Запах дегтя уже стал привычен, однако идущий впереди волов казак еще и смазывал путь свежим. Поэтому ветер, дувший со степи, доносил более острый запах. Когда ладья прибыла к реке, Прохоров спросил у дородного мужчины, судя по хорошему зипуну, хозяина: — Земляки, откель будете? — Новгородцы мы, — степенно наблюдая, как лайбы отцепляют от волов, ответил купец. Услышав это, я окликнул купца: — Земляк, не отведаешь ли яств? Хочется узнать, что творится в Великом Новгороде. — Мы как раз хотели поснедать, — кивнул купец и тут же крикнул: — Алешка, стопорь судно. Заранее прикинув, когда приволокут ладью, я приказал готовить с тройным запасом, решив угостить не только новгородцев, но и казаков. Они как раз, используя длинные жерди, сталкивали ладью в воду. За кормой судна только и слышалось: «Давай! Еще!» Наконец судно по бревенчатому желобу скатилось в воду, подняв брызги и волну. Экипаж незнакомого купца сразу же развернул ладью и приткнул ее рядом с нашими судами. Глубина тут была приличная. Ни казаки, ни новгородцы не отказались от угощения, поэтому с охоткой сгрудились у чана, получая свою порцию. К моему удивлению, Корнилов от ушкуя не отошел, а наоборот ушел за корпус, к самой воде, и пристально рассматривал новгородцев. Заметив, как я на него смотрю, он знаками попросил подойти. — Узнал кого? — спросил я десятника. — Ты знаешь, кто это, боярин? — Да, он представился. Купец первой гильдии… — …Лоскутов, — закончил за меня десятник. — Да, правильно. — Что он сказал, когда ты представился, боярин? — Хм. Удивленно осмотрел, но потом перевел разговор на другую тему. Что-то там про товары. Они сейчас с Прохоровым сцепились языками. — Он… — …сродственник боярина Глазова. Я в курсе. Глазов и был тем самым предателем, поэтому я сразу встал в охотничью стойку, когда купец представился. Михалыч рассказывал об этом предателе и его родне. Лоскутов не являлся прямым родственником, он был женат на падчерице боярина. Фактически близкие родственники, хоть и без кровных уз. — Что будем делать? — Купец уже понял, кто я. Опознать меня не смог, вот и пытается сообразить, что это значит. Сейчас спрошу его прямо в лоб. — По правде говоря, мы ему ничего сделать не можем. — Знаю. Придумаем что-нибудь. Корнилов вышел вместе со мной из-за ушкуя и спокойно подошел к котлу, где получил свою порцию. На то, как вздрогнул купец, он не обратил внимания. После обеда мы подсели к купцу, не успевшему смыться. Хотя он уже послал команду готовиться к отплытию. — Ну что же вы, Прохор Викторович, так поспешно собираетесь? А чайку на дорожку? Вдруг она последняя? — без улыбки спросил Корнилов. Мы играли в хорошего и плохого мента. Корнилов сам себе выбрал роль плохого, хотя раньше всегда я им любил быть. — Можно и чайку, — опасливо покосившись на десятника и с надеждой на свою команду, ответил купец. Казаки уже были заняты, они дождались, когда Прохоров подведет ушкуй к желобам и начали впрягать волов. — Не торопитесь так, Прохор Викторович. Нам поговорить хотелось. Как там ваш сродственник боярин Глазов? Мы тут, понимаешь, в рабстве были, не знаем, что творится у родных, — не менее плотоядно улыбнувшись, спросил я. Ну не получается у меня роль добряка. — Спрашивайте, что знаю, скажу, — вздохнул купец. Провожая удаляющуюся ладью задумчивым взглядом, я обернулся к Корнилову и Ветрову. — Мутный тип. Воины сперва не поняли, но сообразив, закивали. Им понравилось мое определение характера купца. — Врал. Как пить дать врал, — согласился Корнилов. — Не мог Глазов оставить семью Красновских просто так. Не в его это характере, должен был извести. — Сейчас и узнаем. Иван, иди сюда! — окликнул я самого молодого воина из новичков. За сметливый характер и смышленость его взял под свою руку мой единственный лазутчик, бывший боевой холоп Красновских Кирилл Михайлов. Решил воспитать из него лазутчика, вот я и дал пареньку боевое задание узнать у кого-нибудь из экипажа купца достоверные сведения. Судя по тому, как он болтал с кормчим, что-то выведать ему удалось. — Боярин? — напомнил о себе Иван, встав рядом. — Докладывай, боец, — очнувшись от размышлений, скомандовал я. — Значит, так… Взобравшись на косогор, чтобы было видно удаляющийся ушкуй Прохорова, волы уже утащили его от берега на километр, я сказал Корнилову: — Ты был прав, купчина не все сказал. — Нужно было ему нож в живот воткнуть, а потом притопить. — Команду тоже? — спросил Ветров, хоть и был согласен с десятником. — Так он ни слова правды не сказал, кроме того, что Глазов теперь старший воевода Великого Новгорода. Получил-таки место Кузьмы Михайловича, тать. — Нужно увеличить скорость передвижения до предела возможного. Если он выкурит остатки семьи Красновских из имения и дома, то семьи не останется, — сказал я, задумчиво покусывая сорванную травинку. Ласка играла вокруг, я снял поводок, дав ей свободу. Но девочка больше чем на тридцать метров не отбегала, изредка останавливалась и чутко следила, не уходим ли мы. Сейчас она нашла нору сурка и с интересом ее обнюхивала, гавкала и прислушивалась к эху. — И ведь никто на него не подумает, — хлопнул по колену Корнилов. — Согласен, работать под татей он хорошо придумал. Но ведь если кого из его воинов прихватят на месте преступления, ему не отвертеться. На вече его порвут, — сказал я. — На сколько в Москве планируешь остановиться, боярин? — спросил Корнилов, он переживал за семью Красновских. По словам кормчего, в живых осталась мать покойного Олега, то есть жена Кузьмы Михайловича, его мать Ольга Капитоновна, племянница Анна Рюриковна и малец лет семи, брат Анны, Игорь. И это все. А ведь семейство Красновских было многочисленным. Я, конечно, понимаю, что большую часть Красновских убили, хоть и обставили это как несчастные случаи. Даже слух прошел, что они прокляты, но ведь кто-то же должен был понять, что все это неспроста, что за дикость? Где местные менты? — На пару дней, больше тянуть нельзя. Пополним припасы, узнаем свежие новости. Кое-что прикупим — и идем дальше. — Хорошо. Я пока пойду, посты проверю, скоро воинов менять нужно, — вздохнул Корнилов и неторопливо направился к ушкую. — Переживает, — сказал Ветров, провожая десятника взглядом. — Он раньше принадлежал этой семье, предан, видимо. Ладно, пошли. У меня еще совместная тренировка с аркебузниками. Казаки обратно вернулись пустые, не было попутного транспорта, но с шестью телегами, в которые также были запряжены волы. Оказалось, волочь махину «Беды» еще можно, но только пустой. Поэтому старший велел разгружать судно. Так что где-то через час нас подцепили и выволокли на берег. Ушкуй, тяжело поскрипывая корпусом, переваливался на бревнах. Телеги тащились рядом, несмотря на нелегкий груз, волы упорно тянули их. Расстояние волока между реками было не особо большим, где-то порядка двенадцати километров, однако очень тяжелых километров. До темноты мы не успели, поэтому заночевали в открытой степи в трех километрах от окончания пути. Ничего, нормально переночевали, Ветров, прикинув время передвижения судов, подсказал прихватить с собой дров — пригодилось. Было на чем сварить похлебку. Казаки, как и в прошлый раз, с охоткой согласились с нами поужинать. В общем, волок мы прошли вполне благополучно, утром, где-то к десяти часам, мой ушкуй, подняв волну, скатился по желобу в воды Итиля. Через два часа после возвращения груза в трюм мы были готовы идти дальше. С купцами все было обговорено. Поэтому, как только моя команда и воины заняли свои места, мы начали подниматься вверх, в сторону Казани. Путь до Казани не сказать чтобы прошел спокойно и благополучно, пару раз нас обстреляли с берега дикие татары, один раз успел поднять панику часовой, но мы отогнали татей двумя выстрелами из пушек. Потери были, у нас один раненный стрелой, у противника шестеро посеченных картечью. Думаю, они больше испугались выстрелов, чем поражающих элементов. Шли мы уже несколько дней, на берегах довольно часто встречались поселения рыбаков. Мы проплывали по тем местам, где в будущем будут стоять такие города, как Саратов, Самара, Тольятти, Казань… Хотя нет, последняя уже стоит, и мы, кажется, к ней подплываем. От берега отделилась лодочка с тремя татарами. — Сейчас досматривать будут, — предупредил Ветров, недобро поглядывая из-под бровей на басурман. Не любил он их. Меня уже предупредили, что местные оружия в руках русских не любят. Поэтому я заранее приказал спрятать его, не забыв и пушки. — Обломятся. Не волнуйся, Глеб, я знаю как себя с ними вести. В отличие от воинов и команды, наблюдал я не за таможенниками, а жадно рассматривал Казань. Все-таки родной город, молодость там пролетела. «Беда» шла сразу за ладьей Соловейчика, отставая метров на сто, за нами судно Прохорова. Осмотрев и приняв плату за проход с первого судна, лодка направилась ко мне. Как только через борт перелез первый, можно сказать типичный татарин, я вскинул руки и радостно воскликнул: — Вай мей, какие люди у меня на судне! Я рад столь хорошим гостям, которые могут дать совет и подсказать, как лучше пройти через местные руки, — у меня между пальцами замелькала серебрушка. Догадливые таможенники поняли, что она не последняя. Ногайский, конечно, не татарский, но родственные языки, так что мы понимали друг друга. Три серебряные монетки скрылись в руках татар, мы со старшим отошли к корме, а двое чисто символически заглянули в трюм, разворошив пару тюков со свининой, которые лежали сверху. Расставшись с полузолотым, платить больше — это вызвать подозрения, я стал расспрашивать старшего таможенника насчет дальнейшего пути.