– Ты смени меня, а я посмотрю. Уже почти рассвело, рассмотреть можно. Через час подошли наши, двое несли Гаврилова на носилках. Водила, который меня сменил, уже закончил осмотр машины и готовил её к выезду. Повреждения только у кабины, а так машина в порядке. Стёкла он смахнул тряпицей, можно ехать. – Крайнов, что с пулемётами? – подходя, первым делом спросил сержант. – Переплавка их спасёт, – лениво вставая, ответил я. – Кстати, вот документы убитых диверсантов. У каждого по три разных комплекта было. Он забрал документы, а зенитку решил проверить: забрался в кузов и вынужден был признать, что я прав, пулемёты не восстановить, побита зенитка капитально. Похоже, немец бронебойными по ней садил. Вытирая руки, сержант спустился и стал отдавать приказы. Водитель выгнал машину, мы подняли борта и загрузили в кузов ящики с патронами, только два ненужных остались в капонире да пустые цинки со стрелянными гильзами. Свои вещи закинули и аккуратно положили забинтованного Гаврилова. Он в сознании был, матерился от наших неловких движений. Никто не обратил внимания, что ни моего сидора, ни скатки шинели среди вещей не было, я их в кольцо убрал, чтобы не посеять. Мы медленно, чтобы не растрясти раненого, покатили к дороге. Парни просветили меня, что сержант задумал. План такой: моста нет, защищать нечего, значит, нужно возвращаться к нашим и доложить. Сейчас у моста возьмём до предела раненых и едем в Кобрин. Сдаём раненых в госпиталь, сообщив, что у моста ещё есть раненые, чтобы машины выслали. А дальше нашу судьбу командиры будут решать, это их работа. Загружая раненых, я внёс одно рацпредложение: подножки у кабины свободны, и, держась за дверцу, можно ехать стоя, чтобы освободить ещё место для раненого. И так для одного действительно освободили. Я и ещё один из наших, заряжающий, устроились на подножке, и мы медленно покатили в сторону города. Второй заряжающий сидел в кузове, за ранеными приглядывал. Мы четверых смогли взять, больше не помещались, и девять остались у моста на разбитых позициях. Да, и та колонна, что подошла на рассвете, уже отбыла. Тут где-то есть брод, надеюсь, они знают где. Дорога до поста на окраине города заняла чуть больше часа. Вся вода из наших фляг ушла раненым. На посту об уничтожении моста ещё не знали, удивлялись, что колонны прекратили появляться, думали, немцы дорогу перерезали и вот-вот к городу прорвутся, так что привезённая нами информация была к месту, лейтенант, старший обороны, тут же по телефону связался с вышестоящим командованием и передал сведения, которые узнал от нас. А то тут спешная эвакуация шла, чуть ли не до паники дошло. Дальше поста нас не пустили. Водителю выдали сопровождающего, знающего, где находится медсанбат, и они укатили, а мы устроились на свободной площадке рядом с постом, отдыхая, ведь дорога на подножке серьёзно выматывает, так что нам с напарником требовался отдых, и мы ему были рады. Дали нам всего минут двадцать, пока сюда не приехала пара эмок и три грузовика. Тут же и наш комиссар обнаружился, нашего учебного зенитного дивизиона. Нас построили, и, когда сержант доложил все перипетии ночного боя, генерал-майор, что и прикатил сюда со свитой, похвалил нас, после чего кивнул нашему комиссару, старшему политруку. Дал ему слово. Сначала тот небольшую политинформацию завернул, а вот дальше уже интереснее стало. – Товарищи курсанты, наше командование высоко оценило ваши боевые качества, поэтому командующим нашим военным округом был подписан приказ о досрочном выпуске ряда училищ, в список которых попало и наше. С присвоением воинского звания младший сержант вы, товарищи курсанты, будете направлены в действующие части. Это всё. Мы в ответ, как и положено, рявкнули благодарственное слово, после чего нас распустили. Некоторые бойцы были озадачены: ладно не сержанта получили, но мы проучились всего полгода. Обычно досрочно выпускают за месяц, ну два, но не так недоучившимися. Видимо, командование решило, что на месте нужный опыт и знания получим. Ну не знаю, меня эта афера как-то в сомнение вводит. Хотя тут причина может быть куда банальнее. После первых суток, когда немецкая авиация вбивала наши аэродромы в пыль, сказалось мизерное количество зенитной артиллерии. И вот нас так быстро решили аттестовать и хоть кого-то отправить в войска. После речи комиссара нас отправили на одной из машин к штабу корпуса, где забрали удостоверения курсантов и выписали документы на младших сержантов, причём приписали к тому же корпусу, с командиром которого мы повстречались у поста. Когда нас оформляли, мою винтовку вписали в новое удостоверение, я проверил, всё точно. И, как и в курсантских документах, тут также не было фото. По факту, у кого они имеются, тот и может ими пользоваться. Единственно, как я смогу подтвердить, что документы действительно мои, – предъявить шофёрское удостоверение или комсомольский билет, где есть фото. Всё заняло меньше часа, тут ещё и наш водила присоединился, такой же курсант. Он сообщил, что машину с расстрелянной зениткой забрали, а вещи наши он выгрузил у здания штаба под охрану часового. Мои-то при мне… Троих парней в одну дивизию распределили, сержанта нашего – к танкистам, а меня отправили к медикам. Я должен получить под командование орудие зенитной батареи, которая защищает медсанбат стрелковой дивизии. Мы с парнями попрощались, трое сразу уехали на попутке. А я пешком направился в нужную сторону. Надо штаб дивизии найти, представиться, чтобы в списки внесли, а потом они в часть направят. Однако, пока я в городе, нужно сделать одно дело. У меня до сих пор петлицы курсанта с металлическими буквами, означающими наименование училища. Помнится, у меня имеются в запасе красноармейские петлицы, те, что я срезал с убитого диверсанта, они красного цвета с общевойсковыми эмблемами. Как раз подойдут, нужно лишь найти два треугольника, тоже красных. Знаки различия, как и петлицы, имеют цвет по роду войск. В городе была комендатура, соответственно, и магазин-военторг, в штабе корпуса я адрес узнал, правда, там не уверены, что он работает при той неразберихе и панике, что царила вокруг, но я надеялся, что работает. К сожалению, магазин всё же не работал, кто-то камнем ещё и стекло разбил, и у магазина маялся часовой, отгоняя любопытных, ну, или мародёров, так что, лишь покосившись в ту сторону, я поправил ремень винтовки и энергичным шагом направился к выходу из города. Что ж, не работает так не работает. В пути срежу старые петлицы и нашью трофейные, а треугольники потом найду и привинчу. К трассе, что проходила через город, я не подходил, решил окраиной выйти на дорогу, которая шла в нужную мне сторону. Срезал путь, можно сказать. Я уже был на окраине, когда приметил, как молодка с белыми полушариями грудей, выставленных как напоказ в декольте, глядя на меня, влекуще улыбается. – Товарищ солдат, не обидьте вдову, помогите. Нужно корзину тяжёлую на чердак поднять. Намёк был более чем понятен. Я с удовольствием осмотрел крепкую ладную фигуру женщины, в моём вкусе. Так что я легко согласился. А когда мы зашли в сени, она прижалась ко мне всем телом, нащупывая опытной рукой то, что ей нужно в штанах, и взасос стала целовать, свободной рукой снимая каску с моей головы. Мне её лень было на поясе носить, плечевых ремней нет, и тот сползал от лишнего груза. Нет уж, пусть на голове будет. Каску молодка оставила на столике у окна в сенях и за руку повела меня в дом. Прошла она первой, а я, наклонившись, чтобы не удариться о притолоку, последовал за ней – и всё, темнота. Меня чем-то серьёзно отоварили. Всё зло от баб! Очнулся я от боли в голове и от приглушённого разговора где-то поблизости. Приоткрыв глаза, я сел – ого, я связан! – и осмотрелся. Хм, я в доме, голоса доносятся из соседней комнаты, ремня нет, карманы, похоже, пусты, сапоги сняты. Проверить не могу, но вроде всё выгребли. А вот кольцо на месте. Я мысленно отдал приказ забрать верёвку, и она исчезла. Разминая руки, я достал кобуру с пистолетом, извлёк его, взвёл курок и сунул запасной магазин в карман. И нож убрал туда же. То, что я попал в такую ситуацию, что ж, бывает, на медовую ловушку и опытные клюют. На голове шишка опять, но вроде рассечения нет. Думаю, это бандиты, ну или те, кто на немцев работает. Видят, что в городе творится, и вот так решили немцам помочь. Вот я им сейчас и помогу. Хм, а говорят на кухне явно на польском, характерные пшекающие обороты, не спутаешь. Два мужских голоса, женского не слышно. Осторожно, стараясь не скрипеть половицами, я подошёл к двери и, легонько потянув на себя, прошёл на кухню, держа хозяев на прицеле. Картина, как говорится, Не ждали. – Вас только трое? – коротко и тихо спросил я. Повышать голос я не хотел, мало того что это в голову отдавало, так ещё их тут могло быть больше трёх. Тут было двое мужиков, одному лет тридцать, другому около двадцати, ну и знакомая молодка. Бандиты продолжали молчать, видно, ещё не пришли в себя, поэтому в комнате оглушающе грохнул выстрел из пистолета, и пуля пробила руку того мужика, что постарше. Теперь смысла нет таиться, я сделал шаг в сторону, чтобы за спиной была не дверь, а стена, и повторил: – Вас трое? Конечностей у вас много, патронов у меня хватает. Я буду задавать вопросы, и вы будете мне на них отвечать, в ином случае умирать вы будете долго. – У меня детки, – провыла молодуха, и тут же пистолет снова дёрнулся у меня в руках, и раздался грохот очередного выстрела. Схватившись за живот, посмотрев на меня неверящим взглядом, она сползла с табуретки на пол, где осталась лежать, тихонько подвывая. Я так понял, что старший мужик – её муж. Держась за руку и морщась, он хотел было рвануть к ней, но я цыкнул зубом, и он замер, продолжая сидеть на табурете и с ненавистью глядя на меня. – Некоторые стрелки довольно ущербны в своих моральных стремлениях и качествах. Они не убивают женщин и детей, а я убиваю, но только тогда, когда это касается лично меня. Если такие детки лезут в мою жизнь или пытаются мне навредить, тогда я их легко отправляю на тот свет. Женщин это тоже касается. В такие моменты ни возраст, ни пол для меня не имеют значения, все становятся целями. Повторяю в третий раз, если я не получу ответа, оба получите по пуле в живот. Вас трое? – Да-да, нас трое, – сразу ответил тот, что моего возраста, а старший только зубами скрипел и ругался на польском, с тоской наблюдая, как его жена бьётся в судорогах на полу. В это время шла бомбёжка у станции, земля тряслась, раздавался грохот разрывов, так что не думаю, что выстрелы, да ещё в помещении, кто-нибудь расслышал, бомбёжка всё заглушала, поэтому я и работал так уверенно. Узнал, где мои вещи, расспросил, кто передо мной, вряд ли я у них первый. Старший пытался мешать вести допрос и честно заслужил пули в живот, молодой сломался сразу, пел, как павлин. Давно работают, крови на руках по плечи. Прострелив и ему живот, я намотал портянки, надел сапоги, сунул за голенище свою ложку и финку, застегнул ремень с подсумками, проверил, амулеты на месте, да и остальное тоже. Забрал документы и каску. Ха, специально, гадина, сняла, знала, что по голове будут бить. Брали живьём, чтобы узнать, что в городе происходит. До меня за последние сутки у них ещё четверо побывали, все в погребе лежат, чтобы не запахли. Когда придут немцы, а те их не сегодня завтра ждали, предъявить хотели, чтобы показать свою лояльность новой власти. Да и ненависть со злобой вымещали. Все четверо из наших, три красноармейца и командир в звании капитана. У всех документы имелись. Оружие тоже нашёл, где указал молодой: две винтовки Мосина, карабин и наган капитана-артиллериста, их я не взял, но вот часть продовольствия хозяев прибрал. Оказалось, в погребе и кладовых было неплохо запасено. Два ящика с советской свиной тушёнкой ушли в кольцо, туда же мешок с ржаными сухарями, мешок с солью, ящик с лимонадом, мой любимый, и ящик с пачками макарон. Остальное брать я смысла не видел. Ну, мыла взял коробку, видимо, из магазина украли. Ещё были советские деньги. Почти сто тысяч, молодой говорил, кассу взяли, но это зимой ещё. Их я тоже прибрал. Да, ТТ я оставил, и наган капитана брать не стал, он в его удостоверение был вписан, но набрал другого оружия, у бандитов тут целый арсенал был: два польских «виса» с солидным боезапасом, пара немецких карабинов, видимо ранее числившиеся в польской армии, ручной пулемёт Браунинга, патронов не так и много, да и магазинов к нему всего четыре, ну и ящик гранат. Непривычные, но сделанные по одному типу с Ф-1. Гранаты, пистолеты и пулемёт я забрал, карабины без надобности. В сенях я обнаружил на вешалке армейскую плащ-палатку, нашу, советскую, видимо, кому-то из погибших бойцов принадлежала. Я накинул её, нечего оставлять, и вышел во двор. Морщась, изредка потирая шишку под пилоткой, каску я в кольцо убрал, проверил хозпостройки. Вот тут удача: в сарае обнаружил новенький велосипед ярко-зелёного цвета. И тюк нового чистого, тоже почему-то зелёного брезента. Расстелив его, увидел, что он размером пять на пять метров и ранее явно являлся чехлом чего-то крупного. Хотя место в кольце ещё было, но я достал из него сидор и скатку шинели, навесив всё на себя, и отправил в него велосипед, тюк брезента и плащ-палатку. У меня же ещё двадцать километров пути, теперь на велосипеде доеду. А прятать его, чтобы не отобрали, есть где. Покинув участок этого частного дома, я направился обратно к перекрёстку, откуда пришёл, пока не попал в объятия этой «чёрной вдовы». Патруля комендачей мне так и не встретилось, и я добрался до комендатуры, там тоже неразбериха была, но дежурный внимательно выслушал меня, забрал документы погибших и кому-то стал звонить. Вскоре подошёл старший сержант в сопровождении трёх бойцов и приказал сопроводить их к дому бандитов. Я думал, пешком пойдём, но нет, нам выделили машину – полуторку. Доехали быстро, и, пока бойцы всё осматривали, поднимали из погреба убитых, я сидел в саду за столом и ел. Что нашёл на кухне, то и вынес, убитые мной хозяева меня не смущали. А все трое уже отдали концы. Сержант, конечно, поглядывал с насторожённостью в мою сторону, но молчал. Поев, остатки я убрал в сидор – это шмат солёного сала, свежего, вкусного, с чесночком, полторы краюхи хлеба и пять луковиц, это мой НЗ, пусть пока в сидоре полежит, потом в кольцо уберу – и, скинув с себя верхнюю одежду, оставшись в одной рубахе, стал менять петлицы. Когда бойцы всё осмотрели и стали грузить в машину убитых и часть награбленного с оружием, ко мне подошёл сержант с опросом. Вообще, этим делом другие должны заниматься, но кто был нужен, уже сбежал, поэтому работали те, кто есть. Вот такое следствие. Дав мне расписаться в показаниях и отпустив, сержант оставил здесь на охране одного бойца и с другими покатил к комендатуре, ему ещё отчитаться надо. Я же отправился из города. Вот и получается, задержка принесла мне головную боль, к слову, которая почти прошла, главное, шишки не касаться, и изрядно трофеев. Похоже, я в плюсе, но в следующий раз всё же желательно избегать таких ситуаций. Всё в опыт. Раньше у меня подобного опыта не было, теперь учёный, битый, можно сказать. Выйдя из города, я направился по полевой дороге на север, фактически вдоль границы. Что самое интересное, мне дали приблизительное место расположения штаба дивизии, куда я должен прибыть, так как он вот-вот должен переехать. То есть мне его ещё нужно найти. Нашему бывшему командиру расчёта выпала такая же задача, остальным же парням повезло, за ними машина из части заехала, как раз возвращалась. А я, отойдя с дороги и присев, чтобы случайные свидетели ничего не видели, достал велосипед. Он был в отличном состоянии: камеры хорошо накачаны, цепь смазана. Сняв с себя сидор и скатку, я разместил их на велосипеде, снова перекинул ремень винтовки через голову и покатил по дороге. Мне попадались встречные машины, изредка нагоняли попутные, бывало, посыльные были на мотоциклах. За время пути я трижды видел воздушные бои, причём во всех трёх случаях победа осталась за нашими соколами. Два раза они на бомбардировщики нападали, пятерых сбили, в третьем крутили карусель с истребителями, два – один в нашу пользу. Пару раз немецкие истребители атаковали кого-то на земле. В первом случае не знаю кого, это у меня за спиной случилось, я уже проехал, а во втором – немцы расстреляли легковушку с нашими командирами. Я мимо проехал, там работали бойцы из колонны из трёх грузовиков, доставая тела из машины. Если бы не война, мою поездку можно было бы назвать прогулкой – катил и получал удовольствие от прекрасного дня. Но сейчас едешь, а глаза всё фиксируют – небо, места возможных засад, разные путники напрягали: могут быть и не свои, ряженые например. Беженцев тут мало, хотя изредка и они встречались. За время пути я останавливался всего на час, даже не пообедать, хотя время было полвторого, нет, я поработал со стихиями, очередная тренировка, а потом медитация. В селе штаба дивизии уже не было, но мне удалось узнать у бойцов, которые здесь занимали оборону, куда надо двигаться. Ещё пять километров педали крутить. В этот раз я выделил время на обед, получаса хватило, и покатил дальше. На подъезде к расположению штаба дивизии я убрал велосипед в кольцо и дошёл пешком. Когда у штабной палатки доложился дежурному командиру и передал ему направление, к нам вышел комдив. Он был одет в опрятную, явно выглаженную форму, смотрелся молодцом, но его выражение лица мне очень не понравилось. Оно было разъярённым, и почему-то эта ярость была направлена на меня. Ну а когда его прорвало, я много чего узнал о себе. Причём вышестоящее командование он не трогал, всё мне досталось. Оказалось, всё до банальности просто. Он требовал для своей дивизии если не истребительное прикрытие, то зенитное, потому что у дивизии зениток почти не осталось, повыбивали. Хотя бы батарею прислали, а прислали меня, пешком. Была причина так ему яриться. А мне что остаётся? Стоял и слушал. Всё же не с моим званием против полковника лезть, так что смиренно принимал наказание за чужие грехи. – …И пошёл вон с глаз моих! – закончил он свою яркую, сдобренную множеством эпитетов речь, развернулся и ушёл в свою палатку, а командиры, что до этого бегали и отдавали команды, так же, как и я, замерев, слушали этот ор, продолжили бегать и командовать как ни в чём не бывало. Привыкли, что ли? Командир, что меня принял, был в звании старлея с повязкой дежурного на рукаве. Видимо, не отвыкли ещё от мирной жизни, повязка новенькая, аккуратная и на своём месте, да и тот выглядел лощёным. – Досталось тебе, – посочувствовал старлей. – Погоди пока, узнаю насчёт тебя. Намёк я прекрасно понял. Это просто звиздец какой-то, ну у них и комдив. Хотя с такого станет отказаться от меня и отправить обратно в штаб корпуса. У него, видимо, так много бойцов и командиров, что девать некуда, раз отказывается от пополнения, даже такого, как я. Ждал я недолго, вскоре меня пригласили в палатку. Отказываться всё же от меня никто не собирался, и направили в охрану медсанбата. Точнее, оформили командиром орудия в зенитную батарею, которая должна прикрывать медсанбат. Правда, на момент начала войны батарея была в стадии формирования и имела всего два орудия, там были тридцатисемимиллиметровки, и в первый же день потеряла обе. Правда, сорвали бомбёжку санбата. Сейчас его единственное прикрытие с воздуха – это хорошая маскировка. Уцелевшие же зенитчики в количестве семи бойцов влились во взвод охраны, ожидая пополнения в орудиях и людях. Заявки в штаб корпуса были отправлены. А прислали меня. Документы мне оформили, теперь я числился бойцом этой 49-й дивизии в отдельном зенитном дивизионе 3-й батареи, командиром орудия 2-го взвода. Осталось добраться до части. Ха, если её можно так назвать. Что есть. В этот раз меня довезли вместе с ранеными. Мест не было, но, используя старый опыт, я стоял на подножке. Там я представился сержанту Павлову, он тоже был командиром орудия, сейчас стал командиром отделения. Он поморщился, но особо не матерился, в отличие от комдива. Представил остальным бойцам нашей батареи, после чего сразу велел впрягаться в службу. Медсанбат эвакуировался, его перекидывали на тридцать километров в тыл, дивизия готовилась отступать. Приняли меня парни несколько прохладно, но командирское звание признавали, поэтому отношение было ровным. Ещё в штабе дивизии командиры, которым не понравились мои пустые петлицы, нашли треугольники, так что я теперь имел вполне бравый вид младшего командира, соответствуя своим документам. Что было приятно, у батареи сохранилась машина, пусть одна, но есть. Кухни изначально не было, столовались бойцы, как и взвод охраны, с медсанбатовской кухни, но хоть какая-то материальная часть есть. Это приятно. Вот только нашу машину тоже реквизировали для перевозки раненых. Прошлой ночью всех раненых отправили на железнодорожную станцию, но к обеду они снова накопились, и их нужно было вывозить. Когда мы в очередной раз помогли с погрузкой – зенитчиков тут за санитаров держали, не дёргая бойцов охраны, у них тоже ответственное дело, – мы отошли с Павловым, и, когда он закурил, я сказал ему: – Не нравится мне, что мы здесь без зенитного прикрытия. Вон, колонну днём отправили, и пусть на некоторых машинах кресты сверху имеются, немцы всё равно будут их атаковать. Прикрытие нужно. – Нет орудий. Совсем нет, – выдохнув струю дыма, ответил сержант, с интересом поглядывая на меня, явно ожидая, что я ещё выдам. – Я понимаю, какой это дефицит, и каждое орудие или пулемёт на счету, вон на всю дивизию три зенитки, это я в штабе слышал, сам должен понимать, что это означает. Нужно самим добыть зенитку. – О как! – весело посмотрел на меня сержант. – И что ты сделаешь, наколдуешь? – Найду брошенную при отступлении. Шанс, конечно, маленький, но всё же есть. Хоть что-то добыть. А у вас пушки автоматические были, но вдруг найду пулемётные установки? Они ведь более мобильные и для прикрытия раненых тоже вполне годятся. Мне нужен приказ. Например, написать, что я еду за матчастью. Как исполняющий обязанности командира, ты его можешь выдать, не ставя в известность вышестоящее командование. – Лихо, – прокомментировал тот мою зажигательную речь одним коротким, но содержательным словом. – Я тебе честно скажу: не хочу проблем с этим, так что, раз нет зениток, пусть об этом голова у командиров болит. Да, с Павловым явно кашу не сваришь. Даже парни, которые сидели рядом, отдыхая после погрузки раненых в машины, попытались поддержать моё предложение, видимо, как и я, обладая авантюрным складом характера, но сержант стоял на своём. Нет – и всё. Точно, такого не уговоришь, кадровый, кремень или, скорее, дуб. После того как медсанбат свернулся и машины уже возвратились, хотя не все, под обстрел с воздуха попали, но наша уцелела, мы погрузились и покатили в тыл, отслеживая, что творится вокруг. И не зря. По нам открыли огонь, причём работали не только винтовки и пулемёты, но и хлопали пушки. Немало пушек. Немцы так глубоко в нашем тылу? Неожиданно. – Из машины! – скомандовал Павлов, привстал и, дёрнувшись, повис на борту вниз головой. А мы, попрыгав на землю – ещё одного из наших пуля сбила, наповал, – залегли у борта, торопливо приводя оружие к бою. Кабину покинули водитель и воен-фельдшер, которому Павлов уступил место. Я бы такой красотуле с третьим размером и обалденной фигуркой тоже уступил. Судя по тому, как под двигателем скапливалась лужица масла, простреленный бензобак приказал долго жить, и мы стали «безлошадными». Я уже определил, откуда вёлся огонь, поэтому скомандовал: – За мной, по-пластунски! Вокруг стояла стрельба, немногочисленные выжившие активно отстреливались, поэтому пришлось повышать голос. – Товарищ младший сержант, может, поддержим наших? – предложил один из бойцов, разозлив меня. – Какой на хрен наших?! Мы тут как на ладони, сейчас из пулемётов прочешут и положат всех. Вон там на гребне позиция отличная, и мы в укрытии, и поддержать наших сможем, а так и они, и мы пропадём. Всё ясно, боец?! – Как ни жаль было времени, но приходилось разъяснять, а то ещё за дезертира или труса примут. Что за армия?! Бардак! Бойцы оспаривают решения командиров! – Да. Мы поползли к овражку, удобное место, и шёл он, куда нужно, тут уже можно вскочить и, пригибаясь, бежать дальше. Нас заметили, пули стали свистеть над головой и, шлёпая, впиваться в грунт склона оврага, однако, к счастью, никого не задело, и мы ушли из зоны прицельной стрельбы противника. По оврагу добежали до подъёма, где действительно неплохое место, чтобы «поиграть» с немцами в кто кого. Шучу, противника тут с батальон, не меньше. То-то сразу всю колонну остановили, как я понял, никто прорваться не смог. Хана медсанбату. Когда мы взбирались на возвышенность, я на полпути скинул сидор и скатку, оставив их в безопасном месте. Да, бойцы, загружаясь в машину с большой палаткой и частью медицинского оборудования, покидали в кузов свои шинели и вещмешки себе под ноги, у меня же, в отличие от них, всё было на мне, поэтому, когда я покидал грузовик, ничего в машине не оставил. Хм, как я вижу, она сейчас полыхала, значит, парни остались без личных вещей. Эту проблему мы будем решать погодя. Нас девять человек. Пятеро бойцов теперь уже моей батареи, а я так могу говорить, как старший по званию, я шестой, девушка-военфельдшер и двое бойцов из взвода охраны, которых к нам сунули, потому что в других машинах места не было. У водителя, который числился за батареей, и у одного из бойцов взвода охраны оружия не было, посеяли, я с ними потом насчёт этого поговорю, а пока оставил их и военфельдшера около своих вещей, велев им держать тылы, и с другими бойцами стал подниматься к гребню. Все были злы, видя, как гибнут люди вокруг, особенно которые им были хорошо знакомы, поэтому мечтали поквитаться. Вздохнув, я сказал: – Парни, я понимаю, как вам тяжело. Сейчас выдохнули, успокоились, чтобы руки не дрожали и глаз был верен, и готовимся. Нас с этой позиции собьют быстро, немцев слишком много, поэтому слушайте мой приказ: выпустите по обойме, скатываетесь вниз и уходите. Я за вами. Всё ясно?.. Я не слышу! – Да, товарищ младший сержант. Ясно, – в разнобой ответили бойцы. – Отлично. Цели подберите сами, я же буду выбирать офицеров. Командиры этой немецкой части должны получить по заслугам. У колонны стрельба практически стихла, тех, кто уцелел и залёг у машин, немцы быстро повыбили, но они дали нам возможность отойти. Лишь выстрелы разрывавшихся патронов в горящих машинах нарушали тишину. Когда мы выглянули, увидели, как на дорогу выезжали мотоциклисты, бронетранспортёры и грузовики, а от опушки к ним цепью шли немецкие солдаты. Чуть дальше виднелись коробки танков, но всего четыре. Найдя первую цель, офицера, я скомандовал: – Огонь! Этот офицер, шедший лёгкой походкой в цепи со своими солдатами, кулём рухнул на траву. Не ранен, так могут падать только убитые. Я перед первым выстрелом охватил цепь глазами и обнаружил только четверых явно офицеров, по фуражкам их опознал. Пять выстрелов, к сожалению, одного пришлось добивать, и они уничтожены, потом фельдфебеля положил. И вдруг заметил едущего по дороге в коляске мотоцикла офицера в чёрном плаще и в фуражке с высокой тульёй. Отличная цель, и со второго патрона поразил её. Всё же цель двигалась, однако расстояние в триста метров, и я имею преимущество по высоте, плюс отлично пристрелянная винтовка помогли мне с этим. Достал всё-таки. Отстрелявшись по унтерам, я скатился с гребня, а то по нему уже прошлись автоматической пушкой с одного из двух броневиков, накрыв нас песком и землёй. Парни все были целы. Подойдя к своим вещам и на ходу перезарядившись, я обратился к старшему по званию: – Товарищ военфельдшер, по уставу вы должны принять командование группой, но я думаю, вам лучше передать командование более опытному командиру и двигаться с нами в качестве пассажира. – А опытным вы считаете себя, сержант? – не без интереса посмотрела она на меня. – Да, я считаю себя опытным бойцом и командиром. Однако главное не это, я знаю, что нужно нам делать, чтобы выйти к своим. – Вы правы, тут я ничем помочь не могу. Принимайте командование. – Отлично. Посмотрите пока бойцов, не ранен ли кто, – попросил я, – и мы уходим, а то скоро немцы будут здесь, разозлили мы их. – Скорее уж вы разозлили, товарищ младший сержант, – откликнулся один из бойцов. – Видел я, как вы немецких офицеров одного за другим подстрелили. Вы ворошиловский стрелок? – В тире тренировался, – коротко ответил я. – Значит так, темп держим такой: километр бежим, километр идём пешком, так мы пройдём большее расстояние. Агеев впереди в качестве дозора, дистанция пятьдесят метров. Выдвигаемся. Военфельдшер сообщила, что раненых и пострадавших нет, ну, кроме ссадин и синяков. И мы побежали в наш тыл. Действительно, нужно выбираться. А вот дивизия наша, похоже, оказалась в окружении.