К наступлению темноты закончил, немцы сами сдавали адреса друг друга, делая половину той работы, что я бы сам делал. После этого полетел в сторону Москвы. В общем, личность менять я не стал. Переночевал – и дальше. Сутки я жил в подмосковном лесу, пока полностью не собрал аэробайк и не облетал его. Отлично, у меня есть свой скоростной лётный аппарат! Кстати, он со своим реактором. Всё же из всех моделей по всем характеристикам этот аэробайк лучший. Вот так двенадцатого августа я и вернулся в штаб дивизии, предъявив бумагу от управления НКВД, что вопросов ко мне у них больше нет. Меня даже не искали – забрали и забрали. То, что особисты подложные, до сих пор выявлено не было. А я, пока меня возвращали в строй (успел я вовремя, дивизия готовилась отправиться на фронт), рассказывал, что следователей интересовали оба выхода из окружения. Как добывал припасы, освобождал своих. Работа закончена, ко мне претензий нет, вот и вернули. Направили меня заместителем командира разведроты. Разведбатов больше не было при дивизиях, роты теперь. Нашли куда направить. Впрочем, очередная попытка Козыря от меня избавиться (разведчики долго не живут, опасная профессия) снова пошла прахом. В этот раз меня сняли прямо с эшелона настоящие сотрудники госбезопасности… Уже на Лубянке мне майор НКВД объяснил, что взяли они одного агента немцев, и тот сообщил такое… Связующее звено, он много знал. Теперь о призывах и жертвоприношениях знали и наши. А вот сотрудничать я не хотел, уже не в первый раз такое – сядут на шею и будут понукать ехать быстрее. Нет, меня эта чепуха не интересовала. На вопросы майора я просто улыбнулся – и исчез. Всё, старший лейтенант Павлов погиб, нет больше этой личности. Буду новую делать. Тот задёргался, глядя на пустой стул, сразу поднял тревогу, начали обыскивать здание, а я тихонько, по стеночке, ушёл. Я уже сказал про сотрудничество. Какими бы благами не заманивали, конец всегда один – работать рабом на чужих людей. Даже ради пользы или спасения – это всё равно рабство. Я это уже проходил в других мирах, больше мне такого не надо. Да и коммунисты мне никогда не нравились, ради чего им помогать? Если в войне, то я и так здорово помог. Пусть кто мои свершения переплюнет. А на большее пусть не рассчитывают. Так я и ушёл в город. Уже ночь была, скрыла. Знаете, даже повезло. Я собирался себе новую личность сделать, а тут в подворотне снял форму, переоделся в гражданское (в Берлине отличный костюм купил, в магазине готовой одежды подобрали, с пальто и шляпой), только до угла дошёл, где фонарь был – и тут трое вышли навстречу. Банальный гоп-стоп. Я взял их живыми, утащил в тёмный угол и стал по-жёсткому допрашивать. Мне нужна новая личность, вот и подберу кого-то из этой братии. Настоящего отправлю под землю, а сам под его видом на фронт. Ха, я больше скажу, те сообщили данные аж о шести своих дружках, что прячутся от повесток. Двое сироты, трое из неблагополучных семей, а один из вполне приличной, просто по криминалу пошёл, любитель этого дела. Адреса я получил. Гопники эти к дружкам ходят, еду носят, о других от них узнают. Знаете, до слёз жаль Павлова, сроднился я с этой личностью, но ладно, будет новая. Переживу. Чёрт, я даже не знаю, есть у того родня или нет. Всё времени выяснить не было. Награды бы отправил, хоть какая-то память. Сейчас выяснять не буду, по Павлову всё отслеживается не только нашими, но и немцами. Ну их к чёрту. Я тут воюю, развлекаюсь, не мешайте мне. Тела бросил там же, где и допрашивал. Первый адрес – пустышка, не понравился мне этот тип, и выглядел преотвратно: на пол-лица ожог. Та ещё примета. А выбирал я сирот, с них начал. Потом ко второму, тот в частном секторе на окраине Москвы скрывался, у одной полуглухой бабки. Та так и не проснулась, когда я проник в дом и пообщался с её постояльцем. Вот это другое дело. Невысокий стройный шатен, на полголовы ниже Павлова, симпатичный, зеленоглазый, с правильными чертами лица и без особых примет. Местный, из детдома, два привода в милицию, но ничего серьёзного за ним не числится, хотя было, просто свидетелей не оставлял. Убивец он, специализируются на вооруженных налётах: магазины, сберкассы, частные ювелиры. Два года стажа в криминале. Но самое главное – ему восемнадцать лет, девятнадцать в июле следующего года будет, и уже получил повестку. Две недели назад, но шанс успеть ещё есть. Ну и при нём были все его документы. Паспорт, аттестат о школьном образовании – что-что, а понимал важность образования, восемь классов закончил. Не комсомолец. Прибрав документы, я вынес тело парня на улицу и на аэробайке перелетел на территорию, оккупированную немцами. Подготовил пентаграмму, полицаев три десятка в два приёма привёз на полуторке из села. Сам встал на берегу реки, вызвал ментального демона и оплатил работу пятнадцатью душами. Под кого меня внешне переделать – показал. Демон с его тела снял данные и начал преобразование. Я только ДНК менять не стал, с установленной нейросетью это опасно, та к старой уже должна приписаться. А использовал процедуру экстренной смены внешности – это быстро и вполне качественно, но больно. Можно было процедуру на несколько дней растянуть, но я не хотел терять время. Боль была сильная, хотя я купировал её силой воли. Амулет тут не поможет. Ведь я потерял часть тела, этот парень был ниже ростом и стройнее. Получаса демону хватило, чтобы закончить и вернуться в свой мир. Я стал полной копией Андрея Северова. Энергии в теле – что прыгать хочется. Парень, похоже, живчиком был, и мне это передалось. Шилопопым стал. От лишних частей своего тела избавился, как и от тела Северова, сжёг плазмой из бластера, а заодно и тела-мумии полицаев. Вот уж кого не жалко. Искупался как следует – после процедуры отмыть себя просто необходимо. Трижды мылом и мочалкой проходился, а вниз по течению уходили островки пены. И, надев одежду Северова, вернулся на аэробайке в Москву. То, что рассвело, не мешает, амулет скрытности рулит. Там добрался до центрального военкомата, где толпился народ (видать, новая волна призыва), и обратился к дежурному. Кстати, по городу кого-то искали, немало военных, меня трижды проверяли на перекрёстках. Похоже, меня и ищут. Дежурный, проверив паспорт, сообщил, какой кабинет. Там с десяток призывников, час стоял (лавок нет), пока до меня очередь не дошла. – Северов, ты две недели назад должен был явиться! Под суд захотел?! – возмутился капитан. – Я на торфоразработках был. Только вчера узнал о повестке – и сразу сюда, – и помимо паспорта шлёпнул тому на стол справку с фиолетовой размытой печатью. Это Северов подстраховался на случай, если поймают. Фальшивка, но качественная. Капитан её изучил, что-то недовольно бурча, и стал оформлять. По мере написания, уточнял: – Проходил какую подготовку? – Да, в Осоавиахиме. ГТО сдавал. Только не принял инструктор, я там с его женой… переспал, вот и отметил. Выгнал он. – Чему обучили? – Сухопутные силы, строем учили ходить, винтовка Мосина, пулемёт ДП и максим. Ознакомили с СВТ. Из нагана и ТТ тоже стрелял, из пистолета-пулемёта не доводилось. – Устав? – не без интереса спросил тот. – Я как раз женой инструктора увлёкся. Ну, полистал. В знаках различия разбираюсь, докладывать правильно научили. – Хоть один обученный. А то одни увальни. Вот что, сейчас идёшь в городскую больницу, там военно-медицинская комиссия работает. Держи справку. Обойдёшь всех врачей – и со справкой сюда. Всё, бегом, боец. Козырнув (я в кепке был), покинул кабинет и здание, после чего побежал к больнице. Она тут рядом. Два часа – и врачам этого хватило признать меня годным. У одного спросил, а все ли подписи стоят, чтобы не возвращаться. Врач подтвердил. И я назад, к капитану. Он велел заходить без очереди, изучил справку и сообщил: – Направляю тебя в Шестнадцатую команду. Командир – лейтенант Шлагин, твои документы будут у него. Всё понял? – Да, товарищ капитан, – вытянувшись, сообщил я. – Жди снаружи. Паспорт мой остался у него, как и справка, так что я покинул здание и стал ожидать. Время уже обеденное, кушать хочется, но и отлучаться нельзя. Поэтому сидел на ступеньках соседнего здания и в охотку жевал пирожок с яйцом, купил в Минске. А запивал горячим сладким чаем. Чуть позже стали собирать Двенадцатую команду, построили и увели – это не моя. После неё, уже через полчаса, Шестнадцатая. Эй, а где от Тринадцатой до Пятнадцатой? Какие-то военные странные. Лейтенант меня в строй по росту поставил, педант. Потом ещё опоздавшие подбежали и встали в строй. Убедившись, что все на месте, лейтенант зачитал список (я тоже откликнулся), построил нас в колонну по трое (больше ста молодых парней моих лет было) и повёл куда-то в сторону окраин. Оказалось, знакомые казармы, недавно тут наш Сорок Четвёртый стрелковый полк стоял. Пока шли, выяснил, что многие, как и я, проходили подготовку в Осоавиахиме. А тут – душ, обрили голову, выдали военную форму. Я свою чуть перешил, чтобы ладно сидела. Подворотничок пришил. Старшина без проблем выдавал иголки и нитки по первой просьбе. Вечером было торжественное построение и присяга. Красноармейские книжицы так и не выдали, более того, стали выдавать снаряжение и оружие, новые винтовки Мосина, только с завода. Лаком пахнут. Интересно, они пристреляны? По пять обойм патронов – это всё, остальное получим на фронте. Что мне выдали, так это комплект красноармейской формы – гимнастёрка, шаровары, ремень и пилотка. Сапоги простенькие, но крепкие. Один комплект нательного белья и две пары портянок. Также выдали подсумки для винтовки и стеклянную фляжку. Вещмешок, солдатский круглый котелок с ложкой (кружки не было), полотенце с мылом и… всё. Шинель не дали, каски нет, гранатной сумки тоже. Я насел на старшину, но тот сказал – нет, шьётся, но пока нет. Однако я смог выпросить у того ношеную, но вполне справную плащ-палатку. Больше ничего – что могли, то и дали. А следующим днём, это было пятнадцатое августа, нас на эшелон (триста парней, от восемнадцати до тридцати) – и на фронт. Из нас две маршевых роты сделали, пополнение для обескровленных частей. На каждую роту по три ручных пулемёта дали, мне не досталось. Да я даже винтовку отстрелять не могу, есть у меня сомнение, что это было сделано. Ладно, на передовой и отстреляю. Везли в теплушках весь день, похоже, зелёный свет был дан. Пополняли водой и углём быстро, не стояли особо. Бойцы бегали с котелками за кипятком, нам сухпай выдали, я тоже бегал. Оружие в стойке стояло, брать не разрешали. Я уже понял, куда мы двигаемся. На Смоленск. Бои требовали новых жертв, вот и доставляли пополнения. Армия, где дерётся Сорок Вторая стрелковая, если та уже добралась до передовой, осталась левее. Мы на сам Смоленск шли. О том, что Смоленск больше недели окружён и бои внутри города уже закончились, мне известно, но там разрыв огромный по фронту, и дорога на Москву открыта. Вот чем могут и закрывают, создавая новый фронт. А ехали мы весело, с песнями – бить врага. Как это сложно и что это не игрушки, понимали немногие. Были тут те, кто Финскую прошёл, смотрели на нас с иронией. Прибыли мы к месту назначения ночью. Хорошо время подобрали. Как высадились, нас выстроили в две ротные колонны и повели по полевой дороге, прочь от дымившейся станции (её вечером бомбили) куда-то в сторону, где горизонт громыхал и вспышки были видны. Не так и далеко, оказывается. Мой дрон уже туда полетел. Тот, что всё время над Москвой летал. Два других в хранилище. Пока я в Минске был, пока меня похищали и в Берлине мстил, этот дрон в автоматическом режиме работал над столицей. Забрал его, когда покидал Москву с маршевой ротой. Скорость он держал легко и сопровождал эшелон. Немцы тут не наступали, в обороне сидели после выматывающих и тяжёлых боёв за Смоленск, это наши старались их выбить. А влились мы в Двадцатую армию под командование генерала Лукина, в сильно побитую Сто Двадцать Девятую стрелковую дивизию. Уже утром начали распределение. Причём первыми были «особые покупатели», с блатом. Младший лейтенант от разведчиков искал добровольцев. Подумав, я мотнул головой – да ну на фиг. И попал простым стрелком в первый батальон Четыреста Тридцать Восьмого стрелкового полка. Третья рота, третий взвод. Восемнадцать бойцов, командир на весь взвод один, сержант Климентьев. С пополнением стало двадцать три. Кроме меня туда попали ещё четверо новобранцев из пополнения. На взвод был один ручной пулемёт, один и остался, у нас винтовки. А в обороне стояли у деревни Клемятино, но не рядом с Днепром, там другой полк. А красноармейских книжиц так и не выдали. Взводный обещал решить эту проблему. Как раз завтрак был, когда я узнавал по этой теме. Да, меня направили в третье отделение, где было пять бойцов и командовал самый опытный из них. И ещё нам дали отдохнуть. Мы тоже в обороне тут стоим, пока никаких атак. Поспали всего часа четыре, когда подняли на обед, ну да, кто же пропускать будет. Кухни-то у нас не было, пищу привозили в термосах из тыла на телеге. Готовили довольно давно и, несмотря на свойства термосов, всё успело подостыть, но жидкий суп и пустая гречка пошли на ура. Мы проголодались. Чай вот не возили, сами вскипятили из щепок в котелках. Воды принёс водонос с двумя канистрами. Рубили ящики из-под боеприпасов на это дело вокруг степи, до ближайшего леса далеко, выкручивались как могли. Весь кустарник давно уже порублен был. Вот так попив слабенького чая (заварка тут дефицит), я попросил у командира взвода: – Товарищ сержант, у меня винтовка не пристреляна, я в ней не уверен. Разрешите пристрелять? – Провожу тебя, тут в тылу овраг, там и пристреляешь, – кивнул тот. Покосился на других новичков, что со мной прибыли, но молчали, разозлился за их молчание, после чего, выдав затрещины, погнал всех пятерых в овраг. Как я и думал, не пристреляна. Сержант, видя, как я уверенно правлю прицел, постукивая задником складного ножа, помогал остальным. Те не умели проводить пристрелку оружия, сержант, по сути, сам пристреливал, тратя на каждую винтовку примерно по пять патронов. Тыловики, разместившиеся в овраге, были недовольны, что мы тут шумим. Но взводный на них рыкнул, и те больше не возникали. Вернувшись, я набрал побольше патронов из открытого цинка, а вот с ручными гранатами было всё не так хорошо. Выдавали их поштучно, но и тут я смог получить три РГД-33 с осколочными рубашками. В остальном время прошло тихо. Под вечер соседей накрыли артиллерией, работали две батареи лёгких гаубиц – это немцы вели беспокоящий, но точный огонь, чтобы мы не расслаблялись. На ужин была перловка. Да такая, что, воткнув ложку, я с трудом её вытащил и даже слегка согнул. Пришлось открывать одну банку тушёнки и, размешивая, вываливать в котелок. Не всю, треть, я же не один – тем, что осталось в банке, поделился с соседями. Вот так каша жевалась куда лучше и даже вкусной стала. Советская тушёнка всё-таки вещь! Чай снова кипятили сами, и, когда заканчивали ужин, он уже был готов. Потом бойцы стали укладываться спать (кто где, шинели были не у всех), я со своей плащ-палаткой ещё ничего устроился, сделал навес и расположился на земле у своей позиции. Тут вообще сплошные окопы, но сделаны так: бойцы вырыли стрелковые ячейки, неплохие, а переходы между ними по метру глубиной. Перемещаться приходится сильно наклонившись. Я занял свободную ячейку (боец, что её вырыл, погиб в недавних боях), так же и другие новички поступили. Ячейка неплохая, можно лечь, вытянув ноги – ниша сделана. Наблюдателей сержант выставил, одного взял из новичков, остальным отбой. Убедившись, что всё стихло, я оставил винтовку и покинул ячейку, используя амулеты скрытности и шумоподавления. Отошёл подальше, достал байк, переоделся в полётный костюм и, взлетев (свист нагнетателей у байка едва слышен, и во время полёта больше ветер свистел), переместился к югу. Пусть немцы тут меня ищут, когда найдут результаты призыва. Вызвал демона-воришку, купил шкатулку изумрудов, полных маной. Накопители. Сразу обменял накопитель на амулет защиты, а то там половина заряда. Я уже использовал амулет зарядки накопителей. Он работал, но медленно, восемь суток с нуля до полного – это долго. Запас накопителей иметь просто необходимо. На двух махах перебрался в район Умани. По пути разогнался, проверить байк, защита работает, щит перед седоком хорошо защищает. Полет занял всего минут десять. Там поискал, кого бы отправить в пентаграмму, – и крутое везение, целая рота польских карателей. Да это просто праздник какой-то! Жаль, остальные далеко, но эти-то тут. Все ушли на оплату и на аванс для следующих покупок. Про шкатулку изумрудов я уже сказал, вторым заказом был ПТРД-41 и сотня патронов к нему. Хочу попробовать подбить танки из этой дуры. Потом снайперская винтовка с глушителем, ВСС, подсумки и десять цинков патронов к ней. Четвёртый и последний заказ – это ящик с АПБ и десять ящиков патронов к ним. Брал именно оружие с глушителями. Не всегда можно применять магию, это след, а когда будут находить пули в телах своих людей – совсем другое дело. Правда, используемый патрон им будет неизвестен, но это привлечёт не такое внимание, как применение станнера, игольника или бластера. Уничтожив следы пентаграммы, я небрежно поджёг сваленные в кучу тела-мумии поляков (несколько тел точно не сгорят) в сторонке и сразу вылетел обратно. На берегу Днепра накупался, натянул форму свою и, перебравшись воздухом к позициям своей роты, двинул к ячейке, где и был перехвачен взводным. – Ты где был?! – злым шёпотом спросил тот. – На Днепр бегал, купаться, – пожал я плечами. Тот и сам видел на шее полотенце, которым я волосы промокал, ночь не такая и тёмная была, а полотенце светлое. А понять его злость можно: документов нам так и не выдали, поймают – и мне дезертирство пришьют, и ему худо будет. – Кто разрешил?! – Так и не запрещали. – Запрещаю. – Ага. А чего искал-то? – На пост наблюдения хотел поставить, сменить бойца. Имей в виду, следующую ночь дежуришь. – Хорошо. Дальше устроился в своей ячейке и вскоре уснул. Надо сказать, следующий день был тяжёлым даже для меня, а многие его просто не пережили. От моего взвода осталось всего восемь бойцов. Чудо, но сержант пережил бой, более того, за проявленное геройство получил звание старшего сержанта и медаль «За отвагу». Вот это было обидно. Сейчас поясню почему. Подняли нас, когда ещё темно было, и, построив, повели куда-то в сторону, откуда раздавалось порыкивание танковых двигателей. И силами двух полков нашей дивизии, под прикрытием шести танков (две «тридцатьчетвёрки» и четыре Т-26), после короткого артналёта мы атаковали немецкие позиции на холме. Это было сложно: нас ждали. Лёгкие танки вспыхивали один за другим. Мы их стороной оббегали и бежали дальше. «Тридцатьчетвёрки» продержались дольше, им сбили гусеницы, и те стреляли, стоя на месте, пока одна за другой вскоре тоже не загорелись. Чем-то тяжёлым по ним били. Трещали пулемёты. Я иногда останавливался и делал прицельный выстрел (ни одного мимо, в головы пулемётчиков стрелял), на некоторое время заставляя замолчать то один, то другой пулемёт. А мы малой группой (многие остались лежать в поле, кто убитый или раненый, а кто, спасаясь от обстрела) добежали. Я кинул в пулемётное гнездо гранату, после разрыва вскочил и, спрыгнув к немцам, добил штыком раненого. Подхватив пулемёт и закинув винтовку за спину (немцы не стреляли, меняли ленту), я пошёл дальше по окопам, снося любое сопротивление пулемётным огнём. За мной шли остальные, подчищая. Потом я закидал немецкими гранатами (свои закончились) пушку – и расчёт противотанкового орудия полёг в разрывах. После чего бросил пулемет и вынес из двух трофейных автоматов последнее сопротивление у штабной землянки. Мы долго стреляли немцам вслед, те убегали в тыл. Не так и много ушло. Тут немцы, считай, пехотный батальон полностью потеряли. Мы закрепились на позициях, политруки работали, командир одного из полков прибыл – наш погиб, участвовал в атаке. В результате взводному – награда и звание, а мне – шиш. Как тот пояснил, я даже не комсомолец. А старший политработник дивизии к этому предвзято относится.