Тут в дверь постучали, и ко мне в каюту вошёл особист. Получив моё разрешение, он взял мой рапорт, вдумчиво его прочитал, после чего неопределённо хмыкнул и поинтересовался: – И откуда вы всё это знаете? Ведь не было подтверждения о затоплении кораблей, только звуки, которые вы слышали, и всё. – Неважно откуда. Главное, всё так и было, сведения точные. Однако позвал я вас по другому поводу… Понимаете, неспокойно мне. Чуйка говорит, что не вернёмся мы из этого похода, а она меня ни разу не подводила. Верещать она начала ещё тогда, когда я получил приказ с союзниками взаимодействовать. – Минное поле или глубинные бомбы? – сразу насторожился особист. – Вы про немцев? – приподнял я брови и тут же отрицательно покачал головой. – Нет, они меня как раз меньше всего волнуют. А вот союзники… Не знаю я, чего от них ожидать. Чую пакость от них. Я вас позвал, потому что вот что решил. Возьмёте наши рапорты и бортовой журнал, с собой Марину и того матроса, Матвеева, он у нас самый молодой. Получите гражданскую одежду. Для Марины у меня нет, но что-нибудь придумаем. Ночью в позиционном положении выпустим вас вот в этом районе, видите на карте, бухточка есть? Самое укромное место. Тут мало наблюдателей, можно незаметно вплавь выбраться на берег и, одевшись (водонепроницаемый мешок я дам), уйти в глубь страны. Получите пистолеты «Вальтер» для самозащиты, а также деньги, десять тысяч немецких марок и пять тысяч британских фунтов стерлингов, на всякий случай. Задача – добраться до своих. Вы отлично знаете норвежский, сделаете или украдёте документы, купите рыбачий баркас и дальше морем к нашим. Двигайтесь по ночам, днём отстаиваясь у берега. Если повезёт, то наших встретите. Думаю, доберётесь. Только Марине лицо испачкайте и одежду подберите бесформенную, чтобы внимания не привлекала, когда вас будут останавливать патрульные суда. Ну и постарайтесь собрать сведения о потерях немцев, которые они понесли от нашей засады, и укажите это в рапорте. Всё ясно? – Командир, вам не кажется?.. – Это приказ, – жёстко отрубил я. – Я в курсе, что вы в Финскую участвовали в морских десантах, опыт есть, поэтому и выбрал вас. Готовьтесь покинуть лодку. А сейчас спать, чтобы со свежими силами выполнить мой приказ. Особист ушёл сильно задумчивый, а я велел ближайшему матросу вызвать Марину. Вскоре она пришла. Усадив её на стул у рабочего стола, я ввёл её в суть дела. Но Марина неожиданно упёрлась, аргументируя свой отказ ещё и тем, что не умеет плавать. – Марина… я могу вас так называть? – Да. – Хорошо. Марина, я прошу вашей руки. Вы выйдете за меня замуж? Чуечка у меня в последнее время действительно давала о себе знать. Я давненько о ней не вспоминал, начиная с начала войны, а тут проявилась. Значит, что-то действительно серьёзное. Гибели Марины я не хотел, это мы люди военные и подневольные, куда ж мне с подводной лодки деться? А имея шанс спасти хоть кого-то, как не воспользоваться им? Нет, это не по мне. Поэтому я и решил надавить на чувства девушки, тем более что и сам был совсем не против жениться на ней, даже обеими руками за. Марина счастливо улыбнулась и кивнула: – Да. Я согласна. Подняв девушку со стула, я обнял её и нежно поцеловал. Наш поцелуй был длительным, и когда мы, наконец, оторвались друг от друга, оба тяжело дышали. – Нужно всё оформить, – лизнув мочку ушка девушки, сказал я ей. Мы покинули каюту, и я сообщил команде о нашем общем решении. Стали готовиться к торжеству. Кок отправился печь торт, а старпом, как мой зам, оформил наш брак, сделав запись в боевом журнале. А потом мы отметили это событие, налив каждому полный стакан красного вина. Потом все отправились отдыхать, а Марина решила остаться у меня. Представляете, она девушкой оказалась, я был её первым мужчиной. Вот уж чего не ожидал. Но приятно. * * * Всплыв, лодка запустила дизеля и на полной скорости пошла прочь от Норвегии. Всё получилось. Как немцы ни стерегли эти воды, особенно когда поймали две наших передачи со стороны минного поля, нам всё же удалось уйти. Они патрулировали у границ минного поля, но по счастливой случайности один тральщик подорвался на своей же мине и все рванули туда, будучи уверены, видимо, что это наша работа. Воспользовавшись суматохой, мы выскользнули из ловушки и под водой удалились прочь. Так и ушли. Марина осталась на борту, как я её ни убеждал. Упёрлась: не уйду без мужа, и всё. Особист приказ выполнил: с двумя молодыми матросами они вплавь (до бухты было триста метров), толкая перед собой мешок с одеждой, ушли к берегу. Как показывал Взор, добрались благополучно. Побегали по берегу, размахивая руками, чтобы согреться (хоть и август, а море холодное), а чуть позже оделись и ушли в глубь страны. Перед тем как их выпустить, мы всплыли в позиционное положение над тем местом, где до этого лежали на дне, и, установив антенну, отправили два кодированных сообщения. Один на нашу базу флота, о результатах засады, и второй – командующему эскадрой союзников, с тем же докладом. От обоих получили подтверждение о получении. Чуть позже пришёл приказ от командующего эскадрой выдвинуться в нужный квадрат и ожидать немецкого конвоя, при возможности атаковать. Подтвердив получение, я покинул место, которое немцы уже засекли, даже пускали осветительные ракеты с границ минного поля. Они подняли самолёты, но мы к тому моменту же ушли под воду, двигаясь дальше вдоль берега к месту будущей высадки особиста с матросами. Поэтому глубинные бомбы самолёты скинули наугад. Парочка бомб рванули близко, да ещё, видимо, сдетонировала якорная мина, потому что нехило так тряхнуло. Но мы ушли. На базу было отправлено сообщение с докладом о том, какой приказ получен мной от союзников, после чего я объявил режим радиомолчания. Мы ушли от побережья Норвегии всего километров на сто, когда начало светать. Пришлось уйти под воду, на глубину семьдесят метров, а то немцы что-то разлетались. Пока двигались, шла неспешная перезарядка торпедных аппаратов, уже можно было. На борту особо ничего не изменилось, активные тренировки продолжались. С Мариной у нас было один раз, медовый час. Но она ко мне не переезжала, и отношения на людях были ровными. И это правильно: команда на нас смотрела, не нужно давать поводов для разговоров. Вернёмся на базу, там уж и оторвёмся. Только вот Марине придётся уйти из экипажа и вернуться на радиоузел штаба: принципы мои всё же имели место быть, а там она уже не будет у меня в подчинении. Жаль, что не получилось отправить её с особистом, но я сделаю всё возможное для того, чтобы она осталась жива, очень постараюсь. А потом переведу её из экипажа: не хочу, чтобы моя жена рисковала жизнью вместе с мной. А вообще, я пока сам шалел оттого, что Марина стала моей супругой, как-то быстро всё произошло. Похоже, она чувствовала то же самое. Я часто ловил на себе её взгляд и отвечал улыбкой. Шли мы почти шестнадцать часов и добрались, наконец, до места с нужными нам координатами. Это было уже в полночь. Выставили вахтенных и ожидали. А на рассвете я вскочил с койки и, быстро одеваясь, открыл дверь и заорал: – Боевая тревога! Срочное погружение! Глубина девяносто метров! Разбудил меня Взор: его границы, почти в четырнадцати километрах от нас, пересекли двенадцать палубных истребителей-штурмовиков. За ними, чуть отстав, летели бомбардировщики с глубинными бомбами. Все самолёты имели тактические знаки ВМФ Британии. Я же говорил: нельзя им доверять, нельзя. Ведущий пилот, уже обнаруживший нашу субмарину, сообщил, что видит цель и выходит в атаку, приказав остальным следовать его примеру. Опытные, сволочи. Видимо, не в первый раз так атакуют вражеские субмарины. В составе эскадры союзников британского авианосца не было, а все самолёты палубные. Значит, сюда специально пригнали британский авианосец. Я думаю, это акция возмездия. Если разведка доложила правительству или лордам адмиралтейства, кто в действительности погулял по их острову, то они вполне могли инициировать месть. Ну, или используют флот без объяснений причин – тоже вполне в их духе. Те ещё мстительные сволочи, почти как я. Мы почти успели нырнуть, но именно что почти. «Неуловимый» успел погрузиться метров на десять, уйдя от атак штурмовиков, которые пустили ракеты и сбросили бомбы. Подлодка затряслась от близких разрывов – почти достали! – появилось несколько течей, но мы продолжали погружаться. Внешний корпус остался цел, хотя пару вмятин мы получили. Я отправил две команды заделывать повреждения, которые заметил Взором: если этого не сделать, будут проблемы. А тут и бомбардировщики подлетели. Мы погружались и на максимальной скорости уходили в сторону с разворотом, но глубина была ещё небольшая, и, скорее всего, они нас видели. Да, точно видели. У бомбардировщиков была разница в скорости с истребителями-штурмовиками, поэтому я думаю, они взлетали с палубы авианосца первыми, а уж потом, через некоторое время, поднялись в воздух и истребители. Зная координаты – слил кто-то, – подгадали время так, чтобы появиться на месте почти одновременно. Эх, а ведь у меня мелькала мыслишка пережидать световой день под водой, но решил, что успею, если что, под воду уйти. И вот успел. Самые скоростные машины из палубного базирования прислали, сорок три единицы общим числом. Скорее всего, тут весь лётный состав авиакрыла, который был на борту авианосца: они где-то столько и перевозят. Полк, по сути. Бомбы посыпались на нас. Умело командуя, старший бомбардировочного крыла направлял в атаку те машины, бомбы у которых были установлены на ту глубину, на которой мы были. Я же говорю – опытные: у разных звеньев бомбы на разную глубину установлены. Лодка сильно сотрясалась, и от одного из близких подрывов меня кинуло на переборку, и раздался хруст – перелом руки ниже локтя. Я тут же проверил её диагностом и подлечил, продолжая при этом командовать. – Рули глубины заклинило! – закричал один из старшин. – Повреждены балластные цистерны, – раздался крик боцмана. – Набирают воду. – Поступление воды в носовой отсек, – донёсся ещё один крик. – Задраили люки. Я мгновенно проверил всё Взором и застонал от отчаянья: отремонтировать можно, но на это потребуется час работы, даже экстренно. А лодка стремительно погружалась, скоро она пройдёт отметку в сто метров, а общая глубина под нами – семьсот метров. Команда осознавала, что происходит. «Неуловимый», опуская нос, всё стремительнее шёл ко дну. – Проклятые штатовцы, – простонал старпом. – Это британцы были, – рассеянно ответил я Звягину, обнимая Марину, которая бросилась ко мне в объятия и прижалась лицом к груди. И тут мне в голову пришла идея. Я мигом убрал Марину в Хранилище и рванул по центральному отсеку, касаясь парней и убирая их туда же. Открывая люки переборок, я вихрем пронёсся до кормы, забрав в Хранилище трёх раненых с переломами и врача. После этого я побежал к носу, практически скатываясь вниз: лодка была уже как поплавок с задранной кормой. Когда я открыл последний отсек, оттуда хлынула быстро поступающая вода, шесть из двенадцати моряков, которые там находились, успели утонуть, остальные, захлёбываясь, пели «Интернационал». Ну да ничего, времени мало прошло, откачают, когда из Хранилища достану. Когда их осталось восемь, Хранилище заполнилось, так что я избавился от двух тонн угля, отправив на их место парней. После этого я убрал кусок переборки и оказался снаружи подлодки, которая стремительно уходила дальше, на глубину. И тут я понял, что опоздал. Глубина была уже триста метров, сознание моё гасло, и Исцеление не помогало. Я думал о том, что в этот раз всё сделал как надо и стыдиться мне нечего. Голод в Ленинград так и не пришёл, а блокаду города сняли ещё в июле. Да и ребята погибнут, не судорожно пытаясь глотнуть в последний раз живительного воздуха, испытывая накатывающий ужас, а в Хранилище. Вот не знаю, что с ними дальше будет. Да ещё три немца-лётчика у меня там были – эх, не удалось выполнить обещание, жаль. Марину очень жалко… и ребят жалко… * * * М-да, судьба. И в этот раз меня убили. Так как я теперь постоянно буду оживать на ветке Земли, у меня будет возможность кинуть ответку британцам. И как-то не волнует то, что они другие, из другого мира. Суть-то у них одна – гнилая. Ладно, не об этом речь. Вот значков Исцеления, Хранилища и Взора, к которым я уже привык, не было. Не обманули святоши. Открыв глаза, я увидел стебли высокой зелёной травы, в которой лежал, да голубое небо с белыми пенками облаков. Рядом послышалось всхрапывание. Привычно болела голова. Я аккуратно сел и провёл рукой по затылку, а там – кровь и гематома, но вроде неопасная для жизни. Жаль, Исцеления нет, залечил бы. Решив выяснить, где я оказался, осмотрелся. Степь кругом, зелёная степь. Неподалёку, метрах в двадцати, стоял конь каурой масти, молодой трёхлетка. А на том месте, где находилась моя голова в момент, когда я очнулся, лежал камень, небольшого размера, как два кулака моего нового тела, скрытый травой. Понятно, паренёк упал и разбил голову. Умер, а я его тело занял. А что паренёк, по рукам видно – молодые. Но не младше восемнадцати: условия возрождения я помню. Встав на ноги, я внимательно себя осмотрел. Босые ноги, закатанные до колен домотканые штаны и такая же рубаха. Штаны серые, а рубаха с желтизной: стирали много. Головного убора и ремня не было, верёвкой препоясан. Конь без седла, а значит, паренёк верхом охлюпкой скакал. Я подошёл к коню. Он косил на меня глазом, но позволил подойти. Перекинув поводья, я одним стремительным прыжком оказался на его спине. Это раньше я опасался лошадей, а сейчас неплохо держусь верхом, научился. Не идеально, как те же кавалеристы, но неплохо. А вообще, всё же больше машины предпочитаю. Конь даже не шелохнулся, явно привык к верховым. Я осмотрелся сверху, поставив ладонь козырьком. Как я одет, мне было неважно, среди крестьян такая одежда до сих пор в ходу. Я хотел узнать, какой сейчас год. Хотя чего тут думать – снова сорок первый. Как будто иначе бывает. Святоша же ясно сказал: притягивает Путников к тем временам, где по разным причинам умирает много людей, а больше погибших чем во Вторую Отечественную и не бывало. – Так, а где Алёша Попович и Добрыня Никитич? – со смешком пробормотал я, не наблюдая соседей. Сплошные зелёные степи вокруг, только трава колышется на лёгком ветерке. А вот с одной стороны показалось несколько точек – явно верховые. Кстати, и след мятой травы (видимо, парнишка тут проезжал) как раз с той стороны и тянется. Зрение у парнишки было отличным. Присмотревшись, я убедился, что прав: ну да, верховые, и скакали ко мне. Что ж, подождём. Мне самому интересно, куда попал. Я отметил, что скакали они ко мне во весь опор. Я как раз спрыгнул на траву, поморщившись от дёрнувшей болью раны на затылке, когда они приблизились и закружились вокруг. Их было восемь, все бородатые, на пятерых кафтаны и шапки, на других непонятные куртки. Из оружия у двоих ружья, увидев которые, я вытаращил глаза в удивлении: никак, берданки? Это куда я попал? Это точно не сорок первый: хотя такие винтовки ещё и используют, но разве что сторожа. Свистнул кнут, и я едва успел увернуться. Досталось коню по крупу, и он, встав на дыбы, толкнул меня. Снова засвистели кнуты, и я, уворачиваясь от них, покатился по траве, заорав от ярости. И тут… в моей руке появился наган, о котором я только что подумал. Сработав на рефлексах, я пять раз прицельно спустил курок. Сначала снял двоих вооружённых, а после троих с кнутами, которые меня избивали. Больно было – жуть: две длинные ссадины на спине и одна на руке, которой я пытался защититься, и ещё кончиком кнута мне по ноге досталось. – Стоять, – скомандовал я, держа на прицеле остальных. – Кто вы такие и что вам нужно? Двое сорвались с места прочь, нахлёстывая лошадей. Я тут же сменил револьвер на СВТ (само получилось) и двумя выстрелами снял их, лишь кони с пустыми сёдлами продолжали скакать, замедляясь. О том, почему Хранилище осталось при мне, причём явно не пустое, я решил подумать позже, сейчас даже и думать не хотел о радостной надежде: нужно делом заняться. – Итак? – навёл я ствол на самого молодого. Тот сразу сломался и рассказал, что да как. Интересный, надо сказать, рассказ. Хотя понимал я его не всегда: говорил он на русском языке, но старых слов было больно много. Я выяснил, что тут девятнадцатый век. Точный год он не назвал: видимо, сам не знал. А попал я в тело бастарда одного из местных помещиков, от прислуги, но признанного отцом. Звали паренька Андреем Басовым. Жил он в поместье, учителя его хвалили, но поместье он никогда не покидал. Однако у помещика были и другие дети, от законной, но нелюбимой супруги. Недавно помещик умер, и наследник решил избавиться от бастарда. Его определили на конюшню помощником конюха, но после двух дней издевательств от прислуги, парень, забрав коня, которого ему подарил отец, утёк, по-глупому – пустой и в рабочей одежде. За ним отправили погоню. Причём отправился не наследник, который накануне сломал на охоте ногу, обвинив в этом бастарда, а его доверенные люди. Вот так я и разобрался. Узнал также, что мы находимся на Смоленщине. Патрон на хлюпика тратить не стал, осмотрел винтовки и пристрелил из одной. Ужас и трепет, столько дыма: порох дымным оказался. Не, больше подобного опыта я не желаю, лучше своим оружием пользоваться. Прежде чем продолжить заниматься делом (трофеи никто не отменял), я решил проверить, осталось ли на месте Исцеление. Сосредоточившись на ране на затылке, я минуты три сидел неподвижно, желая, чтобы раны не было. Чуть позже провёл рукой по затылку и обнаружил, что раны действительно нет: только засохшая кровь царапала пальцы. – О-о-ое-е-е! – заорал я и смеясь повалился спиной на траву. Пусть Взора я лишился, но Исцеление и всё, что было в Хранилище, осталось со мной, а значит, парни и жена тоже. Вскочив, я тут же извлёк из Хранилища супругу, нежно обнял, поцеловал её в губы и тут же заметил, что Марина как-то закаменела. Её распахнутые в испуге глаза напомнили мне, что моя новая внешность ей незнакома. Впрочем, мне тоже. Додумать я не успел: удар коленом между ног у Марины, оказывается, был поставлен просто замечательно. Отправив её обратно в Хранилище, я минут пять сидел на корточках, дыша через раз. – К чёрту, – простонал я. – Надо будет доставать людей по одному и знакомиться заново, объясняя ситуацию. С Мариной, думаю, тяжелее всего будет: выходила замуж за одного, а жить теперь будет с другим. Придя в себя, я решил отвлечься. Достал зеркало и изучил свой новый облик. Да уж, истинный ариец, блондин с голубыми глазами и с правильными чертами лица. Ладно, пора трофеями заняться. Раздел до исподнего всех загонщиков и все трофеи вместе с лошадьми убрал в Хранилище. Места не хватило, пришлось ненужное и малоценное (я посчитал, что уголь подойдёт под это определение) выгрузить из Хранилища. Вот удивятся местные, найдя эту горку, тут телег тридцать будет.