— Весело, советские подразделения ремонтируют для немцев дороги. — Как будто они сейчас это не делают. Когда вы в плену были, разве не работали там, где приказывали немцы? — Работали, – вздохнул Малкин. — На самом деле это всё на словах просто, а в действительности очень трудно парням там работать, все на нервах. Ведь закладывать бомбы в ямы можно, только когда на дороге пусто, а потом уже всё это закапывать и в канавках прятать провода, уводя их в сторону, где будет сидеть подрывник. — Подождите, так вы теми трофейными авиабомбами дорогу минируете?! — А чем? У меня лишней взрывчатки нет. Да и она вся уйдёт, всё равно у нас столько бомб нету. — Вот почему мы катушки с телефонными проводами на аэродроме и у артиллеристов взяли. — Ну да, это тоже бралось с дальними мыслями, – согласился я, заканчивая со вторым сапогом. Намотав портянки, я вбил ноги в сапоги и, встав, притопнул. — Когда выезжаем? Посмотрев на наручные часы, я ответил: – Через полчаса. Встанем в готовности в километре от работающих сапёров, а как только Путянин подаст сигнал, что появилась колонна штабной техники, будем занимать позиции для готовности стрелять. Там холм удобный, нас не видно будет. — Все шесть километров заминировать не успеем, – подумав, сделал вывод начштаба. — Конечно не успеем, – согласился я, проверяя, как на животе висит кобура с „Вальтером“ – Я дал приказ сапёрам заминировать хотя бы пятисотметровый участок. Уже несколько часов работают. Сигнала тревоги пока не было, радист постоянно на связи. Как и большая часть бойцов, я был в трофейной форме. Надеюсь, два–три дня, и все бойцы будут в форме Вермахта. Не нужно выделяться среди колонн противника хоть чем‑то, а то первый пост фельджандармов пришлось уничтожить только потому, что пока старший проверял документы у Юрьева, один из жандармов, пройдя вдоль стоявшей с работающими моторами колонны, заглянул в кузов одной из машин и увидел там красноармейцев. С краю‑то бойцы сидели в нормальной форме Вермахта, а остальные прятались в глубине кузова. Ну, те быстро его втянули в кузов, пока он не дал сигнала тревоги, и прирезали, пришлось и остальных уработать. Тоже не хочется от случайности зависеть. — Товарищ капитан, а если радиостанцию захватили? – всё пытался найти огрехи в моём плане Малкин. — Ну, это вряд ли, она у снайперов, что прикрывают сапёров и „фельджандармов“ со стороны. Успели бы сигнал тревоги подать, – сунув за пояс лакированные перчатки, в зеркало заднего вида грузовика проверил, как я выгляжу. Выглядел, как лощённый немецкий офицер, что мне и надо было. — Знаете, товарищ капитан, что меня в вас поражает? — Озвучьте, будет интересно услышать, – кивнул я и, приглашающе махнув рукой, направился к стоявшим рядком кухням. Как раз был готов завтрак, он же обед. Время было двенадцать дня, а бойцы только просыпались, но повара уже приготовили завтрак. Пора снимать пробу, старшина Байбюк помахал рукой, сообщая о готовности. — Меня поражает ваше спокойствие, товарищ капитан. Совершенное, как будто через несколько часов не будет одного из значимых для этого фронта событий. У меня такое впечатление, что вы ожидаете скучного и привычного мероприятия. — А что мне, бегать вокруг и суетиться? – поинтересовался я, беря тарелку и пробуя щи. – Нормально, только соли не хватает. — Я не о том. Я под вашим командованием воюю уже третий день и честно скажу, ни разу не видел вас взволнованным или паникующим. Только задумчивым, спокойным, твёрдым в принятых решениях и иногда тревожным. — Да, есть такое, – с улыбкой согласился я, беря тарелку с вермишелью и мясной подливой. – Бойцы, с которыми я воевал в прошлый раз, тоже подмечали это. Вам я отвечу так же, как и им. У меня такой характер. У каждого человека свой определённый характер… Норма, отличная подлива получилась. Молодцы, бойцы. — Да, характеры у всех разные, – согласился Малкин и отошёл следом за мной в сторону, где Байбюк накрывал нам стол. Проба прошла нормально, я только велел поварам поставить у кухонь солонки, затрофеенные на кухне летунов, щи действительно были пресными, но с другой стороны хорошо, что не пересоленные. Пока мы ели, у кухонь выстроились бойцы, получая свои порции. Котелки как советские, так и трофейные были у всех, Байбюк за этим особенно следил. После завтрака, собравшись, мы оставили лагерь на опушке леса и поехали по полю на запад, там, где сапёры со всей возможной скоростью минировали дорогу. Достигнув точки ожидания, я остановил колонну, запретив бойцам покидать машины, только если оправиться у колеса под присмотром командиров, и сидел с нервничавшим Малкиным рядом с радистом в кузове штабного бронетранспортёра, терпеливо ожидая сигнала от Путянина о появлении колонны. Подрёмывая, я размышлял о штабе корпуса, что двигался в данный момент по дороге навстречу своей судьбе. Его уничтожение не такая простая задача, как кажется. Да, мы рванём часть дороги, по которой будет двигаться техника с личным составом комендантской роты, зенитными батареями и штабными машинами. Но уничтожим мы так максимум треть, тут от сапёров всё зависит. Вот остальное – это чисто наша работа, сапёры стараются, как могут, чтобы дать нам меньше работы. Ещё когда я осматривался на месте, то прикинул, кто где будет стоять. Вернувшись в спящий лагерь, где бодрствовали только часовые и дежурный командир, я составил на бумаге план местности и расставил боевые подразделения мангруппы вдоль дороги, чтобы им было удобно работать. Идеальное место я подобрал для зенитчиков. Для их страшных машинок Флак-20. Потом писарь Малкина всё это раскопировал для командиров. После того как была объявленная побудка, Малкин в это время ушёл к озеру умываться, я пояснил командирам, какая перед нами стоит задача, и раздал листы с указанием их позиций на дороге. Там координаты точные были прописаны, привязанные к ориентирам на местности, не ошибутся. Всхрапнув, я проснулся и, посмотрев на часы, крикнул: — Дежурный! — Товарищ капитан? – заглянул в открытый задний люк дежурный командир в форме унтер–офицера Вермахта. — Командира зенитной батареи и командира артиллеристов позови сюда. — Есть, – привычно козырнул тот и исчез. Через минуту у штабного бронетранспортёра собрались вызванные командиры, Малкин, пытавшийся скрыть свою нервозность курением, тоже подошёл. Недовольно покосившись на него – Малкин нас в своей форме командира Красной Армии демаскировал, но формы для него пока не нашлось – я сказал: — Колонна противника должна вот–вот появиться в поле зрения наших разведчиков. О чём они должны тут же нам сообщить. Ваша задача на данный момент такая. Сейчас вы выдвигаетесь к дороге, ваша батарея, лейтенант, спокойно, не обращая внимания на движение на дороге, пользуясь тем, что все батарейцы в трофейной форме, занимает позиция по выданному предписанию с координатами. Там холм, вы будете контролировать почти три километра дороги, позиция идеальная. Ваша задача, лейтенант, – повернулся я к артиллеристу, – постараться незаметно выкатить противотанковые пушки на прямую наводку. Где будет позиция для гаубицы, решите сами. Всё, товарищи командиры, приказываю вам выдвигаться и занимать позиции. Повторюсь: сигнал к открытию огня – подрыв дороги с техникой противника. Ревя моторами, машины тех подразделений, которые получили задание на выдвижение для занятия боевых позиций, по обочине проехали дальше и двинулись к шоссе. Мы стояли на второстепенной дороге вот уже больше часа, но к нам так никто и не свернул. Проводив взглядом уехавших артиллеристов и зенитчиков, я вернулся в кузов бронетранспортёра и, снова сев в командирское мягкое кожаное кресло, стал подрёмывать, ожидая сообщений от Путянина. Пока его не было, только снайперы один раз грубо нарушили приказ, сообщив кодовыми словами, что засекли, как наши противотанкисты занимают позиции, подкатывая на руках пушки на прямую наводку. Правда, из этих пукалок по–другому стрелять и невозможно. Наконец тягостное молчание было нарушено вызовом от Путянина, и я тут же отдал приказ запускать остывшие моторы и начинать движение. Малкин ушёл проверять уменьшившуюся и сжавшуюся колону, как бойцы переносят ожидание, поэтому, как только моя команда волной прокатилась по колонне и водители начали запускать двигатели, он прибежал к штабному бронетранспортёру. — Что? – спросил он, врываясь в кузов и плюхаясь рядом с радистом. — Появились, – лениво пояснил я. — Опоздали на полтора часа. — Это время было включено в ожидание. Обед был, стояли, обедали они и отдыхали. Штабные же… Гурьев, начать движение! Колонна, ревя моторами и дымя выхлопом, тронулась с места и буквально через триста метров, въехав на небольшой холм, дала нам возможность разглядеть впереди длинную ленту шоссе. Я сидел рядом с водителем и в бинокль, покачиваясь на неровной дороге, рассматривал, что на шоссе происходит. Можно было разглядеть точки саперов, что собирали инструмент и грузили его в свой грузовик, мотоциклы „фельджандармов“ рядом, самих бойцов, обеспечивающих их непосредственное прикрытие. Было видно зенитную батарею из двух орудий, что заканчивала занимать позиции на холме с другой стороны дроги. Тут она делал поворот, так что зенитчикам открывалось широкое поле деятельности, спрятаться там от них было негде. По прикидкам за этот бой им потребуется выпустить по колонне противника весь наличный боезапас. Будем надеяться, в колонне штаба есть такие зенитки и мы пополним боезапас батареи, как и её материальную часть, доведя до полного четырёхорудийного штата. Вот снайперов и противотанкистов я не рассмотрел, хорошо замаскировались. Передовой бронетранспортёр с мотострелками подъехал к шоссе и тут же повернул направо, так как наш регулировщик в форме фельджандарма остановил колонну немцев, что двигалась по шоссе, дав нам возможность выехать на ремонтируемое полотно. Проехав буквально двести метров, колонна встала на обочине, моторы грузовиков и бронетехники продолжали работать, над моторными отсеками танков поднимался нагретый воздух, создавая там марево. Пока мимо проезжала та колона немцев, что нас пропустила, обдавая запахом сгоревших газов и пылью, я покинул кабину бронетранспортёра и подошёл к командиру сапёров старшему сержанту Ананьеву. Он был в одних галифе и майке, на которой был изображён нацистский орёл со свастикой. Со стороны типичные немецкие сапёры за работой. Козырнув, он подал бумаги со схемой минирования, сообщив: — Семьсот метров заминировали, в данный момент как раз провода подключаем к подрывной машинке. Вы бы убрались с дороги на всякий случай, первая авиабомба в десяти метрах прикопана, аккурат под передовым бронетранспортёром. — Грузитесь в машину и вставайте в конце колоны предпоследними. Начинанием движение. Немцы должны появиться в течение двадцати минут, нужно успеть занять позиции, – приказал я. Колонна двинулась дальше, с присоединившимися к нам сапёрами и поддельными жандармами. Пока мы ехали эти семьсот метров заминированной дороги, то последний грузовик, несколько раз останавливался и высаживал пятёрки мотострелков с пулемётами и автоматами. Они бежали на обочину, отходя в поле метров на сто пятьдесят–двести, и занимали позиции. Ближе нельзя, и так взрывной волной достать может. Проехав заминированный участок, мы стали оставлять за собой каждые сто метров по танку и по два–три бойца, которые занимали позиции на обочине. Потом оставили миномётчиков и оставшихся мотострелков как раз у позиций противотанкистов. Освобождённые грузовики под командованием Малкина, оставив нас, свернули в поле и двинули к лесу. На дороге осталась только бронетехника, а на обочине залегли бойцы. Я спокойно стоял у открытой двери своего штабного бронетранспортёра и наблюдал, как проехал передовой дозор штаба корпуса, усиленный бронетранспортёром, и ожидал основную колонну, чувствуя, как меня сверлит напряженный взгляд радиста в кузове „Ганомага“ Дело в том, что сапёр, ответственный за подрыв, находится в окопчике рядом с позицией одной из пар снайперов, имеющих радиосвязь. Так что мой радист должен отправить в эфир определённый сигнал, ну а те передадут команду подрывнику, чтобы он рванул заминированный участок дороги. — Едут, товарищ капитан, – негромко сказал водитель бронетранспортёра. Он развалился на сиденье и делал вид, что спит, а сам, баюкая на коленях автомат, сквозь прищуренные веки напряжённо следил за дорогой. Пулемётчики, что пока сидели на лавках в кузове, напряглись, ожидая сигнала встать за пулемёт. — Да, ты прав, появились первые штабные машины, вот и бронетранспортёры охраны вижу, – пробормотал я. Почувствовав позывы мочевого пузыря, я отошёл к обочине и, немного спустившись, стал спокойно справлять нужду, зная, что меня, разглядывают противотанкисты и пулемётчики на позициях. Они находились чуть левее, и в их зону ответственности мы не попадали, одним словом, не должны попасть под дружественный огонь. Вернувшись обратно, в это время как раз мимо проходила рычащая моторами колонна, я положил руку на открытую дверцу и, посмотрев назад, за корму бронетранспортёра, стал наблюдать, как немцы въехали на заминированный участок и с лёгким подъёмом и поворотом начали преодолевать его. Пользуясь тем, что дорога была качественно подремонтирована, некоторые машины прибавляли скорость, и штабная колонна начала растягиваться, что мне категорически не понравилось. — Готовность, – негромко скомандовал я. Радист тут же передал в эфир сигнал готовности, продолжая напряжённо следить за мной. Как только передовая машина доехала до конца заминированного участка, я кивнул и скомандовал: — Подрыв. Пристально наблюдая за колонной, мне пришлось ожидать три секунды, пока вдруг дорога не встала дыбом, раскидывая в сторону остатки техники и то, что когда‑то было людьми. Бронетранспортёр пошатнуло взрывной волной, да и мне пришлось сделать пару шагов назад, закрывшись рукой. Грохот подрывов не заглушил стрельбу пулемёта моего „Ганомага“ пулемётчики уже азартно били по ближайшим штабным машинам. Я тоже решил поучаствовать в этом благом деле и, откинув приклад автомата, открыл огонь короткими очередями по три–четыре патрона по легковому „Опелю“ что встал посередине дороги. Как раз начали открываться двери, но пассажиры не успели его покинуть. Выпустив в легковушку несколько очередей, я опустил автомат и стал искать новую цель, но их уже не было. Перезарядившись, я крикнул радисту: — Воронину – вперёд! Поправив автомат, я вскочил на подножку „Ганомага“ и осмотрелся. На моих глазах танки двинули вперёд, подминая машины и давя успевших их покинуть немцев. В трёхстах метрах горели два грузовика. Один был разукомплектован взрывом, видимо, работа противотанкистов. На моих глазах осколочный снаряд попал в легковушку, в стороны разлетелись обломки и ошмётки пассажиров. Было слышно треск стрельбы зенитчиков, но они стреляли куда‑то за поворот дороги, по невидимым мне целям, а гаубицу я не слышал, грохот боя заглушал, только различил метрах в четырёхстах разрыв снаряда на обочине дороги. Значит, гаубица работает. В это время мимо пронеслась одна из наших „четвёрок“ покачиваясь на подминаемой под гусеницами технике, и что уж говорить, на ещё живых людях. — Приказ Малкину на возвращение, – скомандовал я радисту. – Всем остальным приказ „Реверс“ — Есть приказ „Реверс“. Бой ещё продолжался, однако перевес в тяжёлой бронетехнике сказался, очаги сопротивления гасли один за другим. Наши танки буквально сметали огнём и гусеницами любые попытки сопротивления, добивая остатки штаба. — Вот сволочи! – воскликнул я, разглядев, как в пятистах метрах от нас вдруг вспыхнула одна из „четвёрок“ Подожгли её пехотинцы из комендантской роты, однако идущая следом „двойка“ смела солдат с дороги огнём из пушки и пулемётов, позволив экипажу подбитой машины покинуть её и укрыться на противоположной обочине. Кажется, один их танкистов был ранен, ему помогали товарищи. Отойдя от бронетранспортёра, я подошёл к расстрелянному мной „Опелю“ пулемётчики, перезарядившись, меня страховали. Внутри оказали офицеры, трое были мертвы, включая водителя, но один майор – артиллерист был ещё жив. Хлюпая кровью в лёгких, он лежал на дороге с ногами в салоне. Заметив мою тень, остановившуюся у открытой двери, он поднял взгляд смертельно раненого человек. С интересом осмотрев его, я под взглядом майора поднял с пола портфель, отряхивая его от крови, на полу была целая лужа, и направился обратно. К колонне уже спешили бойцы собирать документы и удостоверения. На шмон отводилось всего десять минут, пока наши машины едут от места укрытия. Потом была дикая спешка с уходом. В санитарную машину грузили раненых, к другим машинам цепляли пушки, грузили миномёты и пулемёты. Однако, несмотря на это, бой в конце колонны ещё продолжался. Там слышались частые хлопки танковых пушек, да били пулемёты. Куда‑то туда били зенитки с высотки, а также наша гаубица, корректировал её лично командир артиллеристов. Вдруг по колонне пронеслось оживление, повернувшись, я заметил, как четверо ошалевших бойцов тащат ко мне немца с красными генеральскими лампасами на штанах: — Товарищ капитан, мы генерала взяли! – крикнул командир пятёрки мотострелков сержант Гузя.