– Да, я тоже слышу. С момента, когда появились наземные службы, прошло уже восемь часов, и в данный момент было полвосьмого вечера. План по захвату и уничтожению аэродрома был прост. Колонна из двух грузовиков, набитых бойцами, в сопровождении джипа, бронетранспортера и двух мотоциклов сворачивает к аэродрому, там у них на подъезде пост с пулеметом. Именно в это время открывают огонь по ближайшей зенитке и по палаткам на опушке орудия Иванова, пулеметы бьют по личному составу. Сигналом для открытия огня будет остановка нашей колонны у поста. Те, пользуясь заминкой, уничтожают немцев и на полной скорости гонят к аэродрому, где высаживаются и добивают очаги сопротивления. Думаю, свинцовый ливень сразу переведет стрелки победы в нашу сторону. Дальше просто. Пока пехота преодолевает сопротивление, дивизион покидает овраг и мчится к аэродрому, где происходит сбор трофеев, уничтожение всей ненужной техники и быстрое улепетывание куда подальше. Думаю, немцы свяжут уничтожение карателей и аэродрома, и нам на хвост быстро упадут преследователи. Но это опасно только в том случае, если между нами не получится оставить максимально возможное расстояние. Для погранцов у меня было отдельное задание. У немцев четыре зенитки. Две ненужные нам Флак-41 – одна у озера, как я и предполагал, вторая же не у дороги, а чуть дальше. И еще две – те самые Флакфиерлинг-38, на которые мы с Ивановым слюни пускали. Эти две зенитки стояли в конце взлетного поля, укрытые мешками с песком и маскировочными сетями. Вот задача по захвату этих пушек и лежала на пограничниках Аделя. Я не знаю, как они подберутся, все-таки открытое поле и трава уже пожухлая. Может, используют все шесть снайперских винтовок, что были у нас в дивизионе, но им придется уничтожить расчеты и захватить зенитки неповрежденными. – Точно самолеты, вот первые двенадцать штук, – пробормотал сидевший рядом Руссов, внимательно разглядывая небо. При приближении «хейнкелей» мы спрятались под маскировочную сеть. Самолеты сделали над нами несколько кругов и только потом пошли на посадку. Дивизион был замаскирован на совесть, поэтому мы не боялись быть обнаруженными, но все-таки напряглись, пристально глядя на бомбардировщики. Мало ли что. Через десять минут появилась очередная группа самолетов, только в этот раз их было шесть, потом еще двенадцать и еще шесть. – Вроде все, больше никого не будет. Видите? Маскируют самолеты. Руссов ошибся: буквально через полчаса, когда летчики сели за длинные столы, что наземная служба привезла с собой, и приступили к ужину, послышался комариный писк, и на посадку с ходу пошел маленький трехместный моноплан с одним двигателем. – «Шторьх». Или посыльный, или разведчик, – я азартно зашевелился, пытаясь рассмотреть, что творится на аэродроме. Вот прилетевших направились встречать начальники, из самолета выполз грузный офицер в черном мундире и сопровождающий в такой же форме с чемоданчиком в руке, за ними – летчик. Последний сразу направился к кухне, пока офицеры беседовали между собой. – Эсэсовцы, им-то что нужно у вояк? – озадаченно пробормотал я. – В плен возьмем и поспрашиваем, – ответил Адель. – Смотри, к штабу пошли. – Угу. Пока они расслабленные и никого вокруг, пора начинать операцию. Матвей, давай сигнал. Скатившись с верха оврага, Руссов замахал руками. Стоявший в двухстах метрах боец вскочил и передал сигнал дальше. Вот так через шестерых сигнальщиков мы отдали приказ группе пехоты под командованием мичмана Фадеева на выдвижение. Через минуту послышался звук моторов, и в трехстах метрах от нас по дороге пропылило шесть единиц трофейной техники. Будем надеяться, немецкая форма на наших людях в первое время введет противника в заблуждение. – Началось, – азартно пробормотал Майоров, отрываясь от бинокля и записывая в журнале время начала операции. Рядом пару раз щелкнул фотоаппаратом Гольдберг, которого Саня снял с расчета ДШК и определил в состав штаба. Гольдберг свободно пользовался фотоаппаратом, документируя весь путь дивизиона, пленки у него был целый чемодан – на пару тысяч снимков. – Внимание: они подъезжают к посту… Есть! Внезапно для немцев, но не для нас, на холме в полутора километрах от аэродрома засверкали вспышки, и только через несколько секунд донеслись очереди автоматических пушек и рев нескольких крупнокалиберных пулеметов. Одновременно с этим, уничтожив автоматным огнем пост, пехота на машинах рванула вперед. Начало операции прошло более чем удачно. Практически весь летный состав ужинал, так что пулеметы били по групповой цели. Едва слышно щелкали снайперские винтовки, выбивая расчеты зениток и уничтожая пулеметчиков за мешками с песком. Били пулеметы с мотоциклов по мечущимся у столовой выжившим под шквальным огнем с холма. Там же вставали мелкие разрывы от автоматической пушки. Где они пересекали человека, в стороны летели кровавые брызги. Немцы не успели организовать оборону, машины уже ворвались на стоянку самолетов и остановились у палаток. Задние борта грузовиков тут же, под прикрытием пулеметного огня мотоциклистов, откинулись, и на пыльную землю попрыгали матросы в темно-синих фланелевых форменках и бойцы в обычной защитной форме, одновременно открывая огонь из автоматов и пулеметов и внося еще большую сумятицу в боестолкновение. Бронетранспортер отъехал чуть в сторону, и пулемет на нем бил не переставая по мечущимся среди деревьев фигуркам. Когда пехота оказалась на аэродроме, зенитчики под командованием Иванова перенесли огонь куда-то в сторону озера. Видимо, выжившие побежали туда, да одна из зениток стояла там же. Через десять минут Адель оторвался от бинокля и объявил, убирая оптику в чехол: – Сигнал. Можно ехать. Направив бинокль в сторону джипа, я увидел краснофлотца, стоявшего на капоте и машущего белой тряпкой. – Ага, вижу. Не могли что-нибудь другое найти. – А что там? – спросил Руссов. – Кальсонами машут. – Да ну? Наверное, первыми попались. Едем? – Да, давай сигнал дивизиону Машины Индуашвили и Иванова пусть едут на холм и забирают свое вооружение, как договорились, а мы на аэродром. Посмотрим, что там успели натворить наши морячки и бойцы из расчетов. Недостаток пехоты мы возместили тем, что были вынуждены проредить часть расчетов батарей Иванова и Сазанова, отправляя высококлассных специалистов, что называется, «в цепь». Это была вынужденная мера, Фадеев со своими гидробойцами не справился бы, маловато их было. Не хватало нам пехоты, очень сильно не хватало. – Да уж успели натворить. Три самолета горят, еще что-то у палаток, – спускаясь к «эмке», известил нас Адель. – Посмотрим. Через десять минут мы все были на аэродроме, где началась самая сладкая часть после боя. Сбор и распределение трофеев. Тут королями были Майоров и Непейборода. Когда стемнело, мы подожгли всю оставляемую технику. Заминировали склады с бомбами и остатками горючего, что не брали с собой, и выехали на дорогу. Наша колонна увеличилась на восемь грузовиков, один был с кухней, два с прицепами. Была одна санитарная машина, отданная Крапивину. Две легковушки, один бронетранспортер с двумя спаренными МГ-15 в зенитном варианте в кузове. Три наливняка, два мотоцикла и колесный трактор. Хотя зачем нам был нужен трактор, который немцы использовали, чтобы стаскивать с полосы разбитые самолеты, не совсем понятно, но скорость он держал приличную. Двадцать давал спокойно. А если приспичит, то и тридцать выжимал. Тракторист нашелся среди бойцов хозвзвода. На мое предложение оставить трактор на аэродроме наш главный хомяк Непейборода так посмотрел на меня, как будто я предложил изменить Родине в самых извращенных позах. В общем, трактор присоединился к дивизиону. – Надо бы, конечно, дождаться наземных служб, что должны приехать завтра со старого аэродрома, но хорошего помаленьку, – сказал я, следуя за передовой машиной разведчиков. – Да уж и так наворотили делов, – невольно хохотнул Руссов, сидевший рядом. В машине были только мы трое – Адель на своем любимом джипе, получившем пару косметических пробоин, ехал следом. Скорость была не очень большая из-за раненых, которых уже прооперировал военврач Крапивин. Для них мы выделили два пустых грузовика, а чтобы получившим ранения бойцам и краснофлотцам было мягко, на дно кузова накидали палаток, что забрали с аэродрома. – Раненых много получилось. Убитых всего шестеро, а вот раненых девятнадцать, – озвучил я свои мысли. – Едем хоть и не быстро, но можем растрясти. У нас их и так почти пятьдесят человек. Не боевая часть, а лазарет какой-то. – А куда деваться? Немцы не дураки и поймут, что противник, уничтоживший литовский батальон, аэродром и самолеты, вряд ли ушел далеко, и начнут нас активно искать, – ответил Саня. – Да еще бронетранспортер этот… Под конец боя сломался литовский бронетранспортер – прямо на взлетном поле. Оказалось, в начале боя одна из пуль, смяв бронешторку, попала в радиатор, и к концу боя двигатель заклинило от перегрева. На броне были обозначения литовского батальона, так что свяжут нас быстро. Руссов на слова Сани только вздохнул. Пользуясь тем, что пленки много, наш политрук снялся на фоне горящих самолетов. Это послужило спусковым крючком, мгновенно весь дивизион стал ярым поклонником фотосессий. Да что там говорить, они даже меня заставили сняться восемнадцать раз. На фоне погибших летчиков и заваленных палаток, которые как раз начали собирать бойцы Непейбороды. На фоне самолетов, зениток, трофейных машин, пленных немцев. Множество групповых снимков. Когда Гольдберг все распечатает, у каждого бойца будет по одной, а то и по две фотографии. Групповой или одиночный снимок. Будет что отправить домой, чтобы родные видели, что их сын, брат, отец или муж – герой. Вот такие дела. Но переплюнул всех именно Руссов. Гольдберг его героический фас и профиль снял аж пятьдесят раз. В основном в групповых снимках, но все же. Матвей был очень доволен. – Опять про нас в газетах напечатают? – спросил Майоров. Он, как и Руссов, получил звание за наши прошлые дела. Можно сказать, они примазались к нашим успехам. Саня это прекрасно понимал и очень переживал, поэтому после уничтожения батальона карателей и аэродрома воспрянул духом. При уничтожении этих подразделений он принимал активное участие как в планировании, так и в подготовке. – А о нас печатали? – хмыкнул я. – Но я же говорил, что вышел очерк о нашем дивизионе! Мне в политотделе корпуса сказали, что будет восемь продолжений. Только до нас дойти не успело. В окружение попали, – вздохнул начштаба. – Вот увижу этот очерк своими глазами, тогда и поверю… На двадцать километров уже отъехали, а зарево сзади все равно видно. Жаль, что бомбы еще не рванули. Фадеев сказал, что часы в бомбе поставлены на двенадцать, значит, рванет через сорок минут, но мы этого уже не увидим. Далеко будем. – Да, все-таки везучий ты, Виталий, ох, какой везучий! Это же надо было такие операции провернуть! Нам теперь все завидовать будут, – вздохнул Майоров. Так, все еще пребывая в эйфории от уничтожения карателей и подразделения люфтваффе, мы и катились почти всю ночь. Через сорок километров нас попытался остановить патруль фельджандармерии. Но разведчики на бронетранспортере с ходу подмяли один из двух мотоциклов и расстреляли дорожных «полицаев» из автоматов. Собрав трофеи, мы проследовали дальше, не ожидая помощи немецким «гаишникам» из ближайшего села. Перед самым рассветом, когда мы удалились за ночь на предельное расстояние примерно в девяносто километров, разведчики наконец обнаружили вполне подходящее место для дневки. Леса, к сожалению, не было, но глубокий овраг с текущим по дну ручьем нам вполне походил. Укрыв технику маскировочными сетями – нам их теперь хватало, в трофеях одиннадцать сетей было – мы встали на дневку и, выставив часовых, мгновенно отрубились. Устали все! – Докладывайте, товарищ Берия, что у нас по Оракулу? – велел Сталин. Сидя за столом, он попыхивал трубкой, с прищуром поглядывая на всесильного наркома, усаживающегося за стол. – За эти два дня мы успели сделать многое. Например, были предъявлены фотографии командиров и граждан, обнаруженных на насыпях у железной дороги Казань – Москва, убитых предположительно пособниками немцев, воспитателям и директору детского дома в Ленинграде, где воспитывался Фролов. Все сразу опознали в парне на одной из фотографий Виталия Фролова, что подтверждает использование Оракулом одного из отобранных комплектов документов. Также в Москву из политотдела Киевского военного округа была доставлена фотокопия боевого журнала дивизиона Оракула и копии фотографий, сделанных для подтверждений боевого пути этой части. Боевой путь изучил генерал армии Жуков еще в Киеве, его вердикт такой: командир дивизиона старший лейтенант Фролов – инициативный командир, не боящийся брать на себя ответственность и отвечать за ошибки. Он имеет аналитический ум, хорошие тактические и стратегические способности. Все операции, разработанные им, были проведены блестяще, с минимальными потерями. Это говорит о том, что он заботится о своих людях и предпочитает не рисковать, если боестолкновение приведет к неоправданным потерям. – Мнение генерала Жукова, конечно, важно, но известно ли что-нибудь об Оракуле и подразделении, которым он командует? – Сталин знал уже все о дивизионе и его командирах, аналитическая справка была доставлена ему еще вечером седьмого июля. – Нынешнее местоположение дивизиона неизвестно. Одно знаем точно: дивизион вырвался из окружения и сейчас находится где-то в тылах противника. Это подтверждают пленные. Как наши, так и противника. – Поясните? – Подразделение капитана Омельченко освободило два десятка красноармейцев из плена. Их вели три конвоира в один из пересыльньх пунктов. Два красноармейца находились в том же кольце окружения, что и дивизион Оракула. Более того, один из бойцов, механик автобата, пару раз лично видел Оракула. По их словам, когда войска пошли на прорыв по руслу реки, Оракул нагло увел дивизион через брод, для шумового эффекта использовав склады боеприпасов, а чтобы их не заметши – дымовые шашки. Они просто объехали посты по берегу реки и скрылись на одной из дорог. Про это рассказал один пленный немец, у которого там погиб родной брат – тот находился на одном из постов и был зарезан вместе с другими немцами бойцами Оракула. По предположению капитана Омельченко, Оракул не будет сразу прорываться к фронту, а воспользовавшись тем, что войск на этом промежутке мало, уйдет подальше и только там повернет к фронту. По его словам, он сам бы так сделал. – Остается только ждать? – Да, товарищ Сталин. В этой ситуации мы ничего не сможем сделать… Разрешите вопрос? – убирая листы с докладом в папку, спросил Берия. – Спрашивайте. – Завтрашнее контрнаступление наших войск на Юго-Западном фронте?.. – Генерал Жуков уверен, что он сомнет наступающих немцев резервами. – Будем ждать и смотреть. Поступшо сообщение, что немцы преодолели УРы и сейчас на подходе к Пскову. Похоже, Оракул и тут не ошибся о возможной блокаде Ленинграда и смертях жителей от голода… – Он писал о полумшлионе умерших от голода, – тихо сказал Сталин, чуть прикрыв веки. – Большая часть его предсказаний уже сбылась, другие готовятся сбыться. Эвакуация детских домов началась, склады продовольствия начинают рассредоточивать и вывозить в другие места… Он действительно прорицатель? – Я в это не верю, а верю только фактам… Если будут какие новости по Оракулу, немедленно сообщайте мне. – Есть. Разрешите идти? – Идите. – Подъем! Дивизион, подъем! – кричал кто-то из дежурных неподалеку. Потягиваясь, я вылез из свой палатки и во время разминки услышал из открытого окна «эмки»: – Ой, как тело затекло! – это с подвыванием зевнул Руссов.