– Сейчас-то что опять? Когда я подскакал к дому, дверь распахнулась, и наружу вышел знакомый сержант. Корнилов вроде бы. – Что в этот раз? – Боец, вас не учили субординации? – нахмурился он, зная прекрасно, что меня забрили в ряды ГБ. – Иди на хрен. Говори, чего опять от меня надо. Настроение окончательно испортилось, и эта выскочка пришелся в тему. И вообще у меня были планы, а тут эта фифа приехала. У меня сегодня были вечером планы навестить три воровские малины, которые выдал вор. Еще как выдал, пел, что твой соловей. В общем, я собирался сократить поголовье бандитов и пояснить им, что меня трогать не следует, а тут этот приперся. Вспомнив слова капитана о том, чтобы я сегодня ничего не планировал, только скривился. – Так что надо? – хмуро спросил я у ошарашенно молчавшего от моей наглости сержанта. – Да как ты смеешь?.. – Пошел вон, – буркнул я и, взяв коня под уздцы, открыл ворота, прошел во двор и закрыл их за собой. Сержант переваривал наш разговор минут пять, за это время я успел снять тюк с обмундированием, отнести его в дом, бросить на кухне у вешалки с верхней одеждой, распрячь Огонька. И как раз обтирал его пучком соломы – тот дергал кожей там, где я проводил, – когда дверь открылась и во двор прошел сержант. – У меня приказ доставить вас в Кремль. – Ну вот, так бы сразу, – сказал я и ударил Огонька по крупу, отчего он взбрыкнул ногами и побежал в огород, где бродила Машка. Вечером или я, или девчата заведут их в стойла. Погода не ветреная, пусть побродят и порезвятся. Наш огород для них что-то вроде загона, на улицу я их выводить опасался: травы нет, да и уведут в момент. Сейчас с лошадьми дефицит. – По форме велели явиться или в гражданке? – спросил я у сержанта, кулаком разбив лед в бадье и отмывая руки. – По форме. – Через пять минут буду. Я забежал в дом. Он, кстати, был пуст, пришлось открывать замки. Сестренки, похоже, еще из школы не вернулись, а тетя Нина должна была оформляться в Москве и в больнице, все это взял на себя Андрей Валерьевич. Раздевшись, я подхватил тюк и направился вниз, к себе. Через две минуты я стоял полностью одетый по форме. Застегивая ремень с тяжелой кобурой на правой ягодице, разглядывал себя в зеркале. Выданный «ТТ» я не успел почистить, поэтому сунул свой, личный. Проверив, как все это смотрится в зеркале – вполне прилично, я притопнул новыми сапогами, поправил новенькую фуражку и, подхватив с дивана новенькую шинель, направился наверх. На ней не было знаков различия, но фурнитура была у меня в кармане галифе. Пока доедем, пришью все, что нужно, и надену ее, чтобы быть полностью в форме. Так я и сделал. Сержант сидел рядом с водителем, а я, стараясь не уколоться, что было непросто – водитель торопился, пришивал пустые треугольные петлицы на шинель. Успел закончить, более того, надел ее и застегнул сверху ремень с кобурой. Когда мы подъехали к Кремлю, я закончил возиться на заднем сиденье и сел спокойно. На въезде мое удостоверение изучили и проверили в списках. Нас пропустили на закрытую территорию. Покатавшись по дорожкам, «эмка» встала у заднего входа в какое-то большое здание. Корнилов и водитель остались в машине, а ко мне – я как раз убирал складки шинели назад – подошел Ремизов. – Почему так долго? – спросил он и тут же, тряхнув головой, велел: – Иди за мной. – Мы опоздали? – Успели, но нужно было прибыть раньше. Мы сдали в гардеробе шинели и оружие, застегнув на поясах ремни с пустыми кобурами, после чего направились по длинной и широкой лестнице на второй этаж. Я с интересом крутил головой, пока капитан не одернул. А что, интересно же! Часовые на всех углах, несколько гражданских, что скучали в обществе других гражданских, ведя ленивые разговоры. Наконец, мы прошли в большой зал, актовый или еще какой, не совсем понятно – обычные ряды кресел и сцена впереди. Ремизов уточнил у стоявшего около входа распорядителя и направился к первым рядам. Там было наше место. Половина мест уже было занято, да и другие гости начали подтягиваться. Среди них было большое количество военных, даже трех генералов рассмотрел. Мы заняли свои места, кресла имели номера, и я, еще раз осмотревшись, сказал: – Эх, надо было фотоаппарат прихватить. Сестренки любопытничать будут, а у меня доказательств на руках нет. – Будет еще, – хмыкнул капитан. – Откуда у тебя фотоаппарат? – Трофейный из последнего рейда. Там три было, два сдал, один себе оставил. Трофеи, раз я захватил – значит, мое. – Куркуль и собственник, – буркнул капитан и приветливо кивнул какому-то знакомому. – Скажите спасибо, что остальные трофеи сдал, особого желания не было, да и места в сидоре. А так бы все забрал. – Ну, ты и наглец, хоть бы думал, кому это говоришь. – Так вы же меня уже хорошо знаете. Если бы чушь какую понес, которая моему характеру не соответствует, насторожились бы. Ремизов на пару секунд завис, обдумывая мои слова, и кивнул: – Да, в чем-то ты прав. Ожидали мы еще около сорока минут, за это время зал наполнился. Что примечательно, было много журналистов и корреспондентов, не только наших, но и иностранцев. Они тоже сидели в первых и вторых рядах, переговариваясь и готовясь к работе. Наши тихие были, а иностранцы горластые, голоса не понижали. Английский я немного знал – понимать понимал, сам с трудом говорил. Поэтому слушал с интересом. Наконец началось представление. А как еще сказать, если на сцену вышел старичок и запел на весь зал что-то высокопарно-патриотическое. Ремизов дважды ударял меня в бок локтем, чтобы не хихикал, но я уже справился с собой, хоть и с трудом, и сидел с невозмутимым, но пунцовым лицом. Дальше я уже проблем не доставлял. После старичка выходили двое – поэты, которые тоже читали всякую хню. Для меня. А вот у остальных они срывали оглушающие аплодисменты. Это или у меня отсутствует слух, или у всех присутствующих. Хотя возможно, я просто вслушивался в ритм сказания, которого не было, а они в слова. Там что-то было про патриотов, что ложатся под гусеницы танков с гранатами в руках, и так далее. Я тоже похлопал последнему поэту, и наконец, на сцену вышел следующий выступающий. Вот ему аплодировали стоя, я тоже встал, но не из стадного инстинкта, а из уважения к выступающему. Это был Сталин собственной персоной. Хлопали ему довольно долго, у меня уже ладони устали, как бы синяки не набить. Сталин нас не прерывал, а подойдя к трибуне, занял ее и, разложив листы, лишь поглядывал на нас. Наконец зал начал стихать, хотя двое энтузиастов продолжали хлопать, когда все начали садиться на места. Видимо, внимание так к себе привлекали, мол, вон они какие молодцы. Оба были в полувоенной одежде чиновников высокого ранга. Наконец Сталин взял слово. Он в течение сорока минут делился всеми успехами и поражениями, и под конец перешел к другой теме. К награждению. Верховный лично зачитывал, за что получает награду очередной претендент, его данные и место службы, после чего тот выходил из зала строевым шагом, и Сталин прикалывал ему на грудь награду. Было пять военных и один чиновник из конструкторского бюро, он что-то там с авиационными двигателями намудрил, ему кроме ордена Трудового Красного Знамени еще и премию дали. Сталинскую, второй категории. Надо будет узнать, что это за категория непонятная. Дальше Сталин меня удивил. После очередного награждения – это был танкист, сорвавший бурные овации, – он подошел к трибуне и, прочистив горло, начал зачитывать: – Следующий герой получает награду за дела, совершенные не только на фронте, но и в тылу. Он лично уничтожил пятьдесят три немца за одну ночь, встречался с ними также и у границы в первые часы войны, уничтожил до десятка офицеров из снайперской винтовки. Но это еще не все. Во время излечения после тяжелого ранения он помог сотрудникам милиции и лично уничтожил семь бандитов, совершавших ограбление сберкассы. А буквально вчера во время налета на его дом было уничтожено еще шесть бандитов. Из всех этих схваток герой вышел без царапины. Евгений Романович Иванов, сотрудник НКВД, боец, который в схватках с врагом и бандитами показал себя с отличной стороны и своим примером доказал, что бить врага можно и малыми силами. За все его подвиги Евгений Иванов награждается орденом Боевого Красного Знамени, и ему присваивается звание сержант госбезопасности. Еще в начале рассказа Сталина я нервно заерзал в кресле, начиная догадываться, о ком говорят. Нет, я, конечно, понимал, что меня могли вызвать сюда и по этому поводу, а сейчас предположение становилось явью. Да еще у секретаря, что стоял позади него, осталась всего одна коробочка с наградой на красной подушке. После незаметного знака я встал и направился к сцене. Как тихо пояснил мне Ремизов, обычно награждаемого вызывают на сцену и зачитывают все, что он совершил, чтобы зрители из зала его видели и полюбовались на героя, но сегодня проходило награждение в легком формате, и некоторые правила были изменены. Поэтому под любопытными взглядами зрителей и журналистов – гады, трижды ослепили меня фотовспышками, – я поднялся на сцену, пожал руку Сталину, сильная ладонь оказалась, и, расстегнув пуговицы френча, помог Сталину проколоть и прикрутить гайку награды. Она не имела колодки сверху, была старого образца, то есть сам орден имел гайку и прикручивался намертво. Как орден Красной Звезды. Наконец я застегнулся, поблагодарил Верховного, получил на руки удостоверение награжденного и знаки различия сержанта – восемь кубарей для гимнастерки и шинели, и, толкнув небольшую речь, вернулся в зал и занял свое место рядом с Ремизовым. Мне, кстати, тоже хлопали. Я ревниво прислушался и определил, что нормально и искренне, как и другим. После этого Сталин покинул зал, его снова провожали стоя и овациями. Он спустился и занял небольшой балкон сбоку. С докладами выступили еще двое, и наконец, нас попросили пройти в другой зал, где было все готово к банкету. М-да, всего семеро награжденных, маловато. Не врали историки, когда говорили, что очень мало награждали в сорок первом, теперь я это воочию вижу. Честно говоря, не думал, что меня наградят, для местных я был темной лошадкой, а тут раз – и вручение. Мне показывали этим, что доверяют? Поверили и приняли в свои ряды? Странно, Берия точно понял, что на меня где залезешь, там и слезешь. Дело в том, что местные были правы, чуждая мне была их культура, ну не мое это, поэтому и возникали у нас некоторые конфликты. Думаю, это недолго будет продолжаться, и нужно этот узел разрубить. Лучше успеть самому это сделать, чем дать шанс другим. Не уживемся, я недавно окончательно это понял. Держа в руках полный бокал с шампанским – не люблю эту шипучку, – я наклонился к Ремизову, что стоял рядом, и спросил: – А сразу нельзя было предупредить? Чего такую тайну устроили? – До последней минуты не знали, будет награждение или нет, все могло отмениться. Это, кстати, еще не все, сегодня вечером, а вернее завтра утром появится газета с подробным описанием твоего подвига. – Надеюсь, мое лицо на фото мелькать не будет? – Нет, не волнуйся, отметим тебя как бойца N. осназа нашей службы. Сообщим, что прошло награждение, и боец очень рад, что его дела были замечены командованием и народом, и поклялся продолжить вести борьбу с нацистскими захватчиками. Уже все написано и прочитано на высшем уровне. – Спорное замечание, хотя, конечно, это от неожиданности. В это время к нам подошел один из награжденных, капитан-летчик. Как я слышал, его наградили Золотой Звездой Героя за восемь сбитых немецких самолетов. Фамилия мне его не была знакома, да особо я и не следил, что в газетах пишут. Это был Фролов. – Здорово, – пожал он нам руки. – Я тут не знаю никого. Самого вчера с фронта дернули и самолетом сюда, в Москву доставили. Можно к вам присоединиться? – Можно, конечно, – улыбнулся Ремизов. С летчиком мы мгновенно зацепились языками, он узнал, что я обучаюсь пилотированию, уже УТИ-4 осваиваю, горячо одобрил эту профессию и предложил сразу после этого поступать в летное училище. Мол, им такие молодцы во как нужны! И ударил себя по горлу. Примерно через час, послушав двух певиц и оперного певца, мы решили покинуть праздник, хотя тот еще продолжался и летчик решил остаться. Мы спустились вниз, забрали свои шинели и оружие. После чего, выйдя, направились к машине. Она стояла припаркованной в ряду других машин. После этого завезли домой сперва Ремизова, он жил в центре, потом уже и меня. Капитан, перед тем как покинуть машину, второй раз предупредил меня быть в наркомате завтра часам к пяти вечера. Скажу честно, встречали меня, как героя. Сперва Ольга, которая встретила меня на кухне, удивленно разглядывая форму, заметила орден – я как раз вешал шинель на вешалку – и, взвизгнув, подбежала, начала меня поздравлять и расспрашивать. На ее крики и остальные собрались, поэтому, поправив форму и сняв сапоги, я сунул ноги в тапочки и прямо на кухне в подробностях рассказал, как все проходило в Кремле. У отца был такой орден за Финскую, но все равно сестренки и тетя Нина с интересом разглядывали его, трогали, жадно слушая рассказ о том, как меня награждали. Больше всего их потрясло, что вручал награду сам Сталин, и трогать орден они стали чаще. Потом решили организовывать стол, чтобы отметить награду. Я послал девчат за Марьей Авдотьевной и ее домочадцами и участковым с женой, а сам, спустившись к себе вместе с шинелью с вешалки, закончил приводить себя в порядок. Да, удостоверение у меня все еще было простого бойца, но завтра я получу новое удостоверение, уже сержанта. Поэтому приколол в петлицы кубари и, надев форму, прошел на кухню в домашних тапочках. Шинель я вернул на вешалку, поправив новенькую фуражку, что лежала на полке. Красивая все же форма, да и нужно соответствовать. * * * Следующие три дня пролетели, как в угаре, я обмывал звание и награду на базе, получал новое удостоверение в наркомате – числился я все так же на базе Лучинского. Кроме этого, я предоставил план своего рейда в тылу немцев. После небольшого обсуждения его одобрили и пустили в дело. А в данный момент на своем мотоцикле я тарахтел к наркомату. Все разрешения у меня были, сегодня меня должны познакомить с замом, а потом можно будет и набирать людей. Лучинский сказал, что я могу отобрать любого курсанта на базе, там же будет формироваться группа перед отправкой на фронт. Добровольцами были все. Но я ему честно сказал, что с командирских курсов возьму десятерых, пусть боевой опыт получат, остальные пока подождут. Но это еще не все. Я же выбил у Ремизова разрешение самому набирать людей, но он-то думал, что я воспользуюсь курсантами с моей базы. Но это было не так, эти просто со мной практику будут проходить. Нет, я буду набирать людей со стороны, и это уже будет действительно моя группа. Пяти-шести бойцов основного состава хватит, остальные будут пришлые курсанты с базы. Вот такие дела. Десять утра, сегодня у меня после обеда всего одна лекция, так что время есть. Подкатив к зданию наркомата, я оставил мотоцикл под охраной Шмеля, после чего поспешил ко входу. Был я теперь уже в привычной для меня форме, шинели и фуражке. Потерев уши, подумал, что на мотоцикле в фуражке ездить холодно, нужно на ушанку переходить. Дежурный проверил мое удостоверение. Записал время прихода, после чего сообщил, где меня ожидают. У Ремизова, где же еще. Пока я неторопливо шел к капитану, то обдумывал свои дальнейшие шаги, плавно перейдя на последние дни. Пока все шло по плану, выделили помещение в казарме для группы, дали разрешение разграбить склады базы Лучинского, обмундирование и все, что нужно было. Осталось набрать людей, но была одна закавыка – мой зам, которого я еще не знаю. Если не сработаемся, могут быть проблемы. Именно об этом я и размышлял. Мне нужно плечо, которое и поддержит, и поможет, но я был уверен, что Ремизов мне своего человека подсунет, и тот будет сообщать о каждом моем шаге, а вот этого мне не было нужно категорически. Я не работал под контролем, мне это будет только мешать. Постучавшись, я прошел в кабинет Ремизова. – А, Евгений, прибыл уже? – встал он из-за стола. – Так договорились на это время, – приподнял я бровь. – Да помню. Пойдем, я представляю тебя отобранному мной лично человеку. Он и станет твоим замом… Кстати, ты потянешь командование подобного отряда? Командовать одним бойцом, то есть самим собой, куда проще, чем целым отрядом. – Справлюсь, главное, чтобы зам у меня был нормальный. Не стукач там какой, – закинул я удочку.