Утром я проснулся от треньканья звонка входной двери. Осмотревшись, увидел, что кровать пуста, вздохнул и сказал: – Меня Игорем зовут, а тебя?.. – но вопрос так и остался без ответа. Да ладно, отлично я эту ночь привёл, хотя надо сказать, что больше давал в постели, чем брал, не хотел испортить девушке первую ночь с мужчиной. Она должна запомнить её на всю жизнь и только в лучших красках. Хм, даже странно, что она так тихо смогла кровать покинуть, одеться и уйти. Я встал и осмотрел квартиру. Пуста, и записки нет. Сплю-то я чутко, так что меня поразило, насколько тихо девушка передвигалась. Накинув халат, я открыл дверь. Это оказался курьер из фотоателье. За фото было уплачено еще вчера, я дал монету за доставку и, закрыв дверь, прошёл в спальню, на ходу изучая все пять карточек. Сегодня у меня в планах несколько дел. Забронировать места в поезде на Варшаву, на себя, своих людей и их коней, через шесть дней отправимся. Отправить письмо родителям, вложив две фотокарточки. Ну и отдохнуть в столице от фронтовой жизни. Благодаря императору, забот с предприятиями у меня теперь нет, можно просто отдыхать. Этим я и займусь. Хм, а может, устроить прогулку по бухте под парусом? Тут вроде сдают небольшие яхты или лодки в аренду. И красавицу мою неизвестную пригласить можно. Надеюсь всё же, что я не оплошал и следующей ночью её стоит снова ожидать. * * * Паровоз, выпуская клубы дыма и пара, плавно замедлял ход, подводя эшелон к железнодорожной станции. Варшаву мы уже проехали, это конечная, дальше фронт, дорога перерезана. Отсюда ближе всего до Лодзи. Эшелон шёл от Питера, воинский, части артиллерийской бригады перевозили, вот и мы отправились с ними. Оба коня моих казаков с нами. А казакам ведь по пятьдесят – пятьдесят пять лет было, и к службе уже не годны, а я, как и мой наставник, вполне. Ничего, поработают курьерами. Началась разгрузка, сначала выведут лошадей из вагона, потом груз мой снимут, найдут пару бричек, и мы отправимся в Лодзь. Командовал выгрузкой Егор, да и вообще в пути выполнял обязанности денщика, я стоял в сторонке и наблюдал за суетой солдат-артиллеристов. Мне выделили четырехместное купе, в котором я ехал со своими казаками, решил не отправлять их к солдатам. Да и в него только поесть и поспать приходил, проводя все остальное время с офицерами. В покер играли или просто общались. Я подробно описывал свои приключения, меня уже узнавали по фото из газет, и авторитет я этим наработал солидный. В Питере я прожил шесть дней, и та неизвестная нимфа посещала меня каждую ночь. При этом отказывалась со мной разговаривать, все общение сводилось к «подними тут ножку», «прогни спинку», «прими эту позу»… И тому подобное. И всегда я просыпался в пустой постели, ни разу меня не разбудила, выбираясь. Единственное, что пропало у меня в кабинете – одна из трех моих фотокарточек в форме, что лежали на столе. В остальном я отдыхал и особо ничем не занимался, император уже взял моё бывшее имущество под контроль, и там распоряжались его люди. Я этим не особо интересовался. В это время вышла в «Патриоте» третья моя статья – о действиях пулемётной полукоманды. Её встретили на ура, стопки газет со всеми тремя статьями я отправил родителям. А чуть позже вышла моя статья и в другой газете. Вот она наделала изрядно шуму, и в той газете действительно начали печатать письма разных государственных и военных деятелей, из тех, что приходили к ним на адрес. Император вот не ответил. Времени мало, может, ещё думает? В ту же газету, она называлась «Санкт-Петербургские ведомости» и считалась главной и самой влиятельной ежедневной газетой в столице, я отдал статью о своих приключениях при захвате пленного и знамени дивизии, правда выхода не дождался, но мне пообещали выслать почтой. Фото там было только одно – то, что я в фотоателье сделал. Вскоре меня пригласили на награждение, бумаги, видимо, до них дошли, и в Георгиевском комитете быстро приняли решение, подозреваю, Николай Второй надавил. Меня наградили орденами Святого Георгия второй степени и Святого Владимира третьей степени. Фотографии с новыми наградами я тоже сделал и разослал родственникам, да и себя не забыл. В принципе, на этом всё. Незнакомка провожать на вокзал не пришла, да она и не знала о моем отъезде. Мы на эту тему не общались. Я лично был вполне доволен таким общением: чисто секс, ничего лишнего, да и не хотелось другого, если честно. В последнюю ночь я лишь сообщил, что уезжаю, но куда и как, об этом не говорили, просто чтобы в следующую ночь не приходила. Так что та ночь была последней, и мы хорошенько простились. Подозреваю, что навсегда, слишком она отчаянно грелась в моих объятиях, и была страстной как никогда, не так, как в прошлые ночи. Шесть ночей, и должен признать, что я хоть чему-то её научил, та не таким неоперившимся птенцом была, как раньше. Да и ученицей, надо сказать, была прилежной, без слов всё понимала и делала, что я говорил. Видно, что сама с удовольствием пробует новое и неизведанное. Жаль, я бы продолжил наше общение, но служба. Когда подогнали пролётки, в одну загрузили мои вещи, в основном пачки столичных газет, в другую сели мы с Егором, а старые казаки двигались впереди, проводя разведку. Вооружил я их ещё в столице. Дорога до Лодзи заняла продолжительное время, но к вечеру того же дня мы въезжали на территорию. Сначала на место постоя, где нас встретил мой денщик – наставника не было, тот в казачьей сотне время проводил, что тут охраняла штаб армии. Пока мои подчинённые разгружали пролётки, я расплатился с возницами и отпустил их, ну а дальше водные процедуры и обустройство в своей комнате. Старые казаки пока на сеновале, как и денщик, им там привычнее. Ну, а пока ещё светло, я отправил старых казаков с пачками газет в город, и те, наняв детишек, отправили их продавать. До наступления темноты те бегали, выкрикивая звонкими голосами заголовки. Раскупили их быстро, так что половины прессы как не бывало, даже заработать удалось три десятка рублей, что очень неплохо. Я их отдал на прокорм казакам. А там и мой наставник вернулся, ему сообщили о моём прибытии, так что этот вечер мы отдохнули в узком кругу, отметив чин и награды. Утром старые казаки отправились продавать оставшиеся газеты, договорившись заранее с теми же мальчишками, так что процесс пошёл, ну а я на Вороне отправился в отдел. Майора Баюнова не было, выехал в штаб фронта, а его зам сообщил, что я получил новое назначение, в канцелярии штаба могу уточнить. Там теперь новый руководитель. Ну, и по-тихому шепнул, в чём тут дело. Оказалось, пока я в столице пребывал, начальник разведывательного отдела провёл какую-то хитрую махинацию, чтобы от меня избавиться. Правда, куда, зам не знал, но подтвердил, что я уже не числюсь в их отделе. По пути в канцелярию я думал о том, что понять майора можно, напугал я тогда его серьёзно, он не хотел повторить судьбу полковника Гуреева. Натравил жандармов – и ничего, да ещё в столицу вызвали. Значит, тот, кто меня прикрывает, сидит выше того, кто греет майора. Интересно, куда же меня перевели? В принципе, с чином капитана я могу командовать как отдельным подразделением, так и быть заместителем в какой-нибудь линейной части. В канцелярии я предъявил документы и предписание, и унтер, что дежурил на приёме, немедленно провёл меня в кабинет начальника. Там сидел новый полковник, занявший эту должность после Гуреева. С интересом изучая меня, он встал и на ходу протянул руку: – Рад познакомиться с самым знаменитым офицером не только нашей арами, но и всего фронта! Много наслышан. – Прошу прощения, но есть офицеры, которые провели не менее значимые операции. Тот же поручик Ярош или штабс-капитан Гуляев. – Их подвиги никто не умаляет, но они не умеют свои подвиги подать так, как это сделали вы. О вас только и говорят. – Благодарю, господин полковник. – Как я понимаю, вы пришли сюда за новым назначением? – Так точно, господин полковник. – Хочу сообщить, что решение о вашем назначении принимал сам командующий. Так как вы по военной специальности артиллерист, то было решено поставить вас командовать отдельной лёгкой гаубичной батареей. Недавно пришли с Обуховского завода шесть новеньких гаубиц, образца десятого года с щитом, сто двадцать два миллиметра. Новых поступлений не обещают, поэтому командующий решил создать отдельную полевую батарею и поставить вас ею командовать. В данный момент батарея находится в стадии формирования: личный состав полного штата, включая офицеров, обоз, и даже смогли найти по шесть лошадей в упряжки для буксировки орудий. Батарея пока расположилась в шести километрах от Лодзи. Ваш заместитель, штабс-капитан Горелов, пока вас нет, занимается формированием и подготовкой расчётов. Командующий уже решил передать вашу батарею в Пятнадцатый армейский корпус, для его усиления. Сейчас наша армия воюет, три дня как наступление идет, так что дополнительная батарея точно пригодится. – Я готов принять батарею, господин полковник, – вытянулся я по стойке смирно. – Хорошо, вас сейчас оформят и направят в расположение, чтобы представить личному составу и офицерам. Когда необходимая бюрократия была соблюдена, в сопровождении офицера из управления артиллерией штаба армии я добрался до места дислокации теперь уже своей батареи. Встретили меня тут четыре офицера, три младших, прапорщик и два подпоручика, и тот штабс-капитан, что был назначен моим заместителем. Да уж, ему лет тридцать, может чуть старше. Я его моложе, а в чинах обогнал и буду командовать. К счастью, встретили меня хорошо, сопровождавший меня офицер убыл, ну а мы продолжили знакомство. Прапорщик Симонов оказался моим заместителем по тыловой части, отвечал за обоз и все интендантские дела, каптенармус подчинялся ему, как и все кашевары. То есть Симонов был интендантом. Призвали его с гражданки в начале войны, и вот он устроился в батарее по специальности. Учитывая, что формирование началось две недели назад, в принципе, можно считать, что батарея в неплохом состоянии, хоть отправляй на передовую, так что три дня – это вполне реальный срок. Два подпоручика – недавние выпускники артиллерийских училищ, Завьялов и Будин. Штабс-капитан был достаточно опытным артиллеристом, эти орудия хорошо знал. Пока он знакомил меня с личным составом, я тоже приглядывался к нему, ведь именно Горелову тянуть всю тяжесть управления батареей, я лично вряд ли это потяну, знаний маловато. И если удастся договориться, он меня подучит в ходе боевых действий. Батарея была разделена на три взвода по два орудия в каждом; три взводных унтера, шесть командиров орудий, фельдфебель, писарь имелся. То есть личный состав соответствует штату, вместе с ездовыми и отдельными подразделениями две сотни голов набиралось. В подразделении даже сформировано радиотелеграфное отделение под командованием старшего унтера Вострякова, только телефонных аппаратов и провода нет, склады пустые, поэтому телефонистов предполагалось использовать как посыльных. Их в отделении полтора десятка было. Честно сказать, не желал я пускать ценных обученных специалистов на это дело, конные посыльные и так имелись, поэтому я решил изыскивать резервы, чтобы телефоны появились. Связь нужна не только между взводами для улучшения управления подразделениями, но для корректировки на передовой. Подозреваю, моя батарея будет вести огонь прямо по порядкам противника. После того, как меня торжественно представили, я распустил строй и прошёл к штабной палатке, где пообщался с офицерами, которые расписали свои трудности. Начали, как водится, с самого младшего – интенданта. В основном всё получено по штатам, двадцать две грузовые армейские повозки, лошадей, всё есть для перемещения обоза, снарядов, фуража, снаряжения и продовольствия. Но, как уже ранее говорилось, нет никакого оснащения для телефонистов, а кроме того, ни одной полевой кухни, хотя на батарею нужно хотя бы пару, палаток из взводных всего две, а нужно пять, вместо трёх офицерских всего одна. В остальном всё наличествовало, батарею снабжали в первую очередь. Пулемёты нам по штату не положены, хотя как раз с ними я планировал вопрос решить, хотя бы пару зениток иметь нужно. Вооружены солдаты винтовками Мосина. Положено артиллеристам выдавать карабины, но что было, то и выдали, хорошо, что хоть это есть. Батарея укомплектована опытными солдатами, многие в артиллерии не первый год, другие призванные, из недавно демобилизованных и вновь призванных с началом войны. Есть участники русско-японской. После интенданта остальные офицеры доложились. Были определенные успехи в обучении и освоении вооружения. Стрельб не проводилось, по неприятелю постреляют, но, со слов Горелова, расчёты знают орудия от и до. Мне предложили остаться на обед. После него я решил все же вернуться в Лодзь, дела есть, в том числе служебные. Вскочив на Ворона, я поскакал обратно в город, оставив батарею на Горелова. Добравшись до места постоя, я отпустил денщика, приписанного ко мне от разведотдела, и всем остальным велел собираться и отправляться на мое новое место назначения. Что-то очень часто у меня денщики меняются, в каждой новой части новый. Не успею привыкнуть к одному, как следующий уже вокруг крутится. Хорошо, казаки пока со мной. Они сборами занялись, но свои вещи я сам сложил и убрал в пролётку. Пока возились с остальным, мы с наставником решили посетить мастерскую, где мне пулемёт ремонтировали. Мастер-фельдфебель оказался на месте. – Здорово, Соколов, – начал я. – У меня к тебе дело есть. Я новое подразделение получил, да вот беда, пулемётов там нет, а они могут понадобиться для обороны. Что скажешь, реально у вас в запасах найти рабочую машинку? А лучше две. – Хм, – осторожно ответил тот, – это зависит… – Оплатить есть чем, а еще имеется два подарка в виде германских карманных часов и пистолета «Маузер» с запасом патронов. – Есть германский МГ-8, нам такие уже доставляли для переделки под наш, русский патрон. – А что, это возможно? – Да, возможно, хотя работа и непростая. Этот пулемёт повреждённый, нам его на запчасти отдали, а я отремонтировал. Вчера закончил. Только не переделал, не с нашим оборудованием и инструментами такую работу проводить, это на завод отправлять нужно. Так что есть германский станковый пулемёт, он на треноге, с щитком, и три ленты к нему. – Неплохо, а патроны я найду. Тем более часто стрелять из него не будем, для охраны нужен и обороны. Это один пулемёт. Может, и второй есть? – Тоже МГ, но авиационный. Со сбитого германского аэроплана. С воздушным охлаждением, называется МГ-14 Парабеллум. Турели и сошек нет, приклад есть и два короба с двумя двухсотпятидесятипатронными лентами к нему. Патронов тоже нет. – Беру оба. Отослав наставника за пролёткой, пусть заедут, я расплатился, кроме часов и пистолета ещё пятьдесят рублей сверху, и мне вынесли пулемёты, закутанные в материю, их поставили на пол пролётки. Один пулемёт для обороны, расчёты я сам подготовлю, другой в качестве ПВО, для защиты батареи от вражеской авиации. Может, и станковый для этого приспособлю, опыт создания таких самодельных зениток у нас был. Теперь стоит продумать, где достать боеприпас, если на складе ничего не найдётся. Что ж, придётся германцев навестить, чтобы добыть всё нам необходимое. Кстати, я по поводу походной кухни тоже подумывал. Девять месяцев спустя, 16 мая, Восточная Пруссия. Санитарный эшелон Открыв глаза, я несколько секунд смотрел на покачивающийся потолок купе. Как же мне хреново, и дышать больно. Что я там помню? Что ж там было-то? Ага, есть, пошли воспоминания. …Потянувшись – от долгого лежания тело затекло, – я взял трубку у телефониста – трофейный аппарат, – и, глядя в бинокль, сообщил координаты трёх нужных квадратов. Начнём с первого, перенося огонь дальше. У нас карты были расчерчены квадратами, и оставалось только сообщить нужный, чтобы накрыть противника. И уже через минуту после того, как прицелы были настроены, орудия заряжены шрапнелью с трёхсекундной задержкой, – над походной колонной германской кавалерии начали рваться снаряды из полусотни орудий, прямо в воздухе. Чуть больше полугода я командую своей батарей, в которой сейчас восемь орудий, и уже считаюсь опытным артиллеристом. Причём шесть орудий прежние, они зиму пережили, а также два орудия дополнительного, уже четвёртого взвода из трехдюймовок. Это наши орудия, мы их у германцев отбили, точнее пехота отбила, что наступала перед нами, и вот передала мне. Месяц назад я получил чин майора, перейдя в ранг штаб-офицера, и пока носил его. Как так получилось? О, это интересно. Заслужил вполне честно, а не получил в благодарность от императора за подарок или ещё чего. Стоит рассказать, особенно про то, как мы на момент моего ранения стояли на Одере с некоторыми частями Второй армии, где я продолжал службу теперь уже как артиллерийский офицер. Через три дня после того, как я принял батарею, в назначенный день мы снялись и направились к месту наступления, нагоняя наш пятнадцатый корпус, влились в него, и нас направили на усиление шестой пехотной дивизии, которая в наступлении понесла самые большие потери и сейчас встала в оборону. Германцы артбатареи подтянули, и там стало совсем тяжело. Это был мой первый опыт командира батареи, и скорее всего, я действовал неправильно. Именно Горелов, на данный момент по моему представлению получивший чин капитана, сейчас наверняка мою батарею принял и командует ею. Я же с казаками по ночам переползал линию обороны и наносил на карту местоположение разных частей, особенно артиллерийских батарей, дивизионов, складов всех мастей, штабов. Под утро мы возвращались, и я отправлялся отсыпаться, а Горелов, пока не закончатся цели или снаряды, уничтожал всё, что мы разведали. Причём, по моему приказу, постоянно меняя местоположение, чтобы не накрыли ответным огнём. Наши действия были настолько успешными, что германцы устроили на нас охоту. И диверсантов засылали, и сами накрыть пытались, и авиацию наводили, но четыре пулемёта – ещё два мы от германцев притащили – дали им укорот: семь штук потеряли сбитыми и шесть ушли с дымами. Патроны понятно откуда – от германцев. С диверсантами тоже разбирались. Ну, а от огня контрбатарейной борьбы спасались просто: как прекращали огонь, орудия на передки, и уходим, и германцы обрабатывают пустые позиции. Тут я немного отвлекусь. Ходил я к германцам с казаками, когда с четырьмя, когда с тремя, если кого-то из них курьером отправляли в столицу. Для них эти прогулки имели немалое значение, трофеев мы там набирали изрядно и продавали интендантам, у казаков даже свои покупатели появились, которые стали делать заказы. Например, для батареи мы прикатили четыре полевые кухни, две пехоте отдали; шесть палаток, легковой автомобиль и четыре грузовика. Да патронов в грузовиках для пулемётов полно было, почти всё я оформил на батарею, только легковое авто командиру корпуса ушло, интендант был счастлив. Оборудования связи у германцев набрали, и телефоны, и провода. Однако это так, мелочь, мы на финансистов охотились, на офицеров из финслужбы. Первого совершенно случайно на дороге взяли, вскрыли ящик и только порадовались. А дальше уже целенаправленно охотились. На данный момент моя доля почти сто семьдесят тысяч марок и чуть больше ста тысяч российских рублей. Горелов об этих наших делах был в курсе и имел с них долю, и служил не за страх, а за процент. По моим прикидкам, за этот неполный год тысяч тридцать пять точно заработал. Он был нищ, как последний сапожник, вся зарплата уходила на съём квартиры для жены и двух дочек и на оплату их учёбы. В первое время стыдливо деньги брал, я считал, что он на процент может рассчитывать, и честно его отсчитывал, а потом уже брал уверенно, распробовал. Служить нужно честно, но и клювом не щёлкать, этому я их и учил. А тут интендант признался, когда моё двадцатилетие отмечали, пьяненький он был, что семья у него переехала из Курска в Санкт-Петербург, купили там квартиру. Хорошая трёшка, пусть и не в центре, но теперь своя. Две недели назад пришло письмо от супруги с рассказом, как покупка прошла. Денег хватило даже на мебель. Дочери теперь учатся в столичной школе для девочек. Ну да ладно. Поработали мы в шестой пехотной неплохо, оттуда про нас в штаб корпуса только хвалебные сообщения шли. Бывало, мы сутками грохотали орудиями, а то неделю сидели без снарядов, однако наступление продолжалось. То, что я уничтожил генерала Жилинского, видимо, сказалось, генерал, что пришёл ему на смену, уверенно наступал, и мы дошли до реки Одер, где и стали выстраивать оборону. Пятнадцатый корпус, в который входила моя батарея, взял город Штеттин и в течение нескольких месяцев, да всю зиму по факту, удерживал его. Не знаю, почему, но поступил приказ встать в оборону, что мы на реке и сделали. Мы с одной стороны, германцы с другой. Оказалось, в другом месте чуть ли не катастрофа произошла, поэтому от нас чуть ли не половину войск перекинули на другой участок. Но наш корпус тут остался. К счастью, там удалось выправить ситуацию и даже вернуть потерянные территории, но зимой шла в основном позиционная война, обе стороны раны зализывали. Ну, а весной, за три дня до моего ранения, началось. Мы силы накопили, приготовились форсировать реку и наступать дальше, но германцы ударили первыми. Оборона трещала, но держалась. Два дня, а потом немцы прорвались. Как так произошло, что мне лично пришлось корректировать? Ранило обоих моих поручиков, – они тоже повышение в чине получили, да и награды, я сам с прошлого года ещё две награды получил, очередной орден Святого Георгия четвёртой степени и Владимира с крестами второго. Так вот, оба поручика убыли в госпиталь по ранениям с разницей в сутки, пришлось самому корректировать. Причём отлично получилось, мы накрыли кавалеристов, а там тысячи три было, видать кавалерийский корпус в прорыв бросили, они заметались, а потом рванули туда, где могли укрыться, к лесу, а когда приблизились, по ним ударили три десятка станковых пулемётов, собранных по всему корпусу. В итоге корпус был уничтожен, засада удалась. Кроме моей батареи тут ещё пять дивизионов артиллерийской бригады участвовали, я и им корректировал. Эту операцию разработал и осуществил командир корпуса генерал Мартос, я тут был чисто исполнителем. Ну, а когда отходил, пехота позади добивала уцелевших и пыталась зайти в обход, чтобы взять германские части в окружение, и тут страшный удар обрушился на меня. А перед этим вроде вспышка впереди была. Помню отдельными кадрами, когда приходил в себя: сначала лица своих казаков, что несли куда-то, голубое небо без облаков, потом лицо Горелова, я ещё вроде прохрипел ему, чтобы принимал батарею, потом шум мотора и тряску в кузове, и вот в четвёртый раз очнулся уже тут, как я понимаю, в санитарном эшелоне. Я закашлялся, дышать было тяжело, тугая повязка стягивала тело, или, кажется, даже гипс, видимо, получил ранение в грудь, и вскоре около меня появился пожилой санитар и дал напиться из чайника. – Где я? – прохрипел я. – Санитарный поезд, ваше благородие, как раз Варшаву проезжаем. Мы на Москву идём. – Серьёзно меня? – Грудь помяло, а серьёзно ль аль нет, то дохтур ведает. – Казаки мои? – Эти бандиты? Тут, в поезде, в последнем вагоне едут. А тот, что хромый, тут, помогает мне и о вас заботится. Спит он сейчас, умаилси. – Позови. Бурча на больных, что не дают людям отдыхать, он ушёл, а через несколько секунд в купе забежал полуодетый Егор. Увидев, что я пришел в себя, счастливо выдохнул: – Слава те господи, очнулся! – Что со мной? – я старался говорить потише – разговор отдавал в грудь. – Тяжёлое ранение? – Травма, нет ранения. Германцы фугасами начали кидаться, вот неподалёку от вас и рвануло, телефонисту ничего, а тебе, командир, крупный осколок прямо в грудь прилетел. Если бы не бинокль твой любимый морской, убило бы, а так грудь поломана. Шесть рёбер врач соединял, и еще в трех трещины. – Долго лечиться буду, – выдохнул я. – Где остальные? – Дядька в последнем вагоне с нашими вещами, а остальные на следующем поезде с лошадьми и пролёткой будут. Сюда не пустили. – Хорошо. – Проваливаясь в сон, я всё же услышал, что Егор отправил телеграмму в Москву моим родителям, чтобы ждали. До Москвы мы шли четыре дня, и это ещё быстро вышло, часто пропускали встречные составы с боеприпасами или войсками. Хотя санитарным эшелонам, как я понял, везде был дан зелёный свет. С каждым днём я чувствовал себя всё лучше, конечно пошевелиться не мог, но в принципе норма. С доктором пообщался, и хотя это не он оперировал меня в госпитале, но при мне были сопроводительные бумаги с описанием проведённой операции, и вообще история болезни. Егор немного ошибся, наверное, его неправильно проинформировали. Осколок попал в бинокль, разбил его, и часть корпуса попала в тело. Хирург почистил рану, собрал три сломанных ребра, а не шесть, и в двух имелись трещины, наложил гипс, чтобы удерживать рёбра, и всё. Лёгкое отбито было, но не порвано. Даже швы не накладывал в том месте, где осколки бинокля вытаскивал, смазал, наложил повязку, и больше ничего. А так долго без сознания я оставался из-за травмы головы. При попадании осколка меня швырнуло на дерево, вот головой и приложился. И удар вроде не сильный, небольшое рассечение на затылке и шишка, а всё равно два дня в беспамятстве был, лишь изредка открывал глаза и снова уходил в себя. Однако, со слов доктора, уже через два месяца я смогу пройти врачебную медицинскую комиссию и вернуться на фронт. Это хорошо, батарею я свою вряд ли получу, значит, будет новое назначение. Горелов на своём месте, он этой должности давно ждал, за ту науку, что он мне давал, подтягивая до уровня командира батареи, ему в ноги нужно поклониться, но я считал, что расплатился, он на эти отчисления на квартиру накопил.