– Это точно. Кстати, завтра же и отправим тебя в Москву из Адлера. Вещи у тебя есть? – А как же, даже палатка имеется. Польская четырёхместная с тентом в комплекте. Дикарём живу в лагере автолюбителей. – Надо бы прямо сейчас, пока не стемнело, съездить и забрать. А переночевать и у нас сможешь, номеров хватает, поселим с кем-нибудь. – О, с дивчиной какой-нибудь, – тут же оживился я. – Тогда я согласен. – Мал ещё с дивчинами общаться. – Я в самом рассвете сил. – Ну-ну, юморист. Дорогу до лагеря покажешь? – Покажу. Вот только я хотел с одним интересным человеком пообщаться, сегодня встретились, да, видно, не судьба. Да и вечер уже, не успеем. – Хороший? – Похоже, да. Негатива от него я не заметил. – Какое интересное выражение, надо запомнить. А кто он? – Братский, боксёр. – Да ладно?! Сам Олег Братский? – удивлённо посмотрел тот на меня. – А я ведь все его бои видел… Заедем обязательно. – Если успеем, то я только за, сами знаете. – В гостиницу заезжать не будем, сразу к Олегу Игоревичу поедем. – И в лагерь. – Ну и в лагерь тоже, – отмахнулся тот. Было видно, что мои вещи его стали волновать меньше всего. – А что этот боксёр так известен? Что-то я о нём не слышал. – Мастер спорта, золотая олимпийская медаль. Его необычная техника боя привлекла многих. Жаль, он ещё молодым на преподавательскую работу ушёл… Дядя Адик до самых окраин Сочи описывал, как бывал на боях Братского и видел его живьём, он из-за него и боксом в тридцать лет занялся, два года в секцию ходил. Но я думал не об этом. Когда я сам ходил в секцию, мы обсуждали многих известных боксёров, но Братского там точно не было. Это меня и насторожило. Я тут уже два месяца, ну почти, но ни одного сигнала о том, что нахожусь не в своём прошлом, не было. Да и не так и хорошо я знал советские времена, но о Братском ничего не слышал. Параллельный мир? Или всё же его методика не включена в учебную программу. Не знаю. Сто миллионов хотя бы за Интернет. Когда мы въехали на окраину раскинувшегося на побережье города, водитель вдруг упомянул, что Братский сейчас не в фаворе в Спорткомитете, его задвигают на последние роли, хотя учеников набрать дали. Это немного прояснило обстановку, правда, всё равно вычёркивать спортсмена из списков олимпийских чемпионов слишком даже для наших. Может, действительно, просто убрали из учебной программы и нам о нём не сообщалось? Блин, вот теперь и гадай, моё прошлое или нет. Добравшись до Адлера, мы сначала всё же проехали в лагерь автодикарей. Успели до темноты, хотя был поздний вечер и солнце скоро коснётся горизонта. В лагере я собрал вещи и удачно толкнул свою палатку новичкам, и по приличной цене, хотя её и не задирал. Закинув рюкзак на заднее сиденье «Волги», попрощался со старожилами, с которыми знаком с первого дня, и мы поехали к Братскому. Вот тут не повезло, на фазенде было пусто, пребывая в разочаровании, мы поехали в Сочи. Именно в Сочи меня и ждала неприятная новость в серой юбке. Именно так. Оказалось, помощник дяди Адика, пока мы ездили в Краснодар, через гостиничного администратора успел найти номер нашего детдома, созвониться, прояснить ситуацию насчёт меня и дал адрес, где меня найти. Те, пока мы были в Краснодаре, связались с местными службами, и когда мы вернулись в гостиницу, меня взяли под тёплые рученьки. Причём, особо не слушая возражений, сразу увели. Причина такой торопливости стала понятна: когда мы на автобусе доехали до железнодорожного вокзала, у нас были билеты на поезд, который отходил в полночь. Едва успели. Билеты были на плацкарт, сопровождающая – сорокалетняя неопрятная женщина – мне не особо понравилась, слишком грубо себя вела, постоянно меня одёргивая. Поэтому я больше молчал и смотрел в окно, наблюдая уплывающий пейзаж. И чёрт меня дёрнул связаться с певцом? Сейчас бы проблем не знал. Я реально сожалел о своей идее и клял свою удачу за то, что удалось с ним встретиться и подарить пять песен. Кстати, никаких расписок я так и не получил, отдал текст и ноты – и всё. Интересно, как он без моей помощи будет осваивать эти песни? Это сколько нужно тренировок и репетиций провести, чтобы добиться нормального звучания, а я помог бы, проиграв мелодию раз пять, добиться отличного звучания. В общем, сэкономил бы время музыкантам. Но тут они сами поторопились от меня избавиться. Даже немного было обидно. В общем, повздыхав, на следующее утро, мы всю ночь удалялись от Адлера, я мысленно махнул рукой, решил жить дальше. Ведь жизнь не заканчивается на том, что меня увезли от моря, но то, что частичка моей души там осталась, это было ясно. Сопровождающая мне действительно не нравилась, не знаю, откуда она взялась, но я даже привстать со своего места не мог, чтобы не получать грозный окрик. А вот когда она потянулась за моим рюкзаком, небрежно отодвинув гитару, решив порыться внутри, вот тогда я не стерпел и сказал, что, если она полезет в мой рюкзак, я всем сообщу, что она полезла ко мне в штаны и пыталась целовать. После этого она отпрянула и смотрела на меня несколько удивлённо и злобно. Похоже, таких способов, применяемых детьми в будущем, здесь ещё не использовали, даже в голову не приходило обвинить в домогательстве. Хм, надо запомнить. Дружбы у нас явно не возникнет. Кто же додумался таких вот аутсайдеров ставить на работу с детьми, даже с сиротами? До обеда мы приглядывали друг за другом, не доверяя. Ну мне-то она правильно не доверяла, я же планировал, как от неё избавиться, а что та думала, я без понятия. Поездка в плацкарте ярко показала разницу по сравнению с вагоном СВ. Я бы, честно говоря, предпочёл обратно ехать также в СВ, но нам таких билетов не выделили. Искренне жаль. Пару раз я в туалет бегал, попросив моряка на соседней полке приглядывать за моим рюкзаком. Мол, та злая тётка в серой юбке явно на него настроилась, точно своровать что-то хочет. Так что, пока ходил, был спокоен за свои вещи. Я подумывал избавиться от сопровождения, банально оставив её на перроне очередного городка, но там много случайностей, нужно что-то понадёжнее. Довольно быстро мне надоело строить козни насчёт сопровождающей, в принципе, она пока мне ничего не сделала, поэтому я продолжил лежать на своей верхней полке и наигрывать на гитаре, разминая пальцы. Места нам достались хоть и не боковые, но рядом с туалетом, запах идёт, не самое приятное соседство. Тем более из-за жары я постоянно потный, окошко открывают не сильно, продуть может, одним словом, царила духовка, и я старался побольше пить воды и поменьше двигаться. В принципе, Анна Егоровна, моя мучительница-сопровождающая, делала то же самое. Она, по-моему, с утра всего один раз выходила. С продовольствием проблем не было, при ней была сумка с сухпаем, консервы, сырокопчёная колбаса, сырки и хлеб. За кипятком к титану бегали. До конца маршрута должно было хватить, тем более я тоже не пустой ехал. Честно говоря, было скучно, и эта поездка мне очень не понравилась. Радио в плацкарте не было, я не нашёл на нашем месте никаких переключателей. Может, они где и есть, но не у нас точно. У меня был небольшой переносной приёмник, как в фильме «Три плюс два», я только на шее не носил. Не знаю, что за модель была у героев фильма, но мне удалось купить с рук пятилетнюю «Спидолу-10». Не прогадал, за всё время отдыха ни разу не подводила, приём чёткий и чистый, лишь батарейки разок поменял и всё, купил с одним запасным комплектом. Так вот он реально спасал по вечерам в лагере, но пару дней назад сели последние батарейки, а запас я не мог купить, так что приёмник тоже был бесполезен. Скукота, от этого я всё больше ненавидел сопровождающую. Понимаю, что её вины в этом не было, но на кого-то же мне нужно было злиться. Блин, ну зачем я к Магомаеву пошёл?.. Когда поезд остановился на Курском вокзале Москвы, я одним из первых выскочил из поезда, от души проорав: – Чтоб я ещё раз поехал в плацкарте!.. Отведя душеньку, я угрюмо дождался, когда наконец выйдет сопровождающая, под смешки тех, кто слышал мой возглас, и направился за ней к выходу. Понимая, что в детдоме меня всего обшмонают, от оружия нужно было избавляться. Не в смысле навсегда, просто на время спрятать. Ничего в голову не пришло, кроме камер хранения на вокзале, тем более оружие было чуть сбоку, завёрнуто в материю, легко достать и убрать в ячейку. На пути к исполнению этого плана было только одно препятствие, и звали его Анна Егоровна. Правда, все те схемы, что я придумал ещё в поезде, здесь не пригодились, я поступил проще. Она шла чуть впереди, я стал замедлять шаг и, шмыгнув в боковой проход, устремился к багажным ячейкам. Ушёл туда, где поменьше людей. Нашёл пустую ячейку, закинул монет, быстро из рюкзака убрал всё лишнее. Помимо оружия, боеприпасов, двух гранат и ножа СС, ещё и приёмник убрал, с небольшой пачкой наличности. Мало ли. Оставил в рюкзаке одежду и мелочёвку. Закрыв дверцу, запомнив код, я бегом рванул обратно. Анна Егоровна обнаружилась у дверей, где активно крутила головой. Пресекая её вопросы, спокойно подойдя, пояснил: – В туалет ходил, невмоготу было. – Идём. – Ухватив меня за руку, она повела к остановке. Больше из поля зрения она меня не теряла. Доехав с одной пересадкой до нужной остановки, тут пару минут идти до нашего детдома, я поправил лямки рюкзака и пошёл впереди. Гитара висела сбоку. У меня уже рефлекс выработался – всегда её придерживать левой рукой. Даже когда без неё хожу. Рука шарит, где она. На территории детдома на игровой площадке носились во все стороны малые дети. Кстати, я, впервые появившись здесь, удивлялся, что детдом совершенно пуст, ведь есть ясли, малые возрастные группы, их-то в лагеря не отправишь, но выяснилось, что их всех с трёх детдомов на лето отправили в один, давая воспитателям и персоналу отдохнуть, а к концу лета возвращали обратно. Вот и всё, а я голову ломал, в моё время такой практики не было. Открыв калитку, я прошёл на территорию, помахав рукой сторожихе, которая подметала у крыльца. – Здравствуйте, баб Валь. – Ой, – всплеснула та руками, – Максимка вернулся. – Отдохнул и вернулся полным сил, – скалился я, показывая белоснежные зубы. – Идите в административный корпус, директор ещё не ушла. Вовремя успели. Сопровождающая, постучавшись, прошла в кабинет, а я остался в коридоре, сев на подоконник и дожидаясь, когда меня вызовет директриса. Осталось объясниться, покаяться, хотя и не виноват, но обязательно, директрисы это любят, и можно вживаться. Вызвали меня через пару минут, я даже заскучать не успел. Постучав и заглянув в кабинет, получил от директрисы разрешение, прошёл и встал у стола, глядя на неё невинными глазами. – О твоём побеге на море мы после поговорим, – достаточно холодно сказала она и, мельком посмотрев на сопровождающую, спросила: – Почему ты нам не сказал, что владеешь иностранными языками? Анна Егоровна сама слышала, как ты что-то объяснял немцам в троллейбусе, показывая на карте города. Настоящим немцам. Причём на их языке. – Когда меня опрашивали, вопросов на эту тему не задавали, – пожал я плечами. – Как не задавали? Должны были. – У меня спросили, владею ли я французским языком, я честно ответил, что нет. – У нас только учительница французского, поэтому вопрос был закономерен, – поморщилась директриса просчёту своей сотрудницы, проводившей опрос. – Какими языками ты владеешь, кроме русского конечно? – Английским почти в совершенстве, практиковался два месяца в разговоре… – Где?! – Радио слушал и повторял. Это не сложно. Когда в Ленинграде жил, там работали финские станции. У меня там мама два месяца на курсах была. Я пользовался возможностью. Ещё в совершенстве испанским владею. Этот язык я учил самостоятельно, в школе у нас его не было, но было два специалиста из этой страны, поэтому говорю очень хорошо, четыре года мы с ними общались только на испанском, практика языковая имеется. Вот немецкий я плохо знаю. Всё понимаю, а объяснить – сложности возникают. У нас «немка» в школе всего год преподавала, усвоить сложно было. Читаю на всех. На немецком хуже, пишу так же. Это всё. – Хорошо, оставь вещи и подожди пока в коридоре. Поставив рюкзак, я прихватил гитару, никогда её не оставлял, и вышел. Снова усевшись на подоконнике, стал смотреть, как внизу носятся малыши. Воспитательница, которая должна была за ними присматривать, сидела на скамейке и сонно клевала носом. Лишь изредка встряхиваясь от очередного громкого вопля или девчачьего визга. Тогда бывало, кому-то попадало. Малыши действительно расшалились. Ждать пришлось минут сорок, пока моя сопровождающая не вышла и, даже не посмотрев на меня, с пачкой документов пошла в сторону лестницы. Кстати, пачка с моими сопроводительными документами заметно похудела. Директриса вышла, чтобы меня позвать, секретарь, пока оформляли документ по моему возвращению, постоянно куда-то бегала. – Проходи, присаживайся, – указала директриса на стул и, заняв своё место, несколько секунд пристально разглядывала меня, но, сообразив, что смутить меня не получается, прямо спросила, явно показав этим свой интерес: – Это правда, что сказала Нина Андреевна, ты пишешь песни и сам их поёшь? – В некотором роде да, – осторожно ответил я. – В пионерлагере всем нравилось, просили ещё петь. – Не вовремя ты сбежал, было несколько музыкальных детских конкурсов, куда тебя можно было бы записать. – Я не желаю светить своё лицо. Популярности на этом не делаю, – откровенно ответил я, вспомнив, как в будущем детей-актёров преследовали фанаты. Нет уж, мне такого счастья не надо. План в плагиате песен какой был? Безбедное существование и спокойная сытая старость, а сейчас что? Нет, на такое я никогда не пойду и петь сам не буду. Интервью в газете ещё, может, дам, да и то если мои песни пойдут, но без фото. Хоть как на меня пусть давят, но без этого. У меня вся душа переворачивалась, как представлю, что меня на улице будут узнавать. Бр-р-р. Против того, чтобы моё имя и фамилия стали известными, я ничего не имел, а вот личико засвечивать – увольте. – Почему? – удивилась та. – Евгения Антоновна, я не могу выступать при народе. В компании ещё получается, а вот, как показало несколько неудачных опытов, в зале я теряюсь, бекаю и мекаю. Я не буду против, если мои песни исполнят более талантливые воспитанники нашего детдома. И фотографироваться я не люблю, я не фотогеничный. – Да, есть такая беда у некоторых обладающих голосом людей – боятся петь при публике. Это что-то с психологией связано, – сделав умное лицо, покивала та. – Сейчас хотелось бы решить вопрос об авторстве… – Евгения Антоновна, этого не требуется. Я подарил пять своих песен Муслиму Магомаеву, и тот помог оформить все мои песни и музыку в соответствующей организации. Мы с его администратором, дядей Адиком, в Краснодар ездили. Потом он попросил меня вернуться в детдом, и вот я здесь. Сказать, что директриса была ошарашена, – значит ничего не сказать. Магомаев был личностью, его песни знали и пели все от мала до велика, то есть натуральная звезда, как сказали бы в будущем. В общем, меня почти час пытали, как всё происходило, особо скрывать я не стал, но, судя по виду директрисы, она на мои уловки из тех, что я использовал, чтобы проникнуть в номер к певцу, внимания не обратила. Потом стала винить меня в побеге. Видимо, чтобы осмыслить полученную информацию, и сменила тему. Тут я играл по-настоящему. Склонил буйную голову и, жалобно вздыхая, во всём соглашался. Плохой я и поступил неправильно, это так, но вот обещания «больше так не буду» добиться директрисе от меня не удалось. Я прямо так и сказал: следующим летом дикарём снова уеду на море. Никакие кандалы меня не остановят. Та повздыхала, задумалась и спросила: – «Артек» знаешь? – Детская зона, где все ходят строем и почти не видят моря? Нет уж, спасибо. Дикарём лучше, удачный опыт у меня имеется. – Максим, прекрати, – поморщилась та. – Все, кто был в этом лагере, отзываются о нём с восторгом. Давай договоримся, если твои песни станет петь сам Магомаев и они станут известными, я всё сделаю, но отправляю тебя в «Артек». Договорились? – Ну хорошо, – на несколько секунд задумавшись, нехотя кивнул я. До следующего лета далеко, всё может измениться. – Вот и отлично. А сейчас спой что-нибудь, а то ведь я даже не слышала ни твой голос, ни репертуар. Мне было не трудно, и я исполнил несколько песен. Судя по блестевшим глазам директрисы и её задумчивому виду, она уже прикидывала, как меня использовать, пришлось вывести её из этого состояния. – Евгения Антоновна? – Да? – вздрогнула та и непонимающе посмотрела на меня. – Что случилось, Максим? – Я насчёт музыкальной школы. – Всё будет, дорогой, всё будет. Сегодня уже не успеем, завтра выходной. Значит, в понедельник мы тебя устроим в школу.