой торпедный аппарат готов, – поступило сообщение из кормового отсека. Быстро проверив аппарат Взором, я скривился. Торпедисты пусть и проводили теоретические тренировки, в спешке допустили стандартную ошибку: не стравили воздух с цилиндра пневмопуска. А это значит, после пуска торпеда не покинет аппарат, а будет вхолостую работать винтом, пока не закончится заряд. – Проверить систему предохранителя торпедного аппарата, – приказал я. Приказ по цепочке ушёл торпедистам. Старший (это был боцман) понял, что ему указали на его ошибку, и, грязно выругавшись, стравил воздух. Однако я не торопился. Буксир делал большую петлю, возвращаясь к тому месту, где финны видели нас в последний раз, и пока в створ хода торпеды не попадал, пришлось доработать машинами. Я решил начать именно с него, поиграв с канлодкой в кошки-мышки. – Малый ход, два румба влево… Стоп машины, – приказал я и, убедившись, что буксир точно в цели, отдал новый приказ: – Кормовому аппарату товсь. – Есть товсь, – ответил по внутренней связи боцман. – Пуск. – Есть пуск… Торпеда ушла. Корма чуть подскочила, освободившись от тяжёлой сигары, а я уже отдавал следующие приказы: – Убрать дифферент… Самый полный вперёд. Акустик с канлодки нас засёк, и над нами уже падали глубинные бомбы. Пока старпом командовал и уводил выровнявшуюся лодку в сторону, медленно погружаясь на глубину, я, комиссар и два командира стояли с секундомерами. Я же наблюдал за торпедой Взором. Ожидание длилось три секунды, и наконец до нас донёсся звук разрыва, а чуть позже дошла и ослабленная ударная волна: всё же противник был рядом. Я немного ошибся со скоростью торпеды: она вошла не в центр борта буксира, а в корму, оторвав его напрочь. Агония длилась двенадцать секунд, финны даже шлюпки спустить не успели, а водица холодная, конец сентября всё же. Было действительно холодно, от дыхания шёл пар, вахтенные наверху несли службу в свитерах и утеплённых робах. По всем отсекам «семёрки» раздались радостные вопли, звук разрыва слышали все. Разозлившаяся команда канлодки усиленно взялась за поиск, но первые три бомбы рванули в стороне от нас. Мы покинули место пуска торпеды, уходя в сторону и готовя носовые торпедные аппараты, два из четырёх. – Глубина шестьдесят метров, стоп машины, дифферент на корму тридцать пять градусов, – командовал я. Пока приказ выполнялся, я вернул наушники акустику и, взяв журнал с указанием силуэтов боевых кораблей финского флота, быстро нашёл нужный. Хм, а ведь я читал о нём сводку. На этих финнах уже есть кровь наших парней: они потопили малый сторожевой катер. Заодно я определил по силуэту, что за буксир мы потопили, это оказался «Войма», который числился у финнов как ледокол. Вернувшись к акустику, я снова надел наушники и продолжил командовать. Канлодка уже отбежала в сторону. Они, кстати, сбросили небольшую шлюпку, к которой плыли выжившие с ледокола, восемнадцать человек. На его палубе было много народу, вот и выжили те, кого в воронку не затянуло.