Все ножи для карабинов с ножнами отложили. Продовольствие и все три ранца. Уж больно они удобные. К радости мамы в ранцах были найдены колбасы и две краюхи хлеба. Бутылке самогона рад был только дед, понимал, что ему одному достанется. Правда, когда мы закончили и сели ужинать, он только одну стопочку принял, остальное убрал, бережливо завернув бутыль в материю. Стресс так сказать снимал, вернее остатки его. Себе лично я отжал бинокль унтера, он в чехле был, и его планшет с картой. Карту выложил, там отметки были, нашим интересно будет, а вот планшет, компас, карандаш и блокнот оставил. Пригодятся. По мелочам в карманах побитых немцев много что было, спички или те же зажигалки с куревом забрал себе дед, он у нас один дымил как паровоз. Деньги немецкие я тоже забрал, в принципе, как и документы мотоциклистов. Потом последние нашим отдам, в общую кучу я их не убирал, как и жестяные номерные солдатские жетоны мотоциклистов. Причина, почему я не затрофеил «парабеллум», была в том, что у пулемётчика в кармане обнаружился «ТТ», с запасным магазином, правда патронов всего десять было. Свой «Наган» я отдал довольному деду. Тот хорошо знал, как с ним обращаться, тем более оружие ещё царского изготовления, офицерский, с самовзводом, а себе «ТТ» оставил. Ночь прошла нормально, утром после плотного и горячего завтрака, все немецкие харчи мы съели, собрались и, выехав на дорогу, покатили по ней на восток. Ночевали мы метрах в пятидесяти от дороги, всю ночь по ней машины ездили, я ходил смотреть, наши. Под утро артиллерийский дивизион прошёл, на конной тяге. Что печально, все шли от границы. Причём танков не было, трактора гудели, три гаубицы буксировали, а танков не было, видимо у границы потеряли. Двигались мы по дороге километров восемь, когда я ближе к обеду заметил, тут лес расступился, что на окраине крупного села раскинувшегося на холме, идут работы. Бойцы копали стрелковые ячейки. Их хорошо было видно, многие сбросили гимнастёрки и сверкали нательными рубахами. Да и свежая земля бросалась в глаза. Там мой мотоцикл заметили, заметались, но быстро попрятались, так что, дождавшись, когда из леса выедут остальные, тихо покатил к посту на дороге. Там уже ждали. Немного злой и раздосадованный старший лейтенант довольно резко нас опросил. Правда, стушевался, когда дед утроил ему отповедь, не понравилось деду отношение командира к нам. Но тот быстро взял себя в руки и после опроса забрал мотоцикл со всем содержимым. С меня даже грубо очки содрали, оцарапав лоб, но я их и так хотел отдать, двое других в повозке деда спрятаны. Изучив трофеи старлей сразу начал придираться, выспрашивать, где остальное и документы, на что я махнул за спину, надо, идите, берите у немцев. Причём старлей наглый такой, когда я попросил справку до трофее, мол, добыл и сдал на руки бойцам Красной Армии, тот же меня послал по известному адресу. Потом хотел было обыскать наши повозки, мол, откуда оружие. Пришлось показывать охотсправку выданную отцом, имели право мы на оружие, тот даже придирчиво номера сверил на ружьях. Но тут уже взвилась мама. Ох она и послала его, далеко и надолго. Закончив тем, чтобы у него ноги и руки отнялись от такой жадности. — Сообщите мне кто вы, — попросил я непреклонным тоном. — Это зачем? — с подозрением спросил старлей. — Когда доберусь до Москвы и напишу в «Комсомольской правде» заметку о нашем странствии, обязательно опишу вашу наглость и воровство техники. Наверняка себе захотите присвоить то, что побили немцев. — А ну пошли отсюда, — махнул рукой старлей, отвесив мне леща, и тут же крикнул старшине. — Игнатьев. Гони их отсюда. Справку о доставленном трофее тот так и не выдал, значит, моя версия подтверждалась, отметит наверняка в рапорте, что на них наскочили разведчики немцев, и отступили с потерями, потеряв трёх мотоциклистов и один мотоциклист. Я таких ухарей насквозь вижу. Вот документы и остальное я им так и не отдал, да и не позволил обыскать себя. В общем уехали. Остановились только у колодца в селе, все ёмкости для воды пополнили, а так все канистры пусты, даже во фляге на донышке вода плещется. А как старлея зовут, и место службы я все же узнал, на въезде в село, так чтобы с поста было видно, опросил одного солдатика, записав всё в блокнот. Старлей точно видел, да и если спросит бойца, тот пояснит что расспрашивали именно о нём. Ох я и ославлю этого наглеца и воришку, не люблю, когда меня грабят, да ещё так нагло. Штаб обороны находился не в этом селе, а в следующей деревне, километрах в десяти, так что, покинув село, мы покатили по дороге дальше. В этот раз я внимательно наблюдал за небом, ехали мы по полю, это ранее в лесу мы были в безопасности, особо страховаться не требовалось, я сейчас сам крутил головой во все стороны, так ещё малышню заставил, оформив это вроде игры. Когда разведчик в небе появился, ничего общего с «рамой», мне сообщили сразу. Тот летал на высоте километров семь. Чего немцы увидели, не знаю, но что-то рассмотрели, раз появились бомбардировщики. — Самолёты, — закричала Валя, указывая нам за спину, ей завторили остальные. В этот раз мы шли в колоне беженцев, правда редкой, посмотреть в обе стороны, визуально вижу около двухсот человек, с десяток телег и пятеро везли узлы на велосипедах, было две тачки с узлами. Остылые шли так, с мешками или чемоданами в руках, было много детей. Привстав на козлах, я осмотрелся, и скрипнул зубами. Неподалёку размещалась гаубичная батарея трёхорудийного состава, та самая что под утро гудела двигателями тракторов. Вот кто цель немцев. Тут и нам может достаться. В паре километров от села, который мы покинули, был перекрёсток дорог, вот так мы и влились к беженцам, но сейчас нужно прятаться, и как можно быстрее. — Во-озду-ух! — закричал я. — Разбегайся-я! Мой крик услышали и начали передавать дальше, но я уже не обращал на это внимания, а свернув в поле, настёгивая поводьями круп своего коня, его Орешком, кстати, звали, гнал телегу к небольшой роще, под рёв испуганных сестричек, что ехали со мной. Мельком обернувшись, я заметил, что заметно отстав, дед спешил за нами, но сам скорости не сбавлял, надеюсь, телега выдержит и не развалиться. Всё же выдержала. Когда обезумевшая лошадь, подминая кустарник, ворвалась на опушку, я натянул поводья и с трудом остановил коня. После чего передав поводья Валентине, побежал на опушку. Нужно деду помочь. Вместе мы остановили запыхавшихся лошадей, я повис на их мордах останавливая, у него два коня запряжено было и завели их под кроны деревьев. — Все в порядке? — тревожно спросил я. Мне подтвердили, что всё в норме, даже мама выдержала эту скачку, на её то девятом месяце. — Сволочи, что творят, — ахнул подошедший ко мне со спины дед. Он подошёл на опушку, где я стоял и увидел, что творилось у дороги. Причём это не казалось артиллеристов, которых бомбили, земля даже у нас тряслась, а самой дороги. Два истребителя, «мессера», судя по тонкому фюзеляжу, делали заход за заходом, расстреливая людей, как на дороге, так и в поле. Мы были первыми, кто добрался до рощи, остальных расстреливали на полпути, не многие добежали до нас. С трудом оторвавшись от тяжёлого зрелища, я тихо сказал деду, глядя как немцы неторопливо удаляются: — Время обеденное, до деревни мы километра два не добрались. Иди, помоги с обедом, а я пробегусь к дороге, посмотрю, кому какая помощь нужна. — Не стоит внучок тебе видеть, что там делается, — вздохнув, сгорбился дед. — Нужно дед, нужно. Выдержу. Не волнуйся. Дед пошёл к повозкам, там лагерь пока разобьём, а я поспешил к дороге, осматривая тела на пути. Тут же лёжа переждал повторный обстрел с воздуха дороги. Потом нашёл двоих раненых, тяжело, но живые, так что кликнув помощь с дороги, очкарика какого-то в костюме, с помощью него перевязал их и вынес на дорогу. Уже суетились выжившие медики, оказалось дальше на дороге немцы атаковали так же санитарную автоколонну, к счастью возвращающуюся, без раненых. Вон они, потеряв три машины, и помогали с ранеными. У артиллеристов уцелела одна гаубица, остальные в хлам, да и полного расчёта не наберётся, но уцелевшие твёрдо стояли на своём, был приказ, будут поддерживать пехоту в селе. Вот трактора не пострадали, они в той роще находились, где мы прятались. Почти час я провёл на дороге, пока последних раненых не погрузили в машину. Похоронной команде, которая собралась из беженцев, помогать я не стал и вернулся к своим, где без аппетита поел. Почти сразу мы собрались и двинули в путь, но место бойни на дороге обошли по полю, выехав дальше, как раз у деревни со штабом полка, что держал тут оборону. Что-то штаб далековато был от передовой. Даже странно. Как и ожидалось, меня и тут с моими претензиями послали. Даже выслушивать не стали. Я записал данные командира, и мы покинули деревню. У нас ещё много сот километров впереди, не хотелось бы тратить на остановки время, так что продолжили движение. До темноты я надеялся удалиться от фронта ещё километров на семь-десять. Ну про десять я конечно загнул, мы со скоростью пешеходов двигались, но семь точно преодолеем. А тут перед темнотой очередная неприятность, уничтоженный мост через реку, где столпилось много транспорта. Беженцем что, вплавь переправлялись, тут даже две лодки плоскодонки были, так же и их использовали. Сапёры уже работали, но когда ещё восстановят, только начали, да и материал не подвезли, брёвна для ремонта нужны и доски. — Будем вплавь переправляться, — осмотревшись, решил я. — Это как? — удивился подошедший дед. — Лошадей и скарб бросим? — Нет. Сделаем проще, всё перевезём на тот берег. Лошадей вплавь. Помнишь, у меня была бухта верёвки? Привяжем её и тремя лошадьми по очереди телегу и повозку по дну буксиром вытащим. Тут ширины метров пятьдесят, если связать две, хватит. Успеем сегодня, день выиграем. Сегодня мост не восстановят, да и завтра сомневаюсь. У сапёров кроме топоров и ломов ничего нет. Даже скобы отсутствуют. — Хм, — дед осмотрел реку и задумчиво потеребил бороду. — А может и получиться. — Получиться. Пойду у сапёров спрошу, что тут за дно, вот двое нижнее бельё выжимают, похоже, проверяли его. Ты деда пока телегу и повозку к кромке воды спусти, но чуть дальше, не где беженцы. — Хорошо. Дед стал по песчаному берегу карабкаться вверх в сопровождении малышни, что воспользовались моментом размять ноги, а я с Димкой и Олей направился к сапёрам, брат и сестричка любопытствовали и пошли со мной. От усатого степенного старшины с медалью «За боевые заслуги» на груди, мы узнали, что дно неплохое, песчаное, не увязнут наши транспортные средства. Телега меньше, плавучести ей, возможно, вполне хватит удержаться на воде, хотя бы близко к нулевой плавучести, а вот повозка тяжелее, её точно по дну буксировать придётся. Старшина заинтересовался, почему я задаю подобные вопросы, а когда я просветил его в свою идею, почесал затылок и решил что это вполне работоспособная идея. Так и оказалось. У лодок не было лодочников, беженцы одного отправляли с другими на противоположный берег и он перегонял сразу обе обратно. Именно так я пробрался на противоположный берег, но одну лодку отжал и пристал к месту, где стояли наши лошади, дед их уже распрягал. Мы погрузили в лодку часть припасов, всю малышню, и бабушку с мамой, места хватило. После этого пока дед заканчивал распрягать лошадей, работая шестом, метра три будет глубины на стремнине, я перегнал лодку на другой берег, выпустив всех, разгрузил лодку. Старшие сестры стали носить всё наверх, он тут был вполне пологий, телегу и повозку поднять получиться. Когда я вернулся, у деда всё было готово. Мы снова загрузили лодку, полностью разгрузив телегу, и часть на повозке, после чего дед забрался ко мне и, держал лошадей под узды, сидел он на корме, пока я толкал лодку. Потом он обихаживал лошадей на берегу, а я на разгружённой лодке вернулся. Мы с Мариной, она была со мной, освободили повозку, после чего привязав телегу, начнём с неё, разматывая бухту каната, вернулись к нашим. Разгрузили лодку и её тут же забрал один из беженцев, их на противоположном берегу хватало, да и подходили постоянно. Буксировка прошла удачно, перетащили телегу и, пока она сохла, я на пустой лодке которую снова перегоняли к беженцам, вернулся за повозкой, привязал верёвку и дед стал её буксировать, а я вернулся вплавь. Буксировали мы телегу или ту же повозку за задки, чтобы оглобли были сзади и не были повреждены. Потом мы запрягли лошадей в телегу и повозку и подняли их на высокий берег, складируя рядом весь груз. Пусть высохнут, прежде чем укладывать имущество. М-да, мы ещё и всю солому растеряли, на чём теперь малышня сидеть будет? Водой её при буксировке унесло, а вокруг ничего. — Вечер, будем тут на ночь устраиваться, — осмотревшись, предложил я. Дед одобрительно крякнул и, забрав свою косу направился к лугу, где стал размашисто работая, костить луговую траву. Хорошая идея. Я же занялся делом, метрах в ста от моста на берегу реки была роща, вот туда я и повёл повозки. Потом по очереди всё перетаскал. Пока мама с бабушкой суетились у костра, готовя ужин, я не только его развёл, но и треногу поставил, что мы с собой возим, всё и перетаскал. Хотя чуть и не надорвался, много всё же мы вещей везли. Собаки занимались делом. Шарик в лагере сторожил имущество, я рядом с ним всё складировал, лайки уже сам лагерь охраняли, оббегая вокруг него, изучая окрестности. Сами собаки реку вплавь преодолели не испытывая никаких не удобств. Даже довольны были, всё же жара стояла. Вон пока мама с бабушкой в лагере возились, малышня на песчаном берегу купалась, на кромке воды. Там за ними Марина присматривала. Мы поели, уже когда окончательно стемнело. Дед, к тому времени забрав самодельные грабли, на лугу несколько снопов собрал для сушки. Завтра на телеги всё погрузим. Ели не одни, покормили несколько семей, те что с детьми, не имевшие ничего. Мама сразу об этом подумала и заготовила больше чем нужно, понемногу, но хватило всем. У нас за время путешествия уже успела устояться традиция, после ужина, перед сном музыка, так и никак иначе, устал не устал, а играть должен. Дома, ещё в деревни я также часто устраивал концерты, но ни о какой системе и слова не было, а тут я реально играл для своих и тех, кто приходил на звуки музыки. Пришёл и старшина со своими бойцами. Их всего четырнадцать было. С мостом они уже закончили, всё подготовили, так что материалы ждали, за ними командир уехал, хотя старшина как-то не хорошо поглядывал на нашу рощу. Как бы они деревья в ней рубить не начали, с них станется. Я уже исполнил несколько композиций, но тут мама, что пригрелась сидя у костра, попросила спеть её любимую, грустную. «Генералы песчаных карьеров», нравилась многим, так что мне несложно, исполнил. Причём так играя тембром голоса, так проникновенно пел о доле беспризорника, что пробирало всех, кто был рядом. Даже старшина что сидел чуть в стороне, шумно сморкался в платок, скрывая, что я до слёз его довёл. Потом подумав, спел и военную песню, до этого я их не исполнял. Это была песня Высоцкого, а кого же ещё можно перепеть в этой теме? Только его сплагиатить. «Он не вернулся из боя», вызвала оглушительную тишину, когда я закончил петь и положил пальцы на струны, гася их звучание. — Сильно, — немного покряхтев, произнёс старшина. — Тебе бы парень выступать. Чьи песни-то? — Сын свои исполняет, — гордо сказал мама. — Он у нас очень одарённый ребёнок. — Молодец, давай ещё, — многоголосо доносилось из темноты, показывая, что народу вокруг собралось немало. — Сегодня последняя, про любовь, — улыбнулся я. Особо смущения за плагиат я не испытывал, доберусь до Москвы оформлю всё как полагается, а пока исполнял отшлифовывая творчество. Авторов я, конечно, грабил, но они в будущем и так получили своё, так что можно и мне на эту струю сесть, хотя бы обеспечить себе будущее. Исполнив, как и обещал песню, многих она заметно тронула, я стал убирать гитару в чехол, когда осторожно перебираясь через слушателей, многие уже вставали, чтобы уйти, к нам пробрался невысокий, круглолицый мужчина в ладно сидевшем хоть и помятом тёмном костюме. Может и грязном, видимо не первый день идёт, но в темноте не видно. А костёр слабо помогал. — Доброй ночи, — поздоровался он. — Константин Лабутин. — Александр, это мой дед Гаврила Иванович, мама и бабушка, ну и сёстры с братом, — в ответ представился я и представил остальных. Больше по привычке. — А вы неплохо образованы, молодой человек, воспитание сказывается, — похвалил тот и сразу перешёл к делу. — Александр… Можно называть вас Сашей? — Не возбраняется. — Отлично. Так вот, Саша, я работаю во Всесоюзном комитете по радиовещанию в Москве, помощник главного редактора. Скажем так, подбираю кадры, нахожу дарования. Ты меня поразил, честно. Как ты смотришь на то чтобы отправиться со мной в Москву и выступить там несколько раз? Такие песни, что ты исполняешь, нам очень нужны. Да что нам, народу нужны. Подумай об этом. С твоими родителями я поговорю, чтобы отпустили. — Э-э-э, — протянула мама. — Не уговорите. — Вообще-то мама хотела сказать, что мы и так двигаемся в Москву. Так что можем поговорить по пути, если вы к нам присоединитесь. Правда, мы едем медленно, думаю, вы понимаете почему, а вы, наверное, к железнодорожной станции идёте. Она тут в тридцати километрах. — Точно к ней и иду. — Ну, уехать вам будет сложно, а вот мы сто процентов доедем. Кстати, если что мы тоже к железнодорожной станции едем, там переезд шоссе и мост через реку рядом. Переберёмся и там уже дальше поедем. На поезде кончено быстрее, если сесть удастся, но телеги мы не бросим, да и имущество тоже. — Ты Саша всё же не ответил на мой вопрос, согласен выступить или нет? — Да я в принципе согласен, проблем с этим не вижу. Доберёмся до Москвы, состыкуемся и решим что и когда. — Вот это деловой разговор, — обрадовался собеседник. — А так я согласен, пока едем до станции, успеем всё обговорить. Адресами обменяемся, я свой адрес дам и номер служебного телефона. — Без проблем. Мама с бабушкой направились в палатку, там матрасы расстелены, самые младшие с ними, а те что постарше, устроились под навесом на траве, с одними только одеялами. Лошади стреноженные спали на лугу, за ними лайки присматривали, так что, устроившись под навесом, нашему новому попутчику мы выдали запасное одеяло и отбыли ко сну. К моему удивлению ночь прошла спокойно, благополучно можно сказать, если не считать что где-то в полночь в районе штаба полка была сильная перестрелка, доносилась даже орудийная стрельба. Про ружейную не скажу, далековато-то чтобы её слышать, вот пулемёты были. Да и слушал я недолго, пару минут, после чего снова уснул. Даже не удивился, что стрельба ночью, хотя немцы ночью воевать не любят, я не говорю, что не умеют, а не любят. Утром после подъёма, пока готовился завтрак, те кого мы вчера кормили, остались, ещё во время ужина им сказали что обязательно покормим. У нас и у самих с продовольствием было не густо, но оставлять голодными детей и их матерей никто не хотел, так что покормим, а еду купим, благо есть на что. Вот так мама и пара помогающих ей беженок готовили, пока бабушка внимательно следила, чтобы наши дети умылись и почистили зубы, а то в этом деле пофилонить они были не промах. Дед носил стопки травы и когда я закончил с размещением грузов, накидывал сверху скошенную траву. Снопы заметно примялись, похоже ночью кто-то на них спал. Вчерашний мужичок за ночью не скрылся, честно помогал деду, потом отсел ото всех в сторону и жадно ел похлёбку, из тарелки. Из-за того что посуды не хватало, ели по очереди. Хлеба было мало, в деревне две краюхи купили, так что всем хватило по маленькому кусочку. После погрузки мы запрягли лошадей и, забрав всех беженцев, которые с нами остались, покатили дальше. Сапёры стучали топорами в роще, которую мы покинули, стройматериал им так и не подвезли, а машин на другом берегу прилично уже скопилось. Ещё ночью, до рассвета начали рубить с другой стороны рощи, а брёвна по воде толкали вверх по течению к мосту. Проехали километров десять, уже искали место для обеда, как вдруг мама на повозке деда охнула. Что случилось, поняли все сразу. Похоже, наш братишка или сестричка просился наружу. Медлить было нельзя, поэтому остановив телегу, а я как всегда двигался впереди, и громко сообщив пассажирам о том, что дальше нам не по пути, причину и так все поняли, поэтому извинившись, что не довезём до станции, попросил освободить транспортные средства. Помощник редактора, помявшись, всё же спросил, нужна ли его помощь и, выяснив, что нет, с облегчением попрощался. Мы уже с ним обменялись адресами, я дал Танин, он мне свой с несколькими телефонами. Судя по тому, как тот в меня вцепился, его предложение было вполне серьёзным. В общем, все попутчики заспешили дальше, а мы, решив уже сойти с дороги, чтобы найти подходящее место для лагеря, и он будет долгим, после родов перевозить роженицу в течении нескольких дней нежелательно, но тут я заметил, как три проехавших мимо грузовика с красными крестами на тентах, полные раненых, свернули на боковую дорогу и направились к не такому и далекому лесу. — Медсанбат или госпиталь, — ахнул я. Уточнив у мамы, что у неё только началось, мы её положили на охапке травы в повозке деда и покатили за машинами. Три километра и среди деревьев замелькали палатки. Тут же был пост из одного красноармейца с винтовкой на подъезде, видимо из охраны госпиталя, а это был полевой госпиталь. Уточнив у него по поводу повитухи, но тот молодой, ничего не знал, мы покатили дальше. Марина соскочила с моей телеги и рванула к палаткам, криками зовя врача. Там быстро разобрались в чём дело, и прислали не врача, а недавно призванного сельского фельдшера, имеющего в приёмах родов огромный опыт. Вон он с помощью дедушки, бабушка позади семенила с полотенцами, увёл маму в одну из палаток. — Ну вот и всё, — сказал я. — Отъезжаем, разбиваем лагерь и будем ждать. Мы удалились от госпиталя метров на двести по той же дороге, что вилась через лес, не стоит детишкам видеть страдания раненых, и стали разбивать лагерь. Чуть позже дедушка с Мариной подошли, их выгнали, одну бабушку оставили. С этой помощью с разбивкой лагеря закончили быстро. Я и тент натянул, и палатку под ним поставил. Потом стал возиться с костром, заодно устанавливая треногу. Марина, которая ранее помогала маме с бабушкой в готовке, уверенно взялась за приготовление обеда, хотя делала это в первый раз. Но ничего справлялась, рыбный суп сварила из консервов и крупы. Даже картошки последние остатки использовала, почистив. В общем, справлялась, хозяюшка. А уж какая гордая стояла и разливала по тарелкам, не передать. Лакам и Шарику тоже налили, но отставили, тёплым можно кормить, но негорячим, потом поедят когда остынет похлёбка. Ведро крышкой закрыли, нам ещё маму с бабушкой кормить, маму хотя бы бульоном. Дед тоже чтобы отвлечься, делом себя занял, прихватив Димку, ушёл на опушку, травы накосить. Как показал опыт то, что он вчера вечером после преодоления реки накосил, было мало, ехать жёстко, малышня жаловалась. Для мамы я поставил палатку, матрасы, подушки, всё приготовил. Но вечером бабушка пришла одна. Она молчала, довольно щурясь, кушала суп. Хлеб был, в столовой госпиталя пару буханок нам дали, обменял у повара на две банки рыбных консервов. Так что бабушка кушала вприкуску, но молчала, хотя мы все вокруг собрались ожидая. Кто? Так и выжидала, делая драматическую паузу. — Ну не томи, старая! — рявкнул не выдержавший дед. Бабушка с укором посмотрела на него, отхлебнула с ложки супа и, вытерев полотенцем губы, спросила: — Как внучка назовём, решили уже? — Брат значит, — довольно улыбнулся я под общий шум и гам. — А что тут думать, Гаврилой назвать в честь деда. Другие тоже придумывали, и после долгого обсуждения всё же выбрали. Кириллом, в честь старшего брата отца погибшего в Гражданскую. Кстати, воевал он за белых, против Красной Армии. Вспоминать об этом у нас в семье не любили, но брат есть брат, мой дядя, хоть и погибший. Про маму бабушка сказала, что её оставили пока, присмотрят в эту ночь, а завтра можно забрать, у нас в палатке отлежится. Ребёнок здоровый, взвесили уже, три сто. Крепки и орущий. Марина убежала к палатке, где лежала мама, мало ли что подать или помочь, ну и в тарелке супу отнесла с куском хлеба, а бабушка, забравшись в палатку, легла отдохнуть. Похоже, укатали её роды не хуже мамы, пусть отдохнёт. Так-то она вполне шустрая для своих лет, но всё же возраст давал о себе знать. Чуть позже вернулась Марина, маму уже покормили, не нужно было приносить. Оставила тарелку, вечно голодная малышня быстро всё выхлебала, и снова убежала. Я же, ещё раз пройдясь по лагерю, строго настрого лайкам велел охранять имущество, те сытые были, покормленные, оставил за ними присматривать Шарика и, прихватив гитару, направился в госпиталь. Нужно поблагодарить медиков за маму и братика, да и концерт для раненых устрою, всё легче будет. Шум капель барабанил по навесу и листве деревьев, создавая тот неповторимый звук уюта и умиротворения. Правда мы были не в тёплом сухом доме, а как раз на улице, но навес вполне неплохо закрывал нас от дождя, как и палатку, она тоже под навесом стояла. Внутри мама с нашим младшим братом кому отроду было всего шесть дней, ну и бабушка. Места им хватало. Дождь начался ещё ночью, сейчас полдень, а он не прекращался. Марина прямо под навесом готовила суп, дым слабо рассеивался, так что немного слезились глаза. За эти шесть дней лагерь у госпиталя мы так и не покинули, лишь обустроили его лучше. Каждый день утром нас навещал фельдшер, что и принимал роды. Крупный мужик лет сорока пяти на вид. Маму принесли на плащ-палатке бойцы охранного взвода, ходить ей не рекомендовалось, малыша несла бабушка, едва поспевая за ними. Вот так устроили маму в палатке, и та там почти всё время проводила. О ней бабушка заботилась, Марина так же помогала. Мы планировали дня через два двинуться, а пока ожидали когда мама придёт в себя. А тут ещё этот ливень. Оба наших транспортных средства находились под навесом, чтобы груз не намочить. Это лошадям пофиг, стоят в стороне, довольные. Так что мы устроились кто как, кто на повозке, кто под ней. Малышня под телегой устроили возню, в кучу-малу играли, но я на них внимания не обращал. Нашли себе занятие и ладно. Дед, накинув мотоциклетный плащ, ушёл к госпиталю, за хлебом, повар не отказывался нам его давать, правда, укоротив выдачу до одной буханки. Нормально, сейчас обед с хлебом поедим. Маринина похлёбка уже доходила, та сегодня варила гороховый суп, для запаха покидав в него дольки копчёного сала.