– Средний ход, пять румбов вправо… Стоп машины… держать курс прямо, малый ход… – командовал я, наблюдая за канлодкой. Канлодка сбросила ещё шесть бомб. А акустик у них хороший, довольно точно наводит на нас. Но если они сейчас не сменят курс, точно попадут под залп наших торпед. А может, и не залп, хватит и одной, чтобы пустить канлодку ко дну. – Первый торпедный аппарат товсь. – Есть товсь, – донеслось из динамика. В носовом отсеке торпедисты учли ошибку команды кормового торпедного аппарата – я проверил, всё было нормально. Убедившись, что курс финны менять не собираются, а снова заряжают бомбомёты, я скомандовал: – Пуск. – Есть пуск… Торпеда ушла. Торпеда благополучно покинула аппарат и устремилась вперёд, поднимаясь к поверхности; глубина у неё стояла стандартная – два метра. След на канлодке заметили, но практически у борта. В этот раз я попал куда хотел – точно в центр. Раздался взрыв, и у борта поднялся огромный фонтан воды. Да, этого канлодке хватило, она разломилась пополам. Ни о каком спасении и речи не шло, разве что на шлюпках. Возвращая акустику наушники под радостные крики команды, я сказал: – Вот так, товарищи, две торпеды – две цели. Первый корабль затонул, второй разрушается и тонет. Закрыть люки торпедных аппаратов, всплываем на перископную глубину. Готовность зенитчикам. Приготовить ручные пулемёты. – Есть, – козырнул старпом. Осмотревшись в перископ и убедившись, что, кроме двух шлюпок, полных финских моряков, никого нет, я отдал приказ на всплытие. Часть команды разбежалась по орудиям, заряжая их, а пулемётчики установили на леерах МГ-34. Я скомандовал: – Задний ход. К финнам мы всплыли кормой, я не стал разворачивать лодку. Так, тарахтя дизелями, мы и подошли к финнам. Среди них нашёлся один, говоривший на русском, я опросил его, и старпом внёс в вахтенный журнал названия и типы уничтоженных нами кораблей. Отойдя от палубного орудия, я поднялся на рубку и приказал: – Пулемётчики, целься по шлюпкам… Огонь! Один пулемётчик сразу открыл огонь, пятная борта шлюпок пулевыми пробоинами. Люди в них закричали, но выстрелы заглушали крики. Пулемётчик успел выпустить только одну очередь, когда комиссар, с перекошенным от ярости лицом, дёрнул его с силой за плечо, приказывая прекратить огонь. – Какого чёрта, комиссар? – зло спросил я. – Я запрещаю вам расстреливать безоружных людей. По факту на борту корабля был бунт: один пулемётчик не выполнил приказ, а комиссар остановил выполнение приказа другим матросом. Если я в чём не прав, они могут обжаловать приказ, только когда мы вернёмся, но не сейчас. И то, что сделали оба – преступление. – Бунт на корабле?! Ты, сука, забыл, что капитан – первый после бога?! – зло прошипел я. – Старший лейтенант Мальков, приказываю вам арестовать старшего политрука Астраханцева за срыв выполнения приказа командира. Арестовать матроса… кто был вторым пулемётчиком? – Краснофлотец Галкин. – Арестовать краснофлотца Галкина за невыполнение приказа командира. По возвращении ими займётся военный трибунал. Выполнять. – Сдать оружие, – приказал Мальков комиссару. Тот пробовал возмущаться, но его связали и увели вниз, как и бледного до синевы второго пулемётчика. – Встать к пулемёту, – приказал я одному из сигнальщиков. – Приказ тот же, огонь по врагам. В этот раз приказ выполнили все, несмотря на крики финнов. Шлюпки от пробоин начали набирать воду и тонуть, а мы, нагнав шлюпку, в которой были остатки команды ледокола, расстреляли и её. Передав управление лодки вахтенному командиру, я спустился вниз, а вахтенный повёл лодку в надводном положении дальше по курсу. Зенитчики внимательно бдели: финны наверняка предупредили своих и немцев, а те не упустят возможности уничтожить свою бывшую лодку. На поверхности мы будем недолго, сейчас шла спешная зарядка аккумуляторов, и как только электрики сообщат, что они заряжены, мы сразу уйдём под воду. Вопрос лишь в том, что произойдёт раньше: аккумуляторы зарядятся или появится немецкая авиация. Я быстро написал сообщение в штаб флота, описав первые победы с названиями кораблей противника – мелочь, а приятно. Также сообщил о действиях комиссара и одного из матросов, на основании которых я их арестовал, пользуясь своими полномочиями. Антенну уже подняли, и радист, зашифровав сообщение, стал его отбивать, а чуть позже подтвердил, что оно получено. Аккумуляторы зарядились, и вскоре мы ушли под воду, на шестьдесят метров. И вовремя: появились три десятка бомбардировщиков. Курс мы не меняли, как шли к Швеции, так и идём; пройдём между Швецией и островом Готланд и направимся к берегам Польши. Пока противник не знает, куда мы идём, а чуть позже мы сменим курс. Как только лодка ушла на глубину и дальше пошла на малом ходу, я взял микрофон и, включив громкую связь по всем отсекам, сказал: – Товарищи командиры и краснофлотцы, я рад поздравить вас с нашей первой победой. Два боевых корабля противника отправлены на дно. Я благодарю всех вас за высокую выучку, и особенно старшего лейтенанта Малькова: ведь это его заслуга в том, что вы стали командой. Я надеюсь, что первый бой сплотит нас ещё больше. Бой прошёл просто замечательно, у финнов не было никаких шансов, и дело тут не в самой лодке, пусть она немецкая и трофейная (наши даже лучше), дело в вас, в отличной команде. Я знаю, уже разошлась информация о расстреле противника в шлюпках, что по международному праву считается преступлением, однако это был мой приказ, и отвечать за него буду я. Осназ не берёт пленных. Как-то в Белоруссии одна из групп взяла шесть сотен пленных немцев, пятнадцать бойцов осназа против шести сотен. Взяли их сонными. Допросили офицеров, а от остальных решено было избавиться. Мне вручили нож и указали на строй немцев, показав, как работать. Ударом стопы ноги бьёшь под колено, немец падает на колени, и круговым движением вскрываешь ему глотку. После первой сотни у меня затупился нож, после четырёх сотен рука устала настолько, что нож держать я уже не мог. Тогда я впервые понял, что значит не брать врагов в плен, и тогда бойцы террор-групп приняли меня как своего. Потому что я смог. Мы подводники, мы тоже не берём в плен, это особенности нашей службы. Отпустить противника я не мог: это не гражданские моряки, а военные, они снова встанут в строй и будут воевать против нас. Команда канлодки уже имеет одну победу над советским сторожевым катером, на них кровь наших парней. Я не оправдываю себя, но нужно решить: или против вас враг, который, не задумываясь, убьёт вас, ваших родных и других граждан, или ваш друг, с которым нужно брататься. Помните: русские для финнов враги – навсегда. Однако в нашей команде всё же оказались те, кто считает финнов друзьями, те, кто отказался выполнять мой приказ либо решил помешать его выполнению. Я огорчён. Их ждёт трибунал. А нас ожидает выполнение основного задания. Всем отдыхать, кроме дежурной вахты. На этом всё. Капитан-лейтенант Мальцев. Повесив микрофон на место, я поинтересовался у старшего лейтенанта Малькова: – Как там арестованные? – Комиссар у себя, а матроса я отправил в жилой отсек, он помощник кока. – А вот это неправильно. Они арестованные. Обоих отправить в носовой торпедный отсек, приставить часового, менять его каждые четыре часа. – Есть, – козырнул он и отдал соответствующие распоряжения. Потом всё же не удержался и уточнил у меня: – А не слишком, товарищ капитан-лейтенант? Мальков был старше Мальцева на пять лет, ему двадцать шесть, но я, с моим немалым опытом жизни, считал себя старше, да и Мальков это чувствовал. Я постарался объяснить ему со всей серьёзностью: – Старпом, ты пойми, это был бунт. Мы на боевом корабле, любое промедление может обернуться катастрофой, а у меня на борту два ненадёжных члена команды, положиться на которых я уже не могу. В перспективе это может привести к срыву боевого здания. Вокруг не сказка, а война. По правилам бойцов террор-групп я должен просто уничтожить этих паршивых овец и отправить их трупы за борт. Но если я так поступлю, меня не поймут по возвращении. Да, мы не бойцы осназа, но методики и инструкции у них правильные, и чтобы выжить и выполнить задание, стоит им следовать. Так что арестованные будут с нами до конца, пока мы не вернёмся к нашим. Это окончательное решение. Сейчас отдыхай, твоя смена через два часа. А я начну писать рапорты да списки для награждения, благо есть на кого. Старпом проверил обстановку на борту – оба торпедных аппарата уже были снова заряжены, арестованных устроили, как было приказано, – и отправился отдыхать. А я занялся писаниной. С рапортами разобрался быстро, за полчаса, и принялся за списки для награждения. И вот когда я уже закончил и убрал всё в сейф, раздался стук в дверь, и вошёл наш врач, старший военфельдшер Авдеев, по совместительству особист. – Командир, ты понимаешь, что я должен доложить о случившемся? – Понимаю. – Тогда ты должен понимать, что ты расстрелял пленных, а это делает тебя военным преступником. – Хм, интересный вывод. Мичман, напомни, когда мы взяли финнов в плен? Лично я такого не припомню. – Они были потерпевшими крушение… – Знаешь, я не понимаю вот эти двойные стандарты. Они были ВОЕННЫМИ. Как вы это не поймёте? Гражданских и мирное население я сам не трону, ещё и по рукам надаю, но военные несут все тяготы службы и войны. Пока они не успели поднять руки, нужно уничтожить их как можно больше. Они нас глубинными бомбами забрасывали в ярой надежде потопить и уничтожить, а когда ситуация изменилась и мы победили, вы с ними чуть ли не в засос целоваться желаете. У меня вопрос встаёт: а за кого воюете? Я уж начинаю сомневаться, что за нашу Родину. Я лично воюю за Советский Союз, за наших людей, а в вас я не уверен. Что касается расстрела… Финны не сдавались, и они не были безоружными: у трёх их офицеров были пистолеты, хотя они и не тянулись к ним под стволами пулемётов. Так что не надо меня обвинять в убийстве безоружных или пленных, этого не было. Если бы они подняли руки, я бы не отдал приказ стрелять, но поднятых рук я не видел. Да и вообще, решать, прав я или нет, по нашем возвращении будут более высокие чины, чем мы, без этого не обойтись. А впредь я попрошу не ставить под сомнение мои приказы. Вам всё ясно? – Да. Всё что нужно, я слышал. Разрешите идти? – Свободны. Я умылся в умывальнике (такая роскошь была у меня в каюте) и, передав управление лодкой старпому, поскольку его время пришло, отправился спать. Но уснуть не успел. Вскочив и сняв трубку телефона, я приказал старпому: – Стоп машины. Тишина в отсеках, акустику слушать. А дело было в том, что на границе Взора я вдруг засёк немецкую «семёрку», чуть более старой модели, чем наша. Она находилась на глубине сорока метров в неподвижном положении, её слухач слушал шумы моря, и в том, что нас засекли, я был уверен на сто процентов. Быстро одевшись, я покинул каюту, прошёл в центральный отсек управления и подошёл к акустику. – Тишина, товарищ капитан, – еле слышно сказал он. На лодке соблюдалась абсолютная тишина, даже я подошёл на цыпочках. – Малый вперёд, – негромко скомандовал я и пояснил командирам в отсеке: – Немцам наша лодка что красная тряпка для быка, для них это позор, поэтому они в любом случае решат нас уничтожить. Я проанализировал, как бы я действовал на их месте: стянул бы сюда надводные корабли типа эсминцев и противолодочных кораблей, постоянно держал, сменяя, воздушных наблюдателей, а также субмарины. Думаю, ближайшие в этом районе уже направляются сюда. Поэтому приказываю каждые полчаса стопорить ход и слушать вокруг. Наблюдатели нам пока не опасны, а вот субмарины, одна-две, уже должны быть поблизости. В это время немцы, убедившись, что мы не меняем курс, пришли в движение, дав полный ход. Мельком глянув на часы, больше для последующего фиксирования своих действий, я скомандовал: – Стоп машины, тишина в отсеках, акустику слушать. Акустик замер на миг, а после, сделав большие глаза, зашептал: – Слышу шум электромоторов и винтов. Подлодка, на нас идёт. – Дай. Забрав наушники, я сделал вид, что вслушиваюсь, после чего сообщил: – Немец, «семёрка», идёт на нас средним ходом. Боевая тревога. С прошлого боя прошло три часа. Команда, многие из которой только просыпались, разбегалась по постам. Я же командовал: – Поворот вправо, дифферент на корму пятнадцать градусов. Первый и третий торпедный аппарат – готовность. Стоп машины. Что мне не нравилось, здесь на шестидесяти метрах было довольно сильное течение, которое разворачивало корпус лодки чуть в сторону. Однако это уже не имело значения, и я продолжал командовать: