Старший лейтенант Малкин, в прошлом, до плена, начальник штаба стрелкового батальона. Занял у меня ту же должность. Надо сказать, за восемь часов с момента нашего знакомства он сделал огромное дело по формированию мангруппы и её оснащению. Причём делал уверенно и спокойно, будучи уверен в полной законности наших действий и в поддержке старшего начсостава корпуса. Про командира танкистов уже известно. Это был лейтенант Воронин. Командиры мотострелковых взводов были младший лейтенант Свиридов и лейтенант Гурьев. Новые штаты они восприняли спокойно, так как уже успели повоевать в них до того, как Смелова сняли с должности командира тогда ещё не корпуса, а сборной солянки, так что с энтузиазмом восприняли сообщение, что взводы будут комплектоваться по тем же штатам. Боевые пятёрки показали себя неплохо. Путянин у нас был командиром разведывательно–диверсионного взвода и моим замом по разведке. В данный момент он с частью своих бойцов должен нас ожидать на передовой. Там, где мы собрались ночью прорываться через порядки полицаев. Вроде немцы ещё не успели подойти, не должны. Мы спешили с отъездом, что позволило нам выиграть время. Командир зенитной батареи, пока двухорудийного состава, лейтенант Ананьев мне пришёлся по душе. Было видно опытного командира, который хорошо разбирался в технике, хоть и трофейной, берегущего людей. Они двигались на своих машинах. Боеприпаса взяли до предела. Даже на бортах были привязаны ящики со снарядами. Командиры миномётного взвода, взвода управления, санвзвода, противотанкового, который, кстати, тоже не имел вооружения, сапёрного взвода и отделения снайперов и хозяйственников мне тоже пришлись по нраву. Антипатии ни к кому не было. Разве что старшина Байбюк, который отвечал за ротное имущество сразу всех подразделений, кроме артиллеристов, там был свой старшина, слегка настораживал свой хитрецой. Но надеюсь, он не подведёт нас и обеспечение будет в норме. Через час, преодолев порядка тридцати пяти километров и успев скрыться в лесу до появления авиа разведчика немцев, мы двинули дальше. До передовой осталось буквально два десятка километров, правда, открытой местности. Два дня спустя. 5 мая 1942 года. 12 часов 48 минут по московскому времени. Районный центр Иванково. Штаб партизанского корпуса Дверь открылась с противным скрипом несмазанных петель. В камеру заглянул конвоир и грубым прокуренным голосом приказал: — На выход. Единственный заключённый в небольшой камере, в форме командира Красной Армии со знаками различия старшего лейтенанта, но без поясного ремня, лежал на нарах. Приподняв голову и привстав на локте, он хмуро посмотрел на конвоира, но вздохнув, неторопливо принял сидячее положение и, также неторопливо встав, направился к выходу. Выйдя в коридор и прищурившись от яркого солнечного света, бившего в окно, заключённый спросил: — Что, уже трибунал? — Не разговаривать… – буркнул конвоир и, погромыхав ключами и закрывая камеру, велел: – Вперёд. Конвоир вывел заключённого во двор, но повёл не в ту сторону, где располагался особый отдел и куда за эти два дня постоянно таскали задержанного, а в сам штаб корпуса, находившийся в соседнем здании. Пройдя коридор, а затем лестницу на второй этаж, они оказались в небольшой приёмной, где располагался адъютант комкора. — Проходите. Товарищ полковник уже ждёт, – сообщил тот. Конвоир остался в приёмной, а вот задержанный прошёл в большой кабинет, где его встретил полковник Титов. — Проходи, Владимир, присаживайся, – указал Титов на софу. – Дело пока не закрыто, поэтому я решил поговорить с тобой лично. — А что, товарищ полковник, есть возможность закрыть это недоразумение? – с интересом спросил задержанный старший лейтенант Смелов, устраиваясь на софе. — Ну, такое трудно назвать недоразумением, скорее злой умысел, ослабление сил корпуса перед наступлением противника. Как это ещё назвать? Да, расстроен я тогда был, до крайних мер не дошло только потому, что знали тебя как хорошего и опытного командира, стоявшего при истоках создания корпуса. Да ты сам освобождал меня из лагеря, а тут такое… М–да. — Я так понимаю, пришёл ответ из Москвы, – догадался Смелов. — Ты прав. Я запросил Москву насчёт полномочий этого Фролова. Думали они в течение восьми часов, после чего подтвердили все его действия. Что интересно, они запросили сообщить его местоположение, а также принять этой ночью транспортный самолёт… Странная ситуация с этим Фроловым–Громовым… Но как бы то ни было, командование подтвердило создание моторизованной группы, теперь нам это выгодно. Так что у меня вопрос: чем этот Фролов нам сможет помочь? — Товарищ полковник, хотелось бы знать, что вам известно о мангруппе Фролова? — Честно говоря, немногое. Позавчера он пересёк линию фронта и ушёл в тыл противнику. Что странно, сначала ушли только машины, танки в течение двух часов стояли на передовой, но, видимо, после сигнала также ушли вслед за колонной. Причём спустя час в той стороне был сильный бой. Потом к нашим позициям выехала грузовая машина с побитыми бортами с ранеными в кузове. Их отправили в госпиталь, но перед этим особист батальона провёл опрос шестерых бойцов и водителя… * * * Привстав, я присмотрелся и снова укрылся за пеньком. — Приготовиться, – скомандовал я. Шестеро бойцов привстали на колени, готовясь к броску. Чуть слышно скрипнула башня „двойки“ когда немного повернулась, отслеживая тонким пушечным стволом появившуюся в прямой видимости цель. После того как я упал за пенёк, то на животе задом отполз и спустился в небольшой овражек к бойцам и, осмотрев их, довольно кивнул. Все экипированы по штату, у всех автоматы и пистолеты в кобурах. Все готовы к бою и ждут только сигнала. Чуть в стороне находился их командир. Остальные бойцы расположились дальше по склону. Кивнув Гурьеву, чтобы он принимал командование, я, вскочив на ноги и сутулясь, чтобы меня не было видно над краем оврага, подбежал к танку и взял протянутые мехводом наушники. — Акация, Дрозд в дупле, – сказал я в микрофон. Получив подтверждение, вернул наушники танкисту и, присев у левой гусеницы, отстегнул от ремня фляжку и сделал несколько быстрых глотков. Скажу честно, эти два дня фактически не дали нам отдохнуть, события развивались куда как стремительнее, чем я думал, но уже на данный момент наша помощь корпусу была существенной. М–да, наверное, лучше перечислить по минутам или часам, как всё происходило с того момента, как мы пересекли окопы батальона партизан, что занимал оборону на этом участке фронта, и преодолели незаминированный брод. Тогда, встретившись на КП батальона с ожидающим нас там Путяниным, я выслушал его доклад с точным перечнем всех постов полицаев, а также какие они имеют средства связи. Парни языка взяли, именно поэтому и имели такие обширные сведения. Тяжёлого вооружения полицаи не имели, только пулемёты, так что я не опасался потерь в бронетехнике. Два поста имели радиосвязь, это меня заинтересовало, и я приказал посты вырезать, радиостанции захватить, у нас с их наличием была просто беда. С теми постами, где были брошены телефонные линии, я решил разобраться силами мангруппы. Всё равно мимо двух пойдём. Обдумав все новости, я принял вот какое решение: первыми выдвинуться грузовики. Их задача приманка. Именно так. Полицаи должны сообщить о выдвинувшейся от партизан технике, чтобы манёвренная рота немцев нас перехватила. После этого мы уничтожаем посты, соединяемся с танковой группой, выдвинувшейся следом, и организовываем на дороге засаду. По какой нацики возможно пойдут, мы были в курсе. После уничтожения немцев планировалось собирать трофеи и двигаться дальше. Если будут пленные, прекрасно. У меня было трое бойцов, знающих немецкий язык, если у нацистов есть ещё усиления, они нам сообщат. Развязывать язык я умею. Именно так, как и планировалось, всё получилось, с небольшими огрехами, которые предвидеть было невозможно из‑за воли случая. Мы выдвинулись, дали полицаям возможность сообщить о нас и, разбившись на несколько групп, уничтожили полицаев. Из сорока шести человек на трёх постах выжило всего трое, однако быстрый допрос дал понять, что они мало знают, только поставленную перед ними задачу, поэтому не колеблясь их отправили следом за товарищами. Трофеи составили тридцать пять винтовок и карабинов Мосина, четыре пулемёта, амуницию и две советские радиостанции, на радость радистов захваченные целыми и с запасными свежими батареями. Эти переносные радиостанции пошли во взвод Путянина и к миномётчикам. Им же перешла большая часть вооружения. У меня были подразделения, где не хватало оружия. Ладно хоть теперь у всех командиров есть личное оружие, так как были взяты трофеями пистолеты и револьверы. В основном „ТТ“ и „наганы“, но были и иностранного производства, вроде „люгеров“ и „браунингов“. Выйдя на ту дорогу, по которой должна прибыть мехгруппа противника, мы начали окапываться. К этому времени прибыли танкисты с Ворониным и включились в дело. Бойцы Путянина с радиостанцией находились в пяти километрах от нас. Именно они заранее и сообщили о подходе колонны, перечислив количество солдат, вооружения и техники, на которой продвигались нацисты, а также описав построение колонны. Там было двенадцать грузовиков, три бронетранспортёра „Ганомаг“, советский бронеавтомобиль БА-10, и две противотанковые пушки. Те самые пушки, которые мне были необходимы и которыми я собирался вооружить свой противотанковый взвод. Кроме техники была пехотная рота полного штата, артиллеристы, возможно миномётчики, кузова были крыты тентом, разведчики не рассмотрели. На этом всё, легковых автомобилей не было, мотоциклов, что удивительно, тоже. Дальше было как в стихах: мы не хотели, оно само. Распределив подразделения согласно полученной от разведчиков информации, мы заканчивали подготовку засады. Сапёры завершали минирование дороги, а я дал установку снайперам захватить мне бронетранспортёры и большую часть грузовиков при возможности целыми. Как? Да просто уничтожив водителей, а также пулемётчиков на бронетранспортёрах. Бронеавтомобиль меня не интересовал, так что я отдал приказ на его уничтожение. Бой был яростный, но скоротечный. Подрыв зарядов на дороге смахнул часть колонны в кювет, пулемётчики били по кузовам при активной поддержке снайперов. Практически с первым же ударом лишившись всех офицеров и большей части унтеров, солдаты Вермахта всё равно пытались организоваться, но такие очаги накрывались мощным массированным огнём. Так как от прицепленных пушек немцев мы отогнали, то Воронин нагло выгнал танки на дорогу и, сблизившись, пулемётным огнём стал прочесывать кюветы. К этому времени бронеавтомобиль уже горел в кювете, лежа кверху колёсами, а все три „Ганомага“ стояли с распахнутыми дверями в окружении трупов гренадёров. Снайперы просто отлично сделали своё дело. Пленных было четверо, из них один на удивление уцелевший унтер–офицер. Пока начальник штаба мангруппы старший лейтенант Малкин принимал и составлял список трофеев, на месте распределяя вооружение и технику по подразделениям, я проводил допрос пленных. В это время старшина Байбюк вёл к нам машины из леса, где они были укрыты. После допроса немцев – сведения они мне выдали интересные – я приказал их ликвидировать и узнал, как дела у Малкина. Тот перечислил взятые трофеи, а также потери, понесённые нами в результате скоротечного боя. Мы потеряли семь человек убитыми и восемнадцать ранеными, но большая часть были ранены легко и остались в строю. Поэтому я решил на единственном оставшиеся на ходу грузовике колонны отправить раненых в партизанскую зону. Там о них позаботятся, нам же этим заниматься некогда, и так фельдшер оказывает помощь легкораненым, перевязывая их и извлекая неглубоко сидевшие осколки. По трофеям: все три бронетранспортёра, что шли во главе колонны за бронеавтомобилем, не пострадали во время подрыва дороги и остались целы. Их только нужно было отмыть от крови водителей и пулемётчиков, которых как раз извлекали из машин. „Ганомаги“ уже осматривали танкисты, проверяя, целы они или всё‑таки зацепило. Однако кроме пары пробоин в бортах от осколков и пуль, ничего серьезного найдено не было. По одному бронетранспортёру я передал мотострелкам, а третий, с хорошей и мощной радиостанцией, оставил себе, сделав его штабным. Другие бронетранспортёры радиостанций не имели, чисто пехотные машинки, а это ротного командира была. Как я уже говорил, был ещё взят грузовик. На нём как раз меняли пробитые скаты и снимали с кузова „двухсотый“ груз, шла подготовка к перевозке раненых. Остальные машины были сильно побиты. Но водители всё равно суетились у них, снимая ценные для них вещи и сливая топливо в запасные канистры. Было взято много вооружения и боеприпасов. Конечно, часть была уничтожена в огне, машины продолжали гореть, однако и того, что было взято, нам хватит с лихвой. Два ротных миномёта, пукалки ещё те, но до замены пусть пока будут. Одиннадцать пулемётов, тридцать два автомата и примерно столько же пистолетов, что позволило ими вооружить бойцов взвода Путянина и мотострелков. Карабинов где‑то чуть больше сотни, две противотанковые пушки, которые уже осваивали противотанкисты, прикидывая, как с ними работать. Одну отцепили, поставили на колеса и, поглядывая на погнутый щит, катили к нашему грузовику, куда загружали ящики со снарядами. В общем, хорошо нас немцы так снабдили. Воронин всё бегал по месту боя с новенькой деревянной кобурой маузера на боку, радостно вспоминая точно такое же уничтожение охранной роты у лагеря, где его освободили. Ситуация была один в один. Даже взятые трофеи фактически схожи. Лишнее вооружение мы погрузили в грузовик с ранеными. Думаю, командиру того батальона, через который мы проходили, оно пригодится – со стрел–ковкой уже было туго. Предположу, что он обрадуется пяти пулемётам с боезапасом и двум десяткам карабинов. К сожалению, места больше не было, поэтому мы отправили машину с ранеными к нашим, а сами, уничтожив лишнее вооружение, колонной выдвинулись дальше. Бой и сбор трофеев заняли у нас два часа. Катастрофически много времени, у нас должно было уйти на это максимум полчаса. У меня уже был сформирован план дальнейших действий с учётом полученной от пленных информации, поэтому ехали мы целеустремлённо, выполняя поставленную мной задачу. Но буквально через три часа, когда пересекали небольшую речушку по деревянному, но крепкому мосту, уничтожив тут пост охраны из шести немцев и трёх полицаев, нам навстречу выехала колонна немцев. Разведчики Путянина не предупредили нас о ней заранее, так как проехали дальше, а колонна вырулила на дорогу со второстепенной, и те её попросту прощёлкали. Тем более одна группа бойцов взвода и сапёры работали на мосту, подготавливая его к уничтожению. Бой был встречный. Только у нас было преимущество, мы знали, что впереди показался противник, а немцы подумали, что мы свои. Дело спасли танки, именно на их плечи легло уничтожение батареи ста–пятимиллиметровых гаубиц. Нацистов было чуть больше ста человек на восьми машинах и двух легковушках с видневшимися антеннами. Они бы нам пригодились, но во встречном бою танкисты Воронина обе машинки подмяли под себя. Ещё был трёхколёсный тяжёлый грузовой мотоцикл, вот он не пострадал и был взят нами трофеем. Водитель с испугу загнал его в кусты и смог вместе с пассажирами сбежать, пользуясь тем, что по краю дороги был густой кустарник. Этим воспользовались не только они, но и часть батарейцев. Человек тридцать смогли уйти. Чуть позже этот мотоцикл оседлал старшина Байбюк и гонял по своим делам с гордым видом. Правда, при долгих маршах он от него отказался и вернулся в кабину одного из грузовиков тылового обеспечения, передав грузовой мотоцикл в противотанковый взвод. Вот там он пригодился. Бой фактически вели одни танкисты. Все шесть машин и с чуть позже присоединившимися к ним „Ганомагами“. Нашими трофеями стали четыре, на удивление целых, грузовика, ещё один был шанс реанимировать чуть позже, его по распоряжению Малкина решили взять с собой. Я подтвердил этот приказ – грузовиков нам не хватало. Три пушки были целыми, одна погибла под гусеницами „четвёрки“. Боеприпасов тоже была немалая куча. Меня просто жаба душила, но взять мы смогли всего одну пушку и один грузовик, набитый боеприпасами к ней, остальные пушки были уничтожены. Мы обложили их и получившие повреждения грузовики снарядами и подожгли, отъезжая. Чуть позже всё это рвануло. Командир противотанкового взвода клятвенно пообещал, что подберёт расчёт к пушке и у нас появится ещё одна боевая единица. Больше всех бою с артиллеристами и их уничтожению радовался старшина Байбюк. Радовался он тому, что к последнему грузовику была прицеплена полевая кухня. Теперь у нас появилась своя кухня, и наш повар уже осваивал её, проверяя захваченные у немцев продукты. К вечеру он обещал горячий ужин. Всем за раз не хватит, нужно две кухни для нашей мангруппы, так что ему придётся дважды готовить ужин. Нам требовалось где‑то остановиться и заняться освоением захваченного вооружения и техники. Сделанное на колёсах во время движения так–сяк нас с Малкиным не устраивало, но было одно „но“. Пользуясь тем, что о нас ещё фактически не знали, я решил совершить рейд по тылам противника и выйти к его аэродрому. К тому самому, где базировались истребители — „ночники“. К сожалению, там находилось всего два звена истребителей и одно бомбардировщиков, третье истребительное звено и основной состав бомбардировочной эскадрильи располагались на другом аэродроме, и нам до них быстро не добраться. Двести километров как‑никак, вот я и решил совершить налёт на тот аэродром, до которого могу дотянуться. Это, возможно, облегчит полёты наших транспортников, чтобы связь не прервалась. Двигались мы весь световой день, сбивая с пути заслоны и небольшие посты, и под самый вечер, когда солнце закатывалось за горизонт, девять единиц нашей бронетехники без существенной разведки и подготовки ворвались на территорию небольшого полевого аэродрома, круша всё на своём пути. Разведку мы провести не успевали. Только парни Путянина во главе с ним самим проскочили на трофейном грузовике мимо аэродрома и сообщили по рации, что они видели. Так что на подъезде мы сразу подавили обе зенитки, охраняли аэродром, и которые, устранив эту опасную проблему, уже спокойно занялись уничтожением аэродрома и лётного состава. „Четвёртки“ давили самолёты и ту технику, что нам не была нужна, а „двойки“ расстреливали личный состав. Старшина Байбюк был счастлив вдвойне: была захвачена ещё одна кухня, точная копия той, что взяли у артиллеристов. Теперь он мог заботиться о питании уже без оглядки. Более того, он прибрал оба бензовоза, что находились на аэродроме, посуду и даже четыре палатки, сообщив, что всё это пригодится. Действительно пригодилось. Уйдя за ночь на тридцать километров, мы встали лагерем в густом лесу и, установив палатки, спокойно расположились в них. Вот так вот у нас прошёл первый наш день. Взяты богатейшие трофеи, уничтожено три полнокровных подразделения фактически под ноль. Мне‑то всё это привычно, а вот бойцы и командиры пребывали в эйфории. Ничего, мы тут на сутки задержимся, пройдёт. Ночь прошла спокойно, я дал бойцам поспать до девяти утра, успев искупаться в речушке, что текла в полукилометре от нашего лагеря, и, объявив подъем, приступил к работе. Была проведена проверка боеготовности подразделения – люди после вчерашнего дня до сих пор пребывали в приподнятом настроении – и инвентаризация имущества. Радиостанции, захваченные у артиллеристов и лётчиков, распределили по подразделениям, теперь даже у артиллеристов было две переносных машинки, одна у командира взвода, другая у корректировщиков, которые теперь могут корректировать огонь не только нашей единственной гаубицы, которую на данный момент осваивал сформированный расчёт, но и миномётов. Жаль, что у нас пока такая мелочь, надеюсь, чуть позже будет что‑то серьёзное, а это передадим мотострелкам, им положено по штатам. Сутки мы осваивались с захваченной техникой, проводили тренировки на взаимодействие между подразделениями. Нам это действительно было необходимо, пока нашу мангруппу сложно назвать единым подразделением, которое командир чувствует как пальцы на руке. Не было такого пока. Так что учёба шла ни шатко ни валко, но нам это было необходимо. Несмотря на неожиданный успех, всё это было совершено от внезапности, но думаю, немецкие подразделения в этих районах уже предупреждены и будут готовы к нападению, а нас ищут, хорошо так ищут. На следующий день парни Путянина в очередной раз разъехались на все четыре стороны небольшими патрулями на трофейной технике и в немецкой форме. Именно они и сообщили к обеду об обнаружении очередной колонны из пяти грузовиков, что двигалась в сопровождении двух мотоциклов в сторону Чернобыля, который находился в шестнадцати километрах от нас. Выслушав сообщение от разведчиков, переданное командиром отделения связи, я принял решение перехватить эту колонну, что бы она ни везла. Выдвинулись мы взводом мотострелков на трёх грузовиках с противотанковой пушкой и при одной „двойке“, больше нам ничего не требовалось. Даже если в грузовиках готовая к бою пехота, наличных сил хватит, чтобы их задавить. Тут важное значение имеет первый удар, остальное на добивание. Хотя моё присутствие тут и не обязательно, заражённый моим нахальством командир второго мотострелкового взвода лейтенант Гурьев в принципе справится и сам, но я всё же решил ехать, чтобы посмотреть и заодно на месте допросить пленных. Мне была нужна свежая информация. Гурьев с устройством засады справился на четвёрочку, пришлось его в паре мест поправить, указав на ошибки. В общем, засада ожидала колонну на боевых позициях, пока та, неторопливо переваливаясь на плохой дороге, приближалась к отметке, где была точка отсчёта. Гурьев внимательно наблюдал за колонной, готовясь отдать приказ открыть огонь, а я сидел у гусеницы танка и неторопливо хлебал холодный слегка подслащенный чай из фляжки. — Огонь! – заорал взводный, и тут же загрохотали пулемёты, забила пушка танка, выпуская мелкокалиберные, но очень кусачие снаряды, и пару раз гавкнула тридцатисемимиллиметровая пушка. Зажав уши, я пережидал стрельбу. Наконец прозвучал свисток Гурьева, таким образом он отдавал приказ на прекращение огня, и почти сразу терпеливо дожидающиеся в овражке мотострелки, которые огня не открывали, выскочили на дорогу для зачистки колонны. Встав, я отряхнул форму и направился к дороге, там уже почти закончили. Немцев было всего дюжина. Осмотревшись, я удовлетворённо кивнул, сказав подошедшему лейтенанту: