Посмотрев на Бутова, я сказал: – Через полчаса мне нужна вся информация об этом полицейском батальоне. – Есть, – кивнул тот и как-то задумчиво посмотрел, как я вытираю кинжал и убираю его обратно в ножны. Пограничники подхватили полностью деморализованного «языка» и увели его в сторону. Осмотревшись, я отряхнул руки и громко спросил: – Хотите знать, почему я так поступил с этими пленными? – Было бы неплохо, – осторожно сказал стоявший рядом Майоров. – Начну с начала войны, когда вот эти ублюдки уничтожали наших раненых и расстреливали в спину отходящие подразделения. Про уничтоженный госпиталь в Вильнюсе все помнят? – последовали кивки. – Так это их работа. Выслуживались перед своими хозяевами. Немцы высоко оценили моральные качества литовцев и предоставили их подразделениям особую нишу… Они каратели. Их задача – уничтожение советских граждан на оккупированных территориях. Охрана лагерей для военнопленных и такие вот зачистки. Хотите, я расскажу, что сейчас происходит в деревне? Все молодые девушки и женщины уже изнасилованы. Все евреи или застрелены, или их пытают, чтобы те выдали заначки с золотом. Литовцы не делают различий по национальности, поэтому при захвате деревень они измываются кто как захочет над всеми жителями. Это понятно? Поэтому слушайте мой приказ. Батальон мы уничтожим силами своего подразделения, пользуясь подавляющим количеством тяжелого вооружения, это я о пулеметах. Пленных не брать, если таковое все-таки произойдет, то отдадим их выжившим деревенским, пусть испытают все круги ада. Это все. После возвращения разведки и разработки плана уничтожения литовского батальона дивизион выдвигается к деревне. Проверить технику и вооружение. К концу нашего разговора Бутов и Адель закончили с допросом пленного. Более того, накидали план деревни со слов пришедшей в себя девчушки. У нас было расположение всех подразделений противника. Кроме шести крупнокалиберных пулеметов и минометной батареи из пяти «подносов», больше никакого тяжелого вооружения у них не было. – Что будем делать? – спросил у меня Саня. – Сейчас? Ничего, – заметив, как на меня посмотрели, я был вынужден пояснить: – Нападать силами нашего дивизиона на литовцев, которые превышают нас количеством втрое, не совсем разумно. Сейчас они развлекаются и пьют обнаруженный самогон. Как только наши разведчики доложат, что они дошли до кондиции, то вперед выдвигается небольшая группа бойцов, изображающая из себя окруженцев. Те из литовцев, на ком охранение – они, кстати, трезвые – должны выехать на перехват наших, где и попадут в ловушку. Исполнение на батарее Иванова. Уничтожив самое боеспособное подразделение, мы спокойно подъезжаем к деревне, к этому моменту часовые должны быть вырезаны матросами Фадеева и пограничниками Бутова. Дальше зачистка деревни. Теперь я готов выслушать конструктивную критику и нормальные советы к предложенному к плану. – А если там не одно боеспособное подразделение? – подавшись вперед, спросил Сазанов. – А почему за два часа перед темнотой? Не лучше за час? Шансов на благополучный отход больше, – спросил Саня. Кивнув, я начал отвечать на вопросы. Через полчаса, внеся несколько поправок в план, мы распределили роли и стали готовиться к операции по уничтожению карательного батальона, как записал в боевом журнале наш начштаба. Добровольцев в штурмовой отряд набралось даже больше, чем нам было нужно, но ценных спецов я не брал. Потери будут невосполнимы. Литовцы клюнули на десяток окруженцев, которые прошли мимо деревушки и стали углубляться в степь. Видимо, карателей совсем поразила наглость Иванова, поэтому, попрыгав в два грузовика и взяв в сопровождение советский БА-20 с нанесенными на башню крестами, они погнались за бойцами и попались в ловушку, устроенную двумя орудиями Иванова. Для «эрликнов» труда не составило разнести технику и литовцев. Выживших добили «артисты». Когда раздались первые очереди «эрликонов», командиры подали сигнал, и мы вошли в деревушку. Сложнее всего было сосредоточиться личным составом на околице – много пьяных карателей бродило по улицам. Двое даже устроились спать рядом с сараем, за которым укрылись пяток бойцов. Помогло нам то, что каратели уничтожили собак – видимо, те им мешали лаем. Бойцы своими глазами видели беспредел, что творили литовцы, поэтому, крепко тиская оружие, с нетерпением посматривали на командиров. Однако мы не атаковали даже тогда, когда избитого старика с пустым рукавом и двумя георгиевскими крестами на пиджаке прибивали к забору у здания сельского магазина. Мы ждали первых выстрелов от засады, чтобы скоординировать свои действия. Так вот, когда прозвучали очереди зенитных пушек, мы как один поднялись и атаковали, пользуясь большим преимуществом в автоматическом оружии и гранатах. Выскочив на улицу со двора хаты, которую штурмовали трое матросов, я вскинул автомат к плечу и выдал очередь на пятнадцать патронов по застывшим в ступоре трем ублюдкам, спьяну не сообразившим, что происходит. Дальнейшее поразило не только меня, но и двух погранцов, которых Адель назначил моими телохранителями. Всех трех практически разорвало экспансивными самодельными думдумами. Глядя, как кровавыми брызгами разлетается то, что ранее было людьми, я только покачал головой в восхищении и, перебежав через улицу, ворвался на соседний двор, где одной очередью выпустил весь диск по двадцати карателям, что начали подниматься с травы и лежанок, берясь за оружие. Но и тут спиртное их подвело, мы оказались быстрее. Пока мы с одним из пограничников добивали тех, что были во дворе, второй закинул через открытое окно две гранаты внутрь хаты. Так начался бой на уничтожение карательного батальона. Не везде у нас были удачи, и мы несли потери, однако медленно, но верно выдавливали начавших приходить в себя карателей на северную околицу деревни. Когда наконец приехали семь пулеметных машин под командованием Индуашвили, стало заметно легче. Пули ДШК легко пробивали бревна хат, где укрылись литовцы, а счетверенные «максимы» мгновенно отбивали попытки карателей перейти в контратаку. Все-таки к концу боя их оставалось еще слишком много. С двести человек точно – две трети мы уже уничтожили. – Какие потери? – набивая патронами диск автомата, спросил я Аделя, упавшего рядом за сруб колодца. Моя позиция была идеальной, с этого места я держал выходы из двух хат, не давая покинуть их. Бойцы уже подбирались к окнам с гранатами в руках. – Неожиданно не такие большие, как мы думали. Вот раненых много. Их уже на машинах обеспечения отвозят в лес, там ими Крапивин занимается. С трудом разбудили его. – Понятно. Значит, так. Мы перешли к позиционной войне, а это играет на руку именно литовцам, поэтому действуем следующим образом. Поджигаем хаты и выкуриваем их. Дальше бьем на поражение, пленных не брать, – напомнил я. У нас уже была попытка договориться с командиром одной карательной роты, комбат у них погиб. Тот, укрываясь за спинами выживших деревенских, нагло предлагал сложить оружие и сдаться добровольно. Вместо ответа мы открыли огонь, сообщив, что с карателями переговоров не ведем. Деревенские в той короткой перестрелке, унесшей жизни шестнадцати литовцев, включая командира роты, погибли. – Хорошо, сейчас договорюсь о совместных действиях, – кивнул Адель, покрутив головой, рывком перебежал до крайней хаты и заговорил с укрывавшимся там Фадеевым. Через шесть минут на дома и сараи, в которых скрывались остатки батальона, полетели вязанки факелов. Дальше была бойня, когда каратели из отчаяния пошли в атаку, кашляя от дыма и падая от спиртного, бурлившего в крови. Тут уже работали перезарядившиеся пулеметы Индуашвили, а мы потом добивали и отлавливали прятавшихся литовцев. Бой был тяжелым, из семидесяти двух бойцов, которых я с трудом выделил для него, вернулось в строй сорок три человека, многие были легко ранены, восемнадцать погибло, остальные стали клиентами Крапивина. Для такого боя потери, конечно, мизерные, но причиной тому не наши умения, а что батальон был действительно небоевой, как и считали немцы, и что каратели находились в изрядном подпитии. Это им не из-за угла стрелять по нашим окруженцам и не измываться над безоружными пленными. Командира карательного батальона матросы застали сразу с двумя тринадцатилетними девочками в одной из хат и закололи штыками. Когда натужно ревя моторами в деревню въехали машины Иванова, а за ними – и тыловых служб дивизиона под командованием Майорова, я сразу же приказал: – Иванов, на тебе прикрытие. Майоров, Непейборода! На вас сбор трофеев. Через два часа уходим. Поторопитесь. – Есть! Есть!.. – козырнули названные командиры и разбежались по деревне, на ходу отдавая распоряжения. Больше всего трофейщиков заинтересовала техника, что стояла на главной и единственной улице деревни среди еще не убранных трупов карателей (всех наших уже подобрали и копали общую могилу на окраине деревни). Через час последовал доклад, что трупы шестисот сорока трех литовцев сложены штабелями у дороги на въезде в деревню, уцелевшие жители которой после боя стали собираться по родственникам в соседние селения. Они понимали, что мстить будут и им тоже. Всю прелесть оккупации они уже испытали на себе, их едва осталась треть. Документы карателей были собраны Аделем и записаны в боевом журнале. Гольдберг работал с фотоаппаратом, снимая место боя и зверства немецких приспешников. Оснащен батальон был преимущественно трофейным вооружением советского производства. Выбивались из ряда только два немецких бронетранспортера. К сожалению, большая часть машин пострадала в бою – что сгорело, что было побито пулями и осколками – но все-таки мы забрали часть техники и вооружения. Теперь было на чем везти раненых. Пулеметы и винтовки мы частично прибрали с собой на всякий случай, а частично сожгли, облив бензином. В основном винтовки. Несколько стволов взяли деревенские, но не особо много на общем фоне. Еще через час, когда полностью стемнело, мы сняли посты и выехали на дорогу. Нам было нужно уехать как можно дальше от этой деревни. Уничтожили мы не немцев, и особой реакции от них ждать не стоит, но на всякий случай, как говорится… Шесть часов спустя, когда мы проехали километров пятьдесят и оставили за спиной пяток ночных стоянок немецкий войск, заметили еще одну, только в этот раз техники было на порядок меньше. Один грузовик и что-то легковое. Не совсем понятно, кто это, при снова зашедшей за облака луне, но вряд ли там больше десятка гитлеровцев. Конечно, немцы убирали на ночь не все посты фельджандармерии, но мы ехали не по главным дорогам, а по второстепенным, поэтому за два дня встретился только один пост, но к их счастью, они нами не заинтересовались. Только полусонный часовой проводил нас ленивым взглядом, и все. Я этого, конечно, не видел, все-таки темно, просто предположил. Надеюсь, такое везение продлится подольше. Когда мы проехали мимо, я приказал остановить колонну. – Ты чего? – с заднего сиденья сонно спросил пробудившийся Адель. Сейчас за водителя у нас был Руссов, управлял он не особо умело, а тут хоть опыта наберется под нашим присмотром. – Стоянка немцев. Грузовик и легковушка. Мы не знаем ситуацию на этом участке фронта, нам нужны «языки». – Хорошая идея, я тоже об этом думал. – Пойду разведку озадачу. Пусть как хотят, но захватят кого-нибудь. Если что, в усиление фадеевцев пусть возьмут. Выйдя из машины, я велел командиру расчета ДШК, что ехал перед нами, вызвать ко мне Бутова и Фадеева и ожидал их у своей машины. Через минуту оба были рядом. – Видели стоянку немцев в двух километрах? – Да, – ответил Бутов. – Да, товарищ старший лейтенант, – подтвердил мичман. Луна снова вышла из-за туч, так что мне их снова было видно. Силуэты, по крайней мере. – Задача такая. Немцев взять в плен, лучше офицеров. Остальные мне не нужны. Технику захватить целой и пригнать сюда с пленными. Старший в операции – командир разведвзвода старшина Бутов. У него в этом больше опыта. Сколько брать людей, согласуйте между собой. Все, свободны. Мы вас ждем тут. Через две минуты шестеро пограничников и одиннадцать мореманов скрылись в ночи. Дальше последовало томительное ожидание. Бойцы, пользуясь остановкой, разминали ноги и бегали до ветру, Фадеев организовал охранение, я же дошел до последних машин, где у нас были раненые. – Товарищ командир? – пискнул кто-то у борта. – А, Ландыш. Как раненые, не сильно их растрясли? – Есть некоторые, для кого поездка очень тяжела. Но мы понимаем, что нужно уехать как можно дальше, – немного сумбурно ответила ефрейтор. – Тяжелее было принимать раненых. Двое прямо на операционном столе умерли. Матросик один, совсем молоденький был. – Пусть потерпят, тут немного осталось. Еще час – и мы доберемся до дневной стоянки. Тут километров двадцать всего осталось. Крапивин спит? – Да, он как сел в кабину, так и уснул. А то ведь он два дня глаза не смыкал – с шестого июля, да еще последние операции, как он смог столько у стола простоять? Даже не знаю. Двужильный он у нас. – Врач у вас молодец. Ладно, колонна простоит еще в течение часа, ожидаем результата разведки. Потом движемся дальше… Хотя, может, и раньше поедем, – пробормотал я, услышав, как вдали заработал двигатель. Через минуту звук заметно приблизился. – Ты, кстати, чего зубами стучишь? – Замерзла, форма влажная, – пояснила девушка. Я понятливо кинул. Когда мы закончили с литовцами и в деревню въехали наши тылы, Медведева, узнав, что хозяева одного из домов для карателей приготовили баньку, провела банно-прачечные процедуры как для медиков, так и для некоторых раненых. А так как выехали мы почти сразу, то девушки оделись во влажную одежду. Хотя странно, часов восемь уже прошло, должна была высохнуть. Об этом я и спросил. – Один раненый пить захотел, а машину тряхнуло на кочке, вот нас и облило, – спокойно пояснила медсестра. – Половина канистры разлилась. – Понятно. С медиками вообще произошел забавный случай. Когда они закончили обмывать раненых, то сами забрались в парную и стали мыться, с привизгиванием хлеща друг друга вениками. Их услышал литовец, что крепко спал на чердаке бани, на душистом сене. Причем реально крепко спал, и что у бани шел бой, отчего она вся оказалась покоцана пулями, он, похоже, и не знал. Поэтому, услышав девичьи голоса, он, все так же обнимая пятилитровую бутыль с самогоном, спустился в предбанник и влез в парилку. Где его немедленно оглушили возмущенным визгом, дали по голове банной шайкой, ковшиком и в заключение еще облили кипятком. Прибежавшие на крики двое бойцов из хозвзвода скрутили карателя, причем труднее всего было отобрать бутылку, и отвели ко мне. Через двадцать минут этот каратель уже висел на одном из фонарных столбов, болтаясь в петле с табличкой на груди: «За наших девчат!» Оставив медика у машины, я направился к последнему грузовику, с откинутого борта которого в сторону источника шума смотрел тупоносый ствол «максима». Рядом стоял Фадеев. – Прям тачанка, – хмыкнул я. Глаза уже адаптировались к темноте, и видеть я стал лучше. – Стрельбы не было, – произнес мичман. – Я слышал. Скорее всего, в ножи взяли фрицев. – Кого? – Мы так всех немцев называем. Как-то взяли три десятка пленных, допрашиваем, так там через одного Фрицы оказались. Так и повелось. – Понятно. Через пару минут, осветив нас неярким светом маскировочных фар, рядом притормозили открытая легковушка и грузовой «Опель-Блиц». – Докладывай, старшина, – узнал я Бутова по фуражке. Молодцевато выпрыгнувший из легковушки пограничник вскинул руку к виску и бодро отрапортовал: – Товарищ старший лейтенант, нами взяты в плен три немецких офицера, один унтер и двое рядовых. Пять солдат, включая часового, были уничтожены. Трофеи: две машины – один грузовик «Опель» и легковой вездеход марки «мерседес». Также семь пистолетов, три автомата, пулемет и пять карабинов. – Молодцы, – похвалил я разведчиков. Включив фонарик, я осветил сперва тентованный грузовик, потом уже и легковушку, к моему удивлению, оказавшуюся джипом вроде «виллиса». На радиаторной решетке была трехлучевая звезда. – Пленные в грузовике? – Да. – Переводчиков позовите, они у Непейбороды ждут, – велел я. Пока посыльный бегал, моряки вытащили из кузова помятых связанных немцев с кляпами во рту. – Хм. Летчики.