Пока бойцы с облегчением поставили пулемёт на сошки, а они ведь и пулемётные коробки к нему несли, я присел в сторонке и, изучив карту ещё раз, хотя на память и не жалуюсь, сказал: – До первой речки осталось восемь километров. Будем переправляться между мостом и деревней. Между ними километр. – Лодка? – догадался Бабочкин. – Да, надеюсь найти какую плоскодонку. Это решит много проблем. Тихо!.. – громким шёпотом скомандовал я, прислушался и не совсем уверенно спросил: – Никак говорит кто-то рядом? – Ага, и не по-нашему, – прошептал Гарин. – По-тихому к бою. Ганин, ну-ка сползай, узнай, кто это, а мы тебя отсюда прикроем. – Есть. Скинув с себя всё и прихватив только автомат, Ганин, извиваясь как змея, вскоре скрылся, даже силуэта в этой темени не видать. Ловкий. Вернулся он вскоре, я даже заволноваться не успел. Гарин лежал за пулемётом, там неровность удобная для лежачей позиции, Бабочкин чуть в стороне со своим карабином, у наших вещей схоронился. А я впереди. Именно на меня Ганин и выполз, не промахнулся. Подобравшись, зашептал мне на ухо: – Немцы, товарищ командир. Я сперва думал, наши, в нашей форме, а говорят на немецком. Только там пушки почему-то. – Пушки? – удивился я. – А что за пушки? – Маленькие совсем, меньше наших «сорокапяток», противотанковые, наверное. Три штуки. Стволы на дорогу направлены. – Тут полевая дорога, никто не ездит, ни мы, ни немцы, чего они тут забыли? – несколько озадачился я и, не доставая карты, и так всё помню, пробормотал себе под нос: – Это тупиковая дорога, ведущая в деревню. А та на впадении двух рек стоит. Бродов и мостов нет, добраться до деревни и уехать оттуда можно только по этой дороге. Кого они караулят? – А может, наши в деревне? – Если наши, то кто? И что им там делать? А если даже и есть, то что за подразделение, что их противотанковыми пушками караулят? И почему немецкими, хотя тут и наши найти можно? Кстати, пушки как развёрнуты? И на чём их привезли? – Машин нет, вроде лошадей тоже. – Странная ситуация. Ладно, сколько их? – Я восьмерых насчитал, и двое на часах. Один неподалёку, но я его уже… – тот красноречиво замолчал и чуть виновато добавил: – Он на меня чуть не наступил, обнаружил бы и крик поднял. – Об этом нужно было сразу докладывать, – зло прошипел я. – Ладно, отползаем к нашим, будем готовиться. Гранатами закидаем, благо у нас их хватает. Хоть от лишнего веса избавимся. Мы отползли к нашим, и я ввёл ребят в курс дела. Мы с Бабочкиным будем гранатомётчиками, а оба бойца в прикрытии со своими автоматами. То есть мы раскидаем гранаты, переждём лёжа разрывы, и, как те замолкнут, бойцы очередями проконтролируют выживших. Тут слово взял сержант: – Товарищ майор, у этих гранат запалы хоть и негромко шипят, но в такой тишине немцы услышат. Из автоматов в упор мы их враз уложим, а мы с вами часового и тех, кто побежать попытается. При вспышках видно будет. – Резон в твоих словах есть. Ползём. Но гранаты всё же возьмём. Всё это было похоже на авантюру, может, тут немцев больше было, но решили рискнуть. Подобрались ближе, и я даже часть разговора услышал. Говорили о Мюнхене, откуда был родом один из диверсантов. Ну хоть не ошиблись, действительно немцы. Темнота стояла полная, но один из немцев курил, прикрывшись шинелькой, вот и стало возможно опознать, в какой те форме. Три ближайших точно, остальные по силуэтам угадывались. Дальше ударили из автоматов, оба бойца на расплав стволов, а мы с Бабочкиным одновременно свалили часового, и я стал помогать бойцам. Шесть секунд, и живых нет. Гранаты так и не пригодились. Встав, я зажёг фонарик и осмотрел их, обходя, остальные тоже осматривали. Двое живых, один отходил, другой без сознания, но пообщаться можно успеть. Я велел его перевязать, кровь остановить и привести в чувство. Пока бойцы осматривали и собирали трофеи, я посмотрел, что за пушки. Я так никогда не хохотал. Боец в темноте принял за пушки какой-то сельхозинвентарь, брошенный на краю поля. Вроде сеялка допотопная была. Тот, пристыженный, тут же стал помогать Бабочкину с перевязкой. Ну, а я занялся допросом, немец наконец очнулся. К счастью, это была левая группа, у них было своё задание, дел успели натворить немало, но к нам отношения не имели, они просто отдыхали и отсыпались. Так что добили подранка и осмотрели трофеи. А они были – всё не унесёшь. – Эти гаврики в паре километрах отсюда машину бросили, нашу полуторку с крытым кузовов. Бензин на донышке, но километров двадцать проехать можно. Как раз до моста. Жаль только, засвечена она, приметы передали, любой пост сразу обстреляет. Вот сижу, думаю. Идём к этой деревне на слиянии двух рек и переправляемся к нашим, или к грузовику? – Грузовику, – сказали оба бойца. Однако Бабочкин, зная меня, понял, идём к деревне. Засвеченной техникой я не пользуюсь. Но трофеи? Хоть плачь. А те действительно хороши были. Одни СВТ в количестве пяти штук чего стоят, а одна в снайперском варианте, которую я сразу к рукам прибрал. Два ДП, два ППД – вот, казалось, и всё оружие этой группы, но нет, было ещё противотанковое ружьё. Я его сразу узнал, польское. Патронов к нему два с половиной десятка осталось. Всё нужно и всё интересное. И это ещё не всё, в двух сидорах обнаружились советские деньги. Судя по банковским упаковкам, взяли или инкассаторскую машину, или банк. Может, в каком небольшом городке поработали. Сумма не такая и большая для банка была. Ведомостей не имелось, на пачках стояли штампы киевского отделения, ни сопроводительных документов на них, ничего, просто деньги. Я посчитал, по пачкам выходило почти сто сорок тысяч разным номиналом. Плотно набиты были. Однако откуда деньги, мне было известно. Ситуацию прояснил тот подраненный диверсант. Жаль, конечно, на него перевязочный материал тратить. Деньги им выдали перед заданием, и у меня возникло сильное подозрение, что это фальшивые банкноты, но тот смог убедить меня, что настоящие. Их захватили в одном из городов, что немцы внезапно для наших взяли. Только упаковки поменяли на фальшивые, чтобы у агента, которому их везли, не возникло проблем в случае беды. Теперь самое интересное. Высадить их должны были у Москвы при очередном ночном полёте туда бомбардировщиков. Это удалось. Сигнальные огни были, но их там уже ждали, похоже бойцы НКВД. Когда самолёт совершил посадку, то пилот, что-то заподозрив, сразу пошёл на взлёт, по ним открыли огонь и повредили два из трёх двигателей «тётушки», как они называют транспортные «юнкерсы», а третий, срубив высокую сосну, долго не проработал. Взлететь не смогли, через десять километров плюхнулись на брюхо. Посчитав, что агент провален, только он знал место высадки и должен был выслать своего человека, обеспечив её, решили выбираться к своим, пилоты погибли, командир группы и радист тоже, рация разбита, треть группы пулемётным огнём как корова языком слизнула. При этом, выбираясь к своим, выполняли по пути свою профессиональную работу – диверсионную. Поработали, как я уже говорил, хорошо, с огоньком. Смогли уйти от поисковых партий и вот встретились нам. Тот подтвердил, тут все, кто остался. Вот такая история. Всё же Бабочкин был не прав, я принял не то решение, которое он ожидал. – Бойцы, кто с сапёрным делом знаком? – Мы оба, товарищ командир, – сообщил Ганин. – Тогда пробегитесь с сержантом до полуторки и пригоните её сюда. В кабине заряд установлен с детонатором, срабатывает от натяжения. Леска на водительскую дверь натянута, но через пассажирскую в кабину попасть можно. Снимешь заряд и внимательно осмотри машину ещё раз. Этот гад сказал про одну ловушку, но может ещё что быть. Объяснив, где стоит машина, я налегке отпустил их, выдав фонарик на руки, чтобы работать было удобно, а сам попросил Гарина посветить, это был один из трофеев с диверсантов, батарейки живые, светил вполне ярко. Я стал искать во швах опознавательные знаки. Нашёл пока у троих в швах небольшие ленточки ткани со штампами на них и немецкими орлами, но я ещё и не закончил. Все тела уже были обысканы, всё ценное снято, так что работал спокойно, стараясь не испачкаться в крови. А когда я закончил, уже послышалось тарахтение двигателя, что приближалось. Тускло светились фары, и вскоре полуторка подкатила к нам. Пока бойцы загружали в кузов всё, и свой груз, и последние трофеи, Бабочкин поинтересовался, покинув кабину: – Товарищ майор, машина же засвечена, как вы любите говорить? – Если облик машины знаком, но она нам нужна, значит, нужно изменить этот облик. Снимаем тент и дуги с кузова. Потом грязью замажем бортовые номера. Ночью сойдёт, а днём что-нибудь придумаем. Бензина мало, это да, но на дороге, думаю, побитых машин хватает. Сольём то, что не слили до нас. Это всё, работаем. Сержанта это вполне удовлетворило. Мы быстро закончили работу, ну а потом, устроившись в кабине и запустив предварительно двигатель, развернулись и покатили назад. В рот одному из диверсантов я воткнул записку, сообщавшую, кто это и из какой группы. Оттого и не минировал. Не знаю, может, наши и вернут эти территории, окончательно их очистив, не хотел, чтобы кто-то подорвался, ну или немцы всё же новый мост наведут в другом месте. Главное сообщил, дальше как получится. Мы подъехали к перекрёстку, дальше поворот на мост, до которого было километров шесть, и, заглушив двигатель для экономии, стали ждать попутную колонну наших. Вряд ли немцы, что почти уничтожили нашу, там задержатся, тяжёлой бронетехники-то не осталось, так что есть шанс, что там вскоре всё расчистят и снова пойдут колонны. А пока сидели, пользуясь возможностью, что мы остались одни, я поинтересовался у Бабочкина: – Как меня вычислить-то смогли? Ты в курсе? – Конечно. Это из-за дома. Одна из ваших постоялиц была на дне рождения у Ольги, а у той в планшетке ваше фото, увидела, да ещё в немецкой форме, нас тогда тот политрук из газеты сфотографировал, когда мы фельджандармов изображали. Помните, ещё бойцы к нам сдаваться по полю шли, думая, что мы немцы? – Так он меня сзади щёлкнул? Сбоку чуть? – А потом незаметно и в лицо смог. Как Ольга узнала, не знаю, но фото у неё оказалось, хранила. А та, Тамара, кажется, увидела и сразу решила, что вы немец, но Ольга её успокоила, мол, наш разведчик, а та всё и рассказала. Хвалила очень вас. Ольга сразу товарищу Берии позвонила, у неё было разрешение на прямой вызов, у меня оно тоже есть, и всё рассказала. Меня привлекали, мы обыскали дом, нашли схрон на чердаке с наганом и ценностями, остальное всё. В общем, убедились, что вы – это вы. Живой. Удивило, конечно, но с вами чего только не было. Вот меня и включили в группу, что за вами выехала. Выяснить же, где вы находитесь, через штаб фронта труда не составило. – Я так и понял. А сам где служишь? Про Ольгу я в курсе, один раз чуть с ней нос к носу не столкнулись, я ночевал в том же доме, где она на постое. Пришлось делать вид, что сплю, чтобы та позавтракала и ушла. На волоске висел. – А почему не вышли? Ольга бы обрадовалась. – После того случая я решил, что раз майор К. погиб, нужно начинать сначала. А в дом я возвращаться и не собирался, оттого и завещание написал. Я же был уверен, что если вас не ликвидировали, подчищая тылы, то спрятали в такую тьмутаракань, что свет вы уже не увидите. А тут такая встреча. Повторно подставлять не хотел, тем более я с этой войны возвращаться и не собирался. Думал, отвоюю, где то болото находится, помню, и попробую вернуться обратно, вдруг канал сработает? Тут у вас мне не понравилось. В том мире, где я со Сталиным общался, учился и сам помогал Советскому Союзу, там всё настоящее, там мне нравилось, там жили настоящие коммунисты. А тут нет, картонное всё, гнилое, и коммунистов почти что и нет. Был один, комиссар нашего батальона, да и тот погиб. В общем, уйти я решил. Да и сейчас, откровенно тебе скажу, ещё не передумал. У меня бабушка там одна осталась, как она сейчас? Мы несколько минут молчали, дорога всё ещё пуста была, время пообщаться имелось. Поэтому, вздохнув, я повторил: – Так что там у вас? Как остальные парни? Как Лосев? Рана всё же не лёгкая была, вполне серьёзная. – Со мной нормально. – Я не видел, но почувствовал, как сержант пожал плечами. – Ваше представление на звание мне подтвердили. Наградили даже, медалью «За отвагу» и орденом Боевого Красного Знамени. Только в поездку взять не разрешили. Перевели в дивизию Дзержинского, ОМСДОН. Она механизированная, получил назначение командиром броневика. Пушечный у меня. Проходили службу, охраняя важные объекты Москвы. И вот вызвали. Остальные парни у немцев в тылу остались, когда вас раненого на самолёте вывозили, партизанский диверсионный отряд был организован. Мы пока в окружении сидели, много о вас хорошего от бойцов коммунистического батальона слышали. Приятно было слышать, что командир всё так же отлично воюет. А уж как вы мост взорвали, песня. – А петлицы почему танкистов? – Для маскировки, у нас в роте у всех такие. – Ладно, давай про Лосева, а потом и Ольгу. – Лосев тоже у нас служит, ротный старшина в моей роте. Недавно из госпиталя выписался, буквально за несколько дней до того, когда о вас информация пришла. Наградили его такими же наградами, как и меня, и старшину подтвердили. Тоже подписку о неразглашении взяли. Ох, сколько нам писать пришлось, сколько подписок давать. Ольга в госпитале работает, ей орден Красной Звезды дали. Отец её жив, воюет, частями своими командует. Это она сказала, когда мы встречались перед поездкой, спасибо просила передать, там чудом до окружения не дошло, успели отбиться и части вывести. – Это хорошо, что у вас всё благополучно. Действительно радует, – вздохнул я. – А сами как? А то я подробностей не знаю. Я начал описывать, как очнулся в самолёте, от раны лишь шрам остался, ну и что дальше было. Бабочкин только крякал и в восхищении крутил головой, но слушал внимательно, изредка громко сопя от возмущения, что это всё без него происходило. Летели на двух самолётах, и они на втором были, он как раз благополучно достиг цели. Я успел описать всё, включая случай в Киеве, как мне зубы выбивали, где Бабочкин удивился, он не заметил, чтобы у меня была щель, но потом, вспомнив о быстро заживавшем ранении, замолчал. Ну и то, что у меня имеется зуб, правда выбитый, на НКВД, тот тоже понял. Правда, ничего не сказал, видимо решив, что со временем отойду. Ну, это вряд ли, уж я-то себя знаю. А вскоре и колонна пошла. Длинная, видимо сразу несколько колонн, и вот мы, запустив двигатель, и успели вклиниться в просвет, двигаясь с ними. – Скоро рассвет, – посмотрев на часы, сказал я. – Меньше часа осталось. – Скоро встанем, – посмотрев на показания датчика бака, сообщил Бабочкин. – Мост мы уже проехали. – Хорошо, теперь поглядывай по сторонам. Увидишь технику, сообщи. Остановимся. – Есть. Бойцы в кузове кутались в шинели, так-то они были в телогрейках зелёных армейских, но в открытом кузове всё же холодно, поэтому, отобрав четыре более-менее целые шинели диверсантов, вот так ими грелись. На ходу ветерок выдувал всё тепло. Поэтому, когда сержант приметил силуэты какой-то техники и остановился, оба сразу покинули кузов, разминая руки и ноги, чтобы согреться. А техника оказалась не битой, колонна остановилась на марше. Спят они. Вот ведь люди, неужто не понимают, что ночь самое то для переброски резервов? Сразу видно, новая часть, ещё не понимают, что ночь – спасительница для наших от вражеских налётов. Ничего, немцы быстро научат. Идиотизм не лечится, но хоть правила войны усвоят. У меня документов не было, поэтому я Бабочкина отправил договориться поделиться бензином. Тот нашёл дежурного, даже не командира, а разводящего охраны колонны, и тот лишь руками развёл. Без приказа не может. Пришлось командира колонны поднимать. Пусть у Бабочкина и были документы на сержанта дивизии НКВД, серьёзные, тот ни в какую. Тогда к командиру в звании старлея подошёл один из осназовцев и что-то прошептал ему на ухо, показав бумагу. Бензин сразу нашёлся, и даже две канистры. Сорок литров не так и много, но хоть что-то. А этому старлею, кстати, командиру дивизиона трёхдюймовок второй стрелковой дивизии, что тоже формировалась в Москве, был дан совет двигаться дальше немедленно, иначе днём их немецкая авиация встретит. Думаете, послушался? Как же, снова спать завалился. А мы перелили бензин в бак и вернули канистры, это дефицит, и, дождавшись следующей колонны, пристроились к ней и покатили дальше. Да, пока мы бензиновыми делами заняты были, бойцы попросили тент вернуть, ночью изрядно похолодало и в открытом кузове было неуютно. Подумав, я дал добро, но не весь кузов закрыть, а переднюю часть за кабиной, чтобы сделать полуфургон, это тоже сказывается на изменении облика. Так и сделали, пусть часть тента свисала, но хоть что-то. К железнодорожной станции мы не поехали, а когда до неё осталось километров тридцать, свернули и, поплутав по просёлочным дорогам, выехали к МТС, тут ремонтный батальон развернулся, армейского уровня, чинил машины автобатов, разную бронетехнику. Один из бойцов и Бабочкин прогулялись и позвонили нужному абоненту, контакт у них был. Сообщили, что произошло и где мы находимся. Мол, будем двигаться также на колёсах, это я решил. Пусть по постам передадут, что-такую-то машину под таким-то номером останавливать не нужно, свои едут. Пока мы были в рембате, то нам осмотрели машину, восстановили тент, провели профилактику, заправили и даже выдали дополнительную канистру. За это я паре командиров подарил парабеллумы, а их особисту – вальтер. Тот вокруг нас после звонка из особого отдела фронта чуть ли не на цыпочках ходил. Нас тут ещё в столовой горячим покормили. Трофеи я отдавать не стал, хотя вооружение и имелось, мало ли пригодится. А перед выездом примчался с выпученными глазами особист рембата. Срочно к телефону, причём товарища Суворова требуют, то есть меня. Пройдя в здание штаба батальона, я взял трубку и сказал: – Суворов слушает. – Здравствуйте, товарищ Суворов, – прозвучал знакомый голос с явным кавказским акцентом. – Здравствуйте, товарищ Берия. Можно сказать, рад вас слышать. – Значит, всё ещё держите обиду? Ведь, как установило следствие, во всём, что случилось, есть и ваша вина. – Знаете, я отвечу вам анекдотом. Звонок по телефону. Хозяин подходит, берёт трубку и слышит вопрос: «Квартира Суворовых?» – «Да, я слушаю». – «Помните, два дня назад вы были на дне рождения?» – «Да, конечно». – «Так у нас ложечка серебряная пропала». – «Но мы ничего не брали!» – «Да ложечку-то мы нашли, но осадочек остался. Поэтому больше к нам не приходите». Как видите, анекдот вполне в тему, – продолжил я. – Я же после того случая действительно думал, что именно вы отдали приказ на мою ликвидацию. Рад, что ошибся. Обиды на вас и на вашу службу я уже не держу, я не кисейная барышня, но помнить буду, как и к вашим ребятам относиться с большим недоверием и подозрением. Это при мне уже останется навсегда. Причина, сами понимаете, имеется. Вбили, так сказать, прикладом. Пришёл к вам сам, доверие показал, а тут такое. Доверия больше не будет. Ни-ког-да. Я ведь, если честно сказать, уйти хотел, где канал находится, знаю, дважды он срабатывал, надеялся, что и сейчас сработает. Да вот ваши парни успели сработать и выйти на меня. – Когда вы прибудете? – До Москвы около шести сотен километров, если учесть ёмкость бака и то, что потребуется ещё две заправки, завтра днём. Можно сократить и сесть на попутный поезд. Тут недалеко, в шести километрах, проходная железнодорожная станция находится. Если так, то вечером или ночью будем. При попутном поезде. – Думаю, что поезд будет лучшим вариантом. – Согласен. Тогда выезжаем. Особист, что ошивался за дверью, а разговаривали в его кабинете, быстро всё решил. Грузовик мы отдали рембату, описав, где взяли, так что их водитель на ЗИСе в сопровождении особиста отвёз нас на железнодорожную станцию и вскоре там посадил на попутный поезд. Не знаю, повезло или нет, но это был санитарный эшелон, что тут забирал партию раненых. Причём набитый под завязку. Даже купейные места медперсонала были заняты, те в коридоре спали, вот и мы тут же на полу в коридоре уместились. Всё оружие, включая пулемёт, а также часть захваченного продовольствия, мы сдали под расписку зампотылу рембата. Я оставил лишь револьвер свой, тот же вальтер и СВТ со снайперским прицелом, остальные тоже только личное оружие оставили. Так и ехали. На меня поглядывали, это было видно, петлицы пустые, следы остались от кубарей, а бойцы, что со мной ехали, демонстративно уважительно обращаются. После пережитых нами приключений даже осназовцы прониклись ко мне немалым уважением и не скрывали этого. Мы же после погрузки, познакомившись с медперсоналом, устроились на шинелях на полу и почти сразу уснули. Ну, мы с Бабочкиным точно, да ещё сжимая оружие и вздрагивая от толчков, просыпаясь на миг, если что не так, но потом дальше засыпая. Вот бойцам было нельзя спать, охраняли. Поэтому один бдел, прогуливаясь по коридору, автомат наготове, а второй спал тут же. Мы у стенки, вытянувшись, спали. Узкий проход, чтобы ходить можно было, оставили. Поначалу стоны и вскрики раненых мешали, а потом ничего, усталость сказалась и бессонная ночь. Уснули. Всё хорошо, но когда мы, хоть немного поспав, ближе к вечеру проснулись, один ходячий раненый меня внезапно опознал. Это был боец из моего батальона, артиллерист. Обе руки в лубках, перевязанный и загипсованный, в туалет тот без помощи ходить не мог, а, возвращаясь, увидел, как мы сидим и завтракаем, причём с девчатами поделились, сразу на весь вагон и известил, кто едет в эшелоне и конкретно в этом вагоне. Если раньше на нас смотрели как на досадную помеху, особенно девчата из медперсонала, то сейчас оживились. Пришлось подтвердить под недовольство охраны, что я – это я, мол, вызвали в Москву. А бойца к себе пригласил, и гордого, сам его кормил с ложечки тушёнкой и хлебом. Нам его в рембате дали, а консервы свои были. Другие раненые выглядывали и смотрели на это представление. Пришлось пройтись по вагону, пару историй рассказать да анекдотов, вот они особенным успехом пользовались. Однако когда заметно стемнело, снизив скорость, мы всё же вползли на территорию Москвы. Когда эшелон остановился, мы первыми покинули вагон, причём нас уже ждали, был лейтенант ГБ с двумя бойцами сопровождения, документы у них в порядке были, нам помогли с вещами. Донести их до ЗИСа, который за нами прислали. Лейтенант в кабине устроился, а мы в кузове на лавках, и покатили куда-то. Куда, нам не сообщали. А вообще тут народу немало было, телеги, повозки, грузовики – всё подготовлено к перевозке раненых. Их выносили из вагонов и укладывали к подъезжающим машинам или другим транспортам, после чего, не дожидаясь, сразу везли по госпиталям. Видимо, сразу распределено всё было, знали, что делать. Не в первый раз. Привезли нас на Лубянку, я её сразу узнал, всё же не раз тут бывал, и по делу, и по вызовам. Вещи остались в машине, меня разоружили, всё забрали, даже нож из-за голенища, ну и провели в здание, наверх и в такой же знакомый кабинет. Секретарь тот же, я ему кивнул как старому знакомому. Конечно, выглядел я не айс, пусть и в новом комбинезоне, но на нём пятна крови, плохо убранные щёткой, это от экипажа захваченного нами танка, уже и пара масляных пятен появились, в обгорелом шлемофоне да в плохо чищенных сапогах, в дороге запылились. Слегка сам пыльный, но зато живой. Пока. Секретарь не стал тянуть, и нас почти сразу провели в кабинет. Нас – это меня и того лейтенанта, что сопровождал. Остальные у машины остались. Лейтенант быстро доложился и покинул кабинет, а Берия, встав и не чинясь, подошёл и пожал руку, после чего предложил присаживаться. Сняв шлемофон, а от меня так и пахло кровью и порохом, сам я не чуял, бойцы сказали, пока мы от станции ехали, видимо привык, ну и устроился напротив наркома. Тот не на своё место сел, а за длинный стол, но с другой стороны. Нарком попросил рассказать всё – не то, что было на бумаге, что я посылал им время от времени. Вот я и описал эту войну в моём мире, как я сам там жил, где служил, свою жизнь описал. И особенно переломный момент встречи со своим однофамильцем, как мы бандитов на лесной дороге перехватили, как тот описал, где был и как воевал в эту войну, сбив больше сотни самолётов противника. Как смог уговорить его взять с собой. Потом описал свою жизнь в другом мире, где стал инспектором по бронетанковому направлению, как помогал создавать новейшие танки для того времени, пояснив, что знаю всю эту кухню. Свою жизнь описал, квартиру, где жил, мы, тут побывав в Москве, её тоже посетили, ну и как решил вернуться, бабушку проверить. Начальство дало добро. Только я не вернулся, а оказался в этом мире. Ну и описал свои приключения. Когда закончил, уже рассвело, перед нами стояли пустые стаканы из-под чая и тарелки, где ранее лежали бутерброды с колбасой. Вкусные. – Вот и получается, что я немало знаний вам могу дать по этой войне, причём в двух вариантах, второй мне нравится больше, там погибло меньше двадцати семи миллионов, как в моей истории, но, надеюсь, вы его улучшите. Также я специалист по танкостроению и тут могу вам принести неоценимую, да даже скажу без хвастовства – огромную помощь. Я бы описал на словах, но тут лучше на бумаге докладом всё выложить.