Глава 12 Убийство, мародёрство и суд Следующая неделя тянулась довольно медленно. До этого я писал первое письмо Сталину и не отвлекался. А сейчас, заимев свободное время, приступил к написанию родным моих погибших подчинённых. Всего их набралось восемь. Двоим отправлять пока не стоит, они уже на оккупированной территории, но остальным шести написать нужно. Пять танкистов с двух уничтоженных «тридцатьчетвёрок», двое пограничников и разведчик погибли, прикрывая отход группы. Они за языком ходили. Потом парни, вернувшись, похоронили героев. Ну и один из командиров – пассажиров, что я вывозил, это девятый. В его гибели моей вины точно не было. Он был тяжелораненым и скончался от ран, да и адреса его родных у меня не было. Пассажиры и есть пассажиры. За один день я не справился, писать очень тяжело было, но двое суток работал, где-то по полтора часа свободного времени в день у меня выходило, а когда закончил, передал нашему библиотекарю. Отправлять письма как раз её работа. Наверное, через цензуру пройдут, но я всё описал честно: и то, что их родственники герои, и что я представил их к наградам посмертно, указав поименно к каким. В этот раз я снова сидел в библиотеке – уже, к слову, двадцать пятое июля было, – читал свежую прессу, когда за дверью в коридоре раздался шум, заставив меня с недоумением поднять голову и прислушаться. Библиотекарь наш, Галина Ивановна, тоже заинтересованно прислушалось. Да и остальные четверо в читальном зале пытались понять, что происходит. Встав из-за стола, одним текучим движением, на ходу поправляя больничную пижаму, я быстрым шагом направился к выходу. Что-то мне не нравится то, что снаружи творится. Открыв дверь, я вышел в коридор и сразу разобрался в ситуации. Знакомый старший политрук, он сегодня документы получал в секретариате, форму у завсклада выписывали, стоял и, пьяно шатаясь, прижимал к себе молоденькую сестричку, лапая её, махал и угрожал наганом. Похоже, он был пьян до такой степени, что с трудом на ногах стоял и вряд ли понимал, что делает. Вообще кадр интересный. Попал под бомбёжку утром двадцать второго июня, двигаясь на пассажирском поезде к Бресту. Был эвакуирован без сознания в тяжелейшем состоянии с контузией. Лечился тут, и вот выписали наконец. Особого беспокойства не вызывал, разве что насмешил врачей, потребовав себе генеральскую палату, когда более-менее оклемался. По излечении он, похоже, собирался отбыть к фронту, да решил отметить с кем-то. Не знаю, тут отмечал или в городе, но увиденная картина мне сразу не понравилась. Пользуясь тем, что он ко мне спиной стоял, держа на прицеле двух мужчин-врачей и одну женщину-врача – санитарки прятались за углом, – я перехватил левой рукой вооруженную руку, сунув указательный палец под спусковой крючок, чтобы выстрелить не мог, а тот пытался, чуть палец мне не сломал, и единым рывков вырвал револьвер, после чего его же рукояткой ударил бедокура по голове. Старший политрук как сноп свалился на пол, я же, протянув руку испуганной до истерики сестричке – кажется, ещё школьница, класса из десятого, – помог подняться. Для зрителей всё произошло очень быстро: я возник у него за спиной, отобрал оружие, смазанный удар – и политрук лежит, а я уже поднимаю девушку. – Держите, – протянул я наган главврачу. – Оружие придуркам не игрушка. – Грубо, но спасибо вам, – забрав оружие, кивнул тот. – Пульса нет, – быстро сказал второй врач, что проверял политрука. Тут же начали реанимационные действия, но они не увенчались успехом. Похоже, мой удар по и так повреждённой черепушке политрука окончательно сделал его в корне не живым. Я стоял в стороне, прислонившись левым плечом к стене, и с интересом наблюдал за происходящим. Когда же врачи расписались в своём бессилии и укладывали тело политрука на носилки, я оторвался от стены и в тишине, что на миг образовалась, сказал: – Да, правду говорят: если человек идиот, это надолго. Товарищ военврач, я в палате буду, если следователи придут. – Придут, – вздохнул тот. Что есть, то есть, по сути это непреднамеренное убийство, и я могу схлопотать если не срок, то серьёзное понижение в правах. Тем более он из политуправления, а эти за своих любому глотку перегрызут. Размышляя, посмеют ли тронуть ГСС – хотя кого я обманываю, не раз трогали, кто им тут помешает? – я вернулся в библиотеку, сдал пачки газет и направился к себе. Так как приближалось время ужина, то у меня был запланирован музыкальный час. Вот и стал наигрывать, и у нас стали собираться ходячие из других палат. Я активно разрабатывал мелкую моторику и саму руку, и аккордеон для этого самое то. Вообще, мне, как герою, отдельная палата положена, и в госпитале такие есть, но я отказался от неё, с парнями остался. Вот уж кто горячие поклонники моих исполнений. Выдержал час, пока рука не заболела, но врачи не останавливали, ещё и говорили, чтобы усиливал нагрузки, рука быстрее восстановится, так что, играя резиновым мячиком, я направился за санитаркой в сторону кабинета главврача. Следователь уже прибыл, вот и до меня очередь дошла. А он мне понравился, видно, что профессионал своего дела, быстро во всём разобрался, так что, прочитав свои показания, я расписался и был отпущен, состава преступления тот не видел, оформлял всё как несчастный случай. В общем, я с облегчением вздохнул и начал готовиться к выписке, когда дня через три после этого инцидента, зайдя в палату, я вдруг обнаружил, что какой-то хмырь в форме военной прокураторы роется в моей тумбочке. Парни из лежачих с хмурым видом наблюдали, что тот делает. – Не понял. Ты ещё кто такой? – возмутился я. – Старший следователь Московской военной прокураторы военюрист третьего ранга Карпович, – разгибаясь и вставая, сообщил тот, мельком открыв и тут же захлопнув корочки. – Парни, вы свидетели, что неизвестный в форме военюриста что-то подкинул в мою тумбочку. Иначе бы он проводил осмотр с ордером из суда и с понятыми. А раз этого не было, бандит в форме. Олечка, зови главврача, пусть вызовет сотрудников милиции. Мы тут бандита поймали. – Сейчас, – взмахнув полами халатика, та рванула прочь прежде, чем этот Карпович открыл рот. Открыл тот его позже. – Вы что себе позволяете?! – сорвался он на фальцет. – А вы что себе позволяете? Я на вас жалобу подам. Если вы действительно сотрудник прокуратуры, в чём я сомневаюсь, да и удостоверения я не видел, то действовали бы по правилам и инструкциям. А то, что вы там чем-то помахали, доказательством не является. Итак, что вы мне подкинули в тумбочку? Тут как раз главврач подошёл, да и другие свидетели были. Удостоверение проверили ещё раз, вроде настоящее, и я попросил при свидетелях проверить, что тот мне подкинул. Я извлёк всё, раскладывая на койке, и, к своему удивлению, ничего лишнего не обнаружил, все мои вещи, кстати трофейные, были на месте. А вот Карпович странно светился и попросил засвидетельствовать моё имущество, подал бланк осмотра и провёл все процедуры. А так оказалось, что он открыл дело о гибели старшего политрука по вновь открывшимся обстоятельствам. По каким, он не сообщил, но я главный подозреваемый, на этом ушёл, но, похоже, неприятности меня ещё ожидают. Я особо не переживал, всегда плыву по течению, редко против, только когда меня взбесят, так что будь что будет. На следующий день, когда я отдыхал после обеда, за мной пришли Карпович и трое солдат с постановлением о задержании. Как интересно. Главврач, изучив постановление, лишь развёл руками. Тут его власти нет. Так как я прохожу лечение, то меня отвезли в тюремную больницу. Вещи все мои забрали по описи, и тут же возник скандал. Награды мои получить не смогли. Главврач разводил руками, он ещё вчера выдал их мне, о чём стоит на бланке выдачи моя подпись. Что есть, то есть, я уже имел разрешение гулять по городу, форму кладовщик выдавал по первой просьбе, так что я забрал награды и, посетив дом Светланы, забрал документы и всё из тайника и перепрятал. Схронов в Москве на чердаках мне известно множество, вот в один бесполезный и убрал. Всё равно там бумажные царские деньги, освободил от них, выкинув в мусорный ящик в соседнем дворе, а свои вещи и оружие в этот тайник убрал. Светлану подставлять не хотел, она моё слабое звено, вот и обезопасил её таким образом. А свои награды этим упырям в потные ладошки отдавать я не собирался. Пускай ищут. Так и сказал: ищите. Всё, что найдёте, ваше. В палате было две койки, обе свободные. Устроился на той, что у правой стены – у левой, мне кажется, ветерок был, пусть снаружи жара донимает, но на сквозняке спать я всё же не желаю, – и стал как бы лечиться. Если проще, тут лечение отсутствовало напрочь. Врача я только на третий день увидел, да и то, особо не осматривая, он махнул рукой и ушёл дальше бухать. Алкаш. Хорошо, что я сам зарядку делаю и руку разрабатываю. Из вещей мне выдали кружку, ложку и тарелку, вот и всё. Остальное не положено, включая аккордеон. Кстати, иногда мелодии доносятся, у меня слух-то хороший. Это на моём аккордеоне играют, суки. Три дня меня мариновали в палате, я не тратил время зря и активно восстанавливал тело. Видимо, думали понервировать меня, но не на того напали, мне на всё пофиг было. Только на четвёртый день всё же вывели из палаты и сопроводили в кабинет, тут же в тюрьме, где я находился. Следователем ожидаемо оказался Карпович. Знаете, есть люди, которые бесят, не нравятся с первого взгляд, для меня Карпович был из этой когорты. Он стал расспрашивать о моём участии в разных операциях, но я молчал, общаться с ним не хотел, тот похмыкал, дал попробовать расписаться мне на двух допросниках, потерпел фиаско и, ещё с полчаса промариновав меня и поняв, что мне всё фиолетово, приказал отвести обратно. Странно, что костоломов не использовал. А на следующий день меня отвезли в суд. Уже через десять минут завели в зал, где было всего человек десять. Кстати, и адвокат мой был тут же, которого я ранее в глаза не видел. – Обвиняемый, вы согласны с теми обвинениями, что вам предъявлены? – строго глядя на меня, спросил судья. – Понятия не имею, о чём вы. Мне ничего никто не предъявлял. – Вы обвиняетесь в убийстве старшего политрука Звягина, непреднамеренном, как сообщают свидетели, но самое главное, в фактах доказанного мародёрства. – Чего? – изрядно охренел я. – Есть свидетельские показания, что вы обирали трупы солдат противника. – Ага, – кивнул я сам себе, у меня всё сложилось. – Давайте я озвучу свои мысли, и вы поправите меня, если я не прав. Я человек генерала Потапова, это многим известно. Скорее всего, у него появились недоброжелатели в высших эшелонах власти. Решили надавить на него через меня или намекнуть ему о чём-то. Например, о длинных руках. Прицепиться к убийству политрука сложно, хоть и возможно, но вам приказали утопить меня поглубже, вот и придумали этот финт с мародёрством. Я сам мародёров не люблю, но во всех странах существует правило: если солдат проходит мимо тела убитого врага и обирает его, это мародер. Если он убивает врага и собирает трофеи, то это правило священного трофея, которого я и придерживаюсь. Однако вам всё равно, вам лишь бы за что-то уцепиться и наказать. Вот что я вам скажу: мне по хрену. Всё равно уже всё решено, а вы выполняете чужой приказ. Давайте озвучьте его поскорее, и разойдёмся. Я отдыхать хочу. – Что ж, обвиняемый показывает явную неадекватность. Суд решил сразу вынести наказание. Гражданин Бард, вы разжалованы и лишены всех наград. Это решение окончательное и изменению не подлежит. – Товарищ судья, – встал Карпович, что выполнял тут роль обвинения. – Задержанный не отдал награды. – А у него есть? – удивился тот и тут же поправился: – Значит, найдите и изымите. Я спокойно наблюдал, как ставятся подписи на бланке вынесения приговора, странно, что расстрел не включили. Мне выдали копию решения суда. Убирая лист в карман, я направился к выходу. Мне припёрло, так что конвоир отвёл в туалет, а когда я выходил из кабинки – тут туалет сделан неплохой, – то хмыкнул, обнаружив у умывальника судью. Прежде чем ко мне конвоир подошёл, сказал судье: – Знаете, я ржу от этого фарса вокруг, набрали актёров, сыграли подобие суда и довольны. Во-первых, героя Советского Союза вы без особого разрешения задержать не можете и уж тем более судить. Во-вторых, мне ничего не предъявляли, и если вам нравится этот фарс вокруг, играйте дальше, только помните, что отдача всегда есть и будет. – Вы герой Советского Союза? – почему-то уточнил судья, отряхивая мокрые руки. – Десять дней назад в Кремле наградили. Странно, что вы меня не узнали. В последний месяц газеты обо мне часто писали и фотографии были. – Бард, Бард… – морщась, вспоминал тот. – Подождите, тот самый танкист Бард?! – Тот самый. Того аж переклинило, рожа перекосилась, так что я не стал добивать его, и так неплохо проехался, и следом за конвоиром добрался до выхода, а там пешочком до тюрьмы. Так как мне приговор вынесен, то вернули мои вещи. – Это не мой аккордеон, – сообщил я, изучая инструмент. Вообще-то мой, но его испачкали, поцарапали, так что я решил не признавать его. И сильно жалел, что не отдал его Свете. Сотрудник, что выдавал вещи, возмутился: – Твой он! Вот, всё по описи. – Мой новенький, только купили, подарок герою Советского Союза от благодарной жительницы столицы. А этому на вид лет пять. – Помыть и протереть, как новенький будет. – Значит, так, не принимаю, подписывать ничего не будут. Иду в суд и пишу заявление о краже аккордеона с попыткой всучить другой. – Ну и иди. – Список выданного по описи, бланк, что забрали, я сохраню. Он убрал инструмент под прилавок, ухмыльнувшись, и выдал список, поставив печать, остальное всё в наличии было, так что, закинув сидор за спину, я покинул территорию тюрьмы. По сути я свободен. Удостоверение мне не выдали, оно недействительно. Замену – красноармейскую книжку – я теперь получу в части. Однако мне нужно сначала в отдел, где занимаются наградами – оформляют и изготавливают, как и орденские книжки. Тут же и архив награждённых. Куда идти, я не знал, но остановленный возничий довёз куда нужно. Там я нашёл ответственного сотрудника, предъявил ему выписку из суда, поразив его, аж лицо красными пятнами пошло, – да уж, мину под кресло того судьи я огромную закладываю. Героев Советского Союза никогда не судят за мародёрство. Меня вся эта крысиная возня лишь забавляла, я тут ничего не терял, даже скажу больше – выгоды были. Он переписал всё с бланка решения суда, внес информацию в журнал, насчёт наград я развёл руками, мол, пропали при обыске, поставил подпись и направился в военкомат. Военком был прежний, удивился мне, он меня сразу узнал, потом, когда я рассказал о фарсе на суде, был настолько ошарашен, что долго говорить мог только матом. Изучив решение суда, развёл руками. Ему по инструкции требуется всё выполнить. Так что, достав личное дело, зачеркнул моё звание и внёс – «красноармеец». Решение суда подклеил к личному делу. Перед этим, пока мы общались, он сделал звонок, вызвав комиссара военкомата, и ещё куда-то два раза звонил и каким-то своим знакомым описал, что со мной произошло. Информация стала распространяться по Москве. Мужики выгнали лишних из кабинета, поставили бутылку на стол, закуску, и после пары тостов комиссар спросил: – Я смотрю, Слав, ты не особо печалишься? – Легко пришло, легко ушло. Чем выше поднимаешься, тем больнее падать. Я поднялся не так и высоко, поэтому и падение было несильным. Скажу честно, я рад сложившейся ситуации. Пусть этот суд был чьей-то провокацией, но всё законно, и я рад, что стал простым красноармейцем. А награды не отдам, они честно заслужены. Знаете, как тяжело писать письма родным моих погибших бойцов, как они душу рвут, как извиняться приходится за то, что недосмотрел. За ошибки командиров платят жизнями их подчинённые. Я так во всех письмах написал. А сейчас чистые петлицы – чистая советь. Да и отвечаю только за себя. Нет, я вполне доволен этим решением. Форму без петлиц мне выдали, когда забирали из тюремной больницы. Она командирская, немного не моего размера. Надо будет сменить. – Товарищ капитан, я говорил, что написал письма родным шестерых моих погибших бойцов, а у двоих родные на оккупированной территории остались. Не в службу, а в дружбу, когда их освободят, отправьте остальные по адресу. Очень прошу. – Лучше я отправлю, – сказал комиссар, забрав оба запечатанных письма. Дальше выдали мне повестку, красноармейские корочки получу в части по прибытии, сообщили, что завтра направляют эшелон с маршевым пополнением, меня включают в него, на этом мы и расстались. Я направился сначала к Свете – переоденусь в гражданское, а потом в прокуратуру схожу, напишу заявление о краже аккордеона. Этот своим я не признаю. Заюзали, думали, я рад буду? Планы на эту ночь у меня не слабыми были, отосплюсь в воинском эшелоне, так что, посетив квартиру Светы, переоделся, оставив записку, что завтра отбываю на фронт, пусть приготовит небольшой запас пищи с собой, и, покинув квартиру, направился в прокуратуру. Заявление там принимать не хотели ни в какую, но я настоял, даже пронаблюдал, чтобы в журнал внесли. После этого сбегал и купил новенький аккордеон – как я выяснил, на складе было ещё несколько. Поэтому потратился на второй, пусть в запасе у Светы хранится, а то что-то мне на них не везёт. Чеки от покупки сохранил, это если будут проверять и найдут аккордеон, чтобы не заявили, что я их сотрудников оболгал. Жаль, чехлов в продаже не было, придётся так носить. Вся красота быстро потеряется. А тот старый я решил тюремному кладовщику подарить, но с особыми условиями. Поэтому дождавшись, когда он покинет место работы, проследил и вырубил в подъезде дома, где тот, видимо, жил – наверняка в коммуналке, в этом здании только коммунальные квартиры. Тут подвал был, что меня порадовало, спустил тело туда и сделал так, чтобы на музыкальных инструментах ему играть больше не довелось. На лбу ножом вырезал слово «Вор». По мне, так справедливое наказание: если тебе дают вещи на хранение, так храни, а не порть. Вот на Карповича я так выйти не смог, меня на него судья вывел. Тут вообще как дело было. Как и кладовщика, я выследил судью, тот пешком шёл до дому, недалеко жил. Причём один, хотя жена имелась, судя по следам. Ворвался в квартиру следом за судьёй, вырубил и, связав, вставил в рот кляп и стал допрашивать, приведя того в чувство. Узнал, кто отдал приказ меня завалить и помочь Карповичу – что я ГСС, он не в курсе был, вообще не связал известного Барда со мной, и действительно его серьёзно подставили. Ну и где живёт Карпович выяснил, они хорошо знакомы друг с другом были. А жил он в соседнем доме. Судью я утопил в ванной, представив так, будто уснул, пока мылся, и утонул. Потом отправился к Карповичу. Этот открыл дверь на стук, хотя и спросил кто. Сказал ему, что срочная телеграмма из управления. Тот купился. Вырубил его. Он один жил, в отдельной квартире. Привязал к стулу и облил водой. А когда очнулся, приступил к истязаниям, сопровождая пояснениями: – Знаешь, мне сильно не понравилась эта подстава. Решил ответить. Это остальные люди, как бездумное стадо, позволяют вам творить с собой что хотите. Помнится, у меня случай был в Перу, попал в рабство местным любителям красть людей и возвращать семьям за выкуп. Я же сирота, платить некому, пришлось выбираться самому. Знаешь, как они пытают? После того, как я сбежал, то, когда вылечился, я вернулся и отомстил этим тварям. Сам, лично. При этом никого не пожалел и не оставлял в живых. Что интересно, я рассказывал правду, только я это взял из какого-то пиндосского фильма. Мне показалось, вставить сюда этот сюжет будет неплохой идеей. Судя по ужасу в глазах Карповича, идея вполне сработала. Через некоторое время дальнейших истязаний я продолжил: – Честно сказать, мне не особо ваша крысиная возня интересна. Мне интересен тот, кто отдал вам приказ. И ты скажешь мне его имя. Вариантов у тебя всего два: умереть быстро и безболезненно или очень долго и мучительно. Закончив говорить, я следил за секундной стрелкой. В этот раз понадобилось двадцать секунд. Карпович шумно дышал носом, по его телу струился пот, хотя одежда и так была мокрой. – Знаешь, мне стало любопытно, зачем вам понадобился этот фарс с судом? Понятно же, что всё это липа и вам что-то нужно от меня. Итак, ответишь на вопрос? Тот отчаянно закивал. Я выдернул кляп, но был готов, если что, заткнуть ему рот, но тот кричать не стал, а сорванными связками прохрипел: – Ты не знаешь, кто отдавал мне приказ, что это за человек. – Я слушаю. Кто? – Ты не понимаешь, куда ты влез.