Скатившись по накатанному детворой склону и ловко удержавшись на ногах, я поднялся на противоположный склон и побежал к дому. Там, сообщив бабушке, что меня снова вызывают в Кремль, не знаю по какой причине, я переоделся в костюм, справную одежду, а бабушка в это время собирала праздничную одежду для мамы, обувь и деловой женский костюм. Вот так предупредив бабушку, что за малыми в садик я сегодня не успею, пусть их кто другой заберёт, со свёртком под мышкой побежал обратно. Заехали мы за мамой, та только недавно вернулась из дома, кормила Кирилла, я немного не успел, узнав, что нас вызывают в Кремль, отпросилась у преподавателей, переоделась тут же, и мы поехали к месту назначения. Там нас проверили, в этот раз с собой я ничего не брал, и проинструктировали, как себя вести. Мама немного трусила, так что я успокаивал её. Догадка приобрела основу, нас вызвали на моё награждение, о котором упоминалось в газетах. Сегодня проводилось крупное награждение командиров и бойцов, участвовавших в обороне Москвы, а так как я тоже её участник, вот меня и привезли. Мы сидели в шестом ряду, вместе, с интересом наблюдая, как заполняется зал. Заметив адмирала (он проходил в зал в группе других моряков, их немного было), я толкнул маму локтём, привлекая внимание, и указал на них, сообщив, кто это. Так что, покинув место, всё равно пока ничего не начиналось, все рассаживались, добрался до адмирала. Тот меня тоже узнал, обрадовался, мы обнялись и немного отошли в сторону, обменявшись новостями. Тот в Москве уже несколько дней, рабочие вопросы решал. Я пригласил его завтра на охоту, но он с сожалением отказался, улетал обратно. Жаль, но хоть поговорили. А завтра я реально на охоту собирался, нужно пополнить запасы свежей дичи, а то уже к концу подходили. С дедом на лыжах пойдём. Машины не было, я её в ангар после регистрации отогнал, в дом, где Таня жила, и там законсервировал. Если срочно понадобится, привести её в порядок не трудно, полчаса и можно ехать, а пока пусть стоит. Вот летом у меня на неё большие планы, как в принципе и на баркас. Из близких знакомых только адмирал был, хотя многих узнавал из газет, меня тоже, так что мы раскланивались. Вернувшись к маме, я сел рядом и спокойно, не крутясь, просидел до начала. Сначала выступил Калинин, а потом пришла и очередь Сталина, ему хлопали стоя, мы с мамой тоже. Долго вёл речь, сообщая об успехах. Атмосфера была хорошая, нам всё нравилось. Потом началось награждение. Товарищ Сталин сам награждал, лично, не передавая это дело другим. Система награждения мне была непонятна. То капитана лётчика вызовут, наградят Золотой Звездой, то простого бойца орденом Ленина, поэтому, когда вызывали меня, я не сразу отреагировал, мама толкнула, всего половина получила награды, ещё оставались люди. Я думал, буду в конце, поэтому и не отреагировал, отвлёкся. Меня выпустили из ряда, и я быстрым шагом прошёл к площадке, где стояли товарищ Сталин и несколько командиров. – Здравствуйте, товарищ Сталин, – поздоровался я. – Здравствуй, товарищ Поляков, – охотно и легко ответил тот, слегка улыбнувшись. Тут взял речь диктор, который объявлял и сообщал о том, кого и за что награждают. К моему удивлению набралось у меня изрядно. И дорогу смерти вспомнили с уничтоженными немцами и сбитыми бомбардировщиками, и перехват диверсантов, все случаи, и охоту на офицеров в дивизии отца, даже помянули тех двух летчиков, что мне удалось перехватить на обратном пути. Странно, что обоих приписали, там всего один мой. И под конец описали, что я был пассажиром в недавно сбитом транспортном самолёте и серьёзно помогал при выходе из немецкого тыла, лично уничтожив двенадцать полицаев и одного унтера у передовой. За всё это вкупе меня наградили орденом Ленина, а также орденом Красной Звезды, это по представлению командира отцовской дивизии. Оказалось, это ещё не всё, за вклад в развитие советской музыки меня наградили Сталинской премией второй категории, а это пятьдесят тысяч рублей. Вот только после этого, сообщили, что я прибыл с мамой, и попросили её встать, чтобы все видели. Та слегка порозовела, но встала. Рассказали и про неё, мол, многодетная мать, воспитала такого замечательного сына. Она была жуть как довольная и села на место. После этого мне дали слово, я поблагодарил правительство и товарища Сталина лично за подобное признание моих невысоких заслуг. Маму за то, что воспитала меня, такого хорошего. Однако честность взыграла, и я всё же поправил диктора, сообщив, что при возвращении из дивизии отца всё же не оба немецких лётчика мои, а всего один, второго уничтожил наш раненный в ходе схватки лётчик. Потом я перешёл к премии, сообщив, что по совести не вправе брать себе такую крупную денежную премию, когда наша страна находится в таком сложном положении, и попросил лично товарища Сталина направить эту премию на самый тяжёлый участок, где эти деньги очень нужны. Тот согласился. А так моё пожелание передать деньги в помощь стране было воспринято как должное, но свои овации я получил и шёл под шум аплодисментов обратно на своё место. В руках у меня были коробочки к наградам, висевшим на пиджаке. Тяжёлые, оттягивали слегка. Устроившись рядом с мамой, я передал документы на награды и сами коробочки ей, она положила их в сумочку и расцеловала меня. Так просидев до конца награждения, мы всей шумной толпой направились в банкетный зал. Были тут и иностранцы, пресса, так что вспышки фотоаппаратов так и сверкали. Того, кто нас снимал при награждении, я запомнил, он был тут же. Поэтому, оставив маму у стола с бокалом шампанского в руке, я скользнул в сторону фотографов. Тот легко согласился прислать мои снимки, записал адрес, пообещав сделать это в ближайшее время. Когда я вернулся, то обнаружил беседующую маму с товарищем Сталиным, как-то легко и просто они общались, мама даже смеялась чему-то. Подозрительно. Обойдя их стороной, приблизился со спины товарища Сталина, стараясь подслушать, о чём говорят, а говорили обо мне. Тут заметив, что за всеми моим движениями со стороны пристально следит генерал Власик, явно догадываясь, что я делаю, приняв независимый вид, попросил у официанта стакан с лимонадом и, сделав пару глотков, подошёл к этой паре. – О чём говорим? Они смутились, но мама всё же сказала, что обо мне. Дальше мы так втроем и общались, я описал товарищу Сталину в подробностях нашу недавнюю эпопею в тылу у немцев, со своей точки зрения, конечно же. Кое-что упустил, но как оказалось, тот об этом знал и сам напомнил: – И обменял два вещмешка с битой посудой на трофейный автомобиль. – Ну не всё там бито было, – немного растерянно промямлил я. – Восемь тарелок и поднос сохранились. Мы ими пользуемся. Надо будет потом в музей передать, всё же раньше они принадлежали Гитлеру, а тот какой-никой след в истории, но оставляет… А по поводу обмена… Никто не просил бить мои трофеи, которые я, напрягая все силы, лично вынес к нам, и тут какой-то, даже слов подобрать не могу, разбил всё оглоблей, когда мы уже у своих оказались. Даже описать не могу, какие я чувства испытывал, когда услышал этот хруст, поэтому комкор правильно поступил и погасил мои эмоции подарком. А я в ответ у них концерт дал. Два часа шёл. Запрещённые песни пел. – Запрещённые? – поднял тот брови, мне даже показалось, что тот не играл и действительно был удивлён. – Ну да, цензура запретила мне их исполнять, а фронтовикам и простому народу они очень нравятся, вот и приходится их вот так на импровизированных концертах исполнять. Негативного отношения к ним я не заметил, не знаю, почему их запрещают. – А по радио почему перестал выступать? – Так запретили же? – Насколько я в курсе, тебе это никто не запрещал. – Не знаю, передали, что в моих услугах больше не нуждаются, и всё. Это после того случая с тем композитором случилось, которого я немного поставил на место в последней передаче. Видимо мстил таким образом. – Почему же ко мне не обратился? – Да меня как-то вся эта ситуация и самого утраивала, другие дела навалились. Тем более я в госпиталях пел. – Да, мне дочка говорила, она на двух концертах была. – А?.. – Она служит в двух госпиталях сиделкой, учится на врача, – сделав небольшой глоток из фужера, пояснил Сталин. – Как же я её не заметил-то?! – озадачено почесал я затылок. – Она изменилась за последнее время. – Возможно. Кстати, товарищ Сталин, по поводу цензуры, я всё же хотел бы поговорить. Не знаю, мне как создателю, конечно, неприятно такое решение, запретить их, но я не понимаю, почему несколько человек решают за всех, что можно слушать, а что нет? – Извини, Александр, но тут я помочь не могу. Решение это приняли компетентные товарищи, и если оно было принято, значит, решение правильное, и только они могут изменить его. – Всё равно… – я пощёлкал пальцами, подбирая подходящее слово. – Подло как-то. Мне кажется, хотя бы один раз слушатели, но должны их услышать. Мол, песни запрещены цензурой, но исполнить их один раз разрешили, чтобы слушатели сами решили, правильно компетентные товарищи поступили или нет. – Хм, а интересно предложение. Знаешь, на это я дам добро. Раз песни запрещены, так запрещены, но все они могут единожды прозвучать по радио. Возьмёшься? – А знаете, а возьмусь, сам и певцов подберу, помогу музыкантам освоить мелодии для них. Справлюсь. – Вот и договорились. – Этот вопрос решили. Перейдём к другому? – А у тебя ещё что-то есть? – заинтересовался Сталин, в его глазах мелькали смешинки. Мама постаралась как можно незаметнее толкнуть меня локтём, намекая, что пора заканчивать, но у меня это ещё было не всё. – А как же. Даже два. Вы ведь в курсе, что мне от бандформирования достался дом в качестве трофея? – Бандформирование, – Сталин как бы попробовал на вкус это слово. – Интересно звучит. Да, я в курсе о доме. У тебя там вроде как сестра проживает с сокурсницами. – Точно. Там в амбаре находится неплохая техническая мастерская, у меня не стали её забирать, оснащение старое, официально выкупленное прошлым хозяином в порту, на что была соответствующая бумага. Из-за этого и не тронули. Так о чём я? Всё дело в том, что парк станков, плюс наковальня, идеально подходит для небольшого кустарного производства. Мы с дедом попробовали и сделали за два дня десять глушителей, три для немецких автоматов МП и семь для пистолетов «вальтер» и «парабеллум». Качество выстрела не сильно понизилось, но глушится теперь неплохо. И мы с дедом вот что решили: открыть это производство и начать штамповать такие глушители. В основном для трофейного вооружения, но можно и нашего. – А рабочие? – Мой дед в прошлом артиллерийский унтер, после окончания Гражданской войны, несмотря на сильную контузию, в основном из-за недостатка рабочих рук до выхода на пенсию в тридцать седьмом работал в мастерской лесопилки. Запчастей разных не дождёшься, как ни заказывай, вот они у себя почти всё делали сами. Так что дед опытный слесарь. Ещё неподалёку проживает увечный фронтовик. Танкист без одной ноги. Руки у него растут откуда нужно, так что два работника есть, а дальше из молодёжи наберём. Троих-четверых нам хватит. Думаю, до тысячи единиц глушителей в месяц мы будем выпускать для войск осназа, разведки и иже с ними. Только материал ваш. Трудно найти подходящий. Смешно сказать, на свалках необходимый материал искали. Нашли, честно говоря, по мелочи. Сталина моё предложение не могло не заинтересовать, чуть позже подошёл маршал Шапошников и включился в беседу. Но он недолго с нами был, отвлекли, и тот ушёл. Тут Сталин напомнил о третьем вопросе. Я честно сказал, что это скорее не вопрос, а просьба. Ну заколебали меня тормозить все, кому ни попадя. В общем, не имеет права двенадцатилетний подросток водить машину. Отбрёхиваться получалось только по той причине, что меня узнавали, поэтому и отпускали, а так тяжело. В общем, мне права нужны. Тот тоже обещал подумать и решить этот вопрос. Просьба была не такая уж и напряжённая. Потом мы ещё немного поговорили, и товарищ Сталин отошёл, его отвлекли. Тут взяла слово мама, она шёпотом изумлялась, как я так по-простому, панибратски общаюсь с самим товарищем Сталиным. Сам я ничего необычного в этом не видел и отвлёк её попробовать деликатесы на столе. Пользуясь таким случаем, пробыли мы в Кремле почти до закрытия. – И что нас ждёт впереди? – вздохнула мама. Махнув рукой свободной машине такси, их специально для таких случаев тут держали, я ответил: – Мама, да ты что? У нас теперь вся жизнь впереди. Поверь, вы с Таней станете самыми известными певицами Союза, уж я постараюсь. Пусть по запрещённым песням, в основном исполнять их будете только вы, но станете. На мужской репертуар найду других исполнителей. – Ох, мечтатель, – потрепала меня мама по голове и потребовала надеть шапку. – Я оптимист, и этим всё сказано, – надев шапку, пробурчал я и распахнул для мамы дверь машины. А так у нас действительно много планов, и нужно их решить. Прошло восемь дней, чуть больше недели, но с того памятного вечера в Кремле, где состоялось награждение фронтовиков и тружеников тыла, никаких подвижек у меня не произошло. На студию радио меня так и не приглашали, поэтому я уже давно на них махнул рукой и с удовольствием занимался делами. Поскольку мое предложение организовать кустарное производство глушителей для оружия очень заинтересовало Иосифа Виссарионовича, уже на следующий день на нас вышли люди из наркомата Берии. И вот я уже неделю как помогал деду налаживать производство под их патронажем. Был комсомольский набор, и у нас появилось шесть добровольцев от четырнадцати до шестнадцати лет, пять девушек и один крепкий паренёк. Он в основном грузчиком работал. Дед, старший в мастерской, наладил производство быстро, и три дня назад первые глушители начали поступать на испытания. Сразу в войска их отправлять никто не собирался. Дед – главный, дядя Стёпа, тот раненый танкист-фронтовик, стал старшим мастером, а он действительно был со станками на ты, обучали молодежь, трое из которых были из местного ПТУ, но производством занимались пока старшие. Сейчас моя помощь уже не требовалась, я больше приглядывал и помогал с подготовкой материалов. Естественно, глушители мы делали не поточно, а под конкретное оружие. Нам доставили пять ящиков с СВТ, поэтому мы на стволах накручивали резьбу и пробовали на милицейском стрельбище, проводили первичные испытания, так что в армейских я был уверен. Правда, из-за не очень хорошего качества резины, лучше просто не имелось, мембраны долго не продержатся, так что для винтовок было лимитировано количество выстрелов в тридцать единиц, для револьверов и пистолетов – в пятьдесят, потом требовалось сменить мембраны. К каждому глушителю давался тройной запасной комплект. Две девочки, что занимались именно мембранами, уже стали руки набивать в их изготовлении, делая брака всё меньше и меньше. Вот их как раз я обучал, дед с дядей Стёпой занимались самими трубами глушителей и резьбой. Так что часть винтовок мы отправили на испытания, как и десять наганов. Ещё обещали прислать ТТ с удлинённым стволом, но дальше обещаний пока не зашло. Качество производства нас с дедом удовлетворило, поэтому дали добро забрать на испытание. Контакты налажены, дед крепко на своём месте сидит, одна из сокурсниц Тани стала вести бухгалтерию на производстве, причём не отрываясь от учёбы, так что пошло дело. Ждём крупного заказа после государственных испытаний. Возвращаясь с места производства, я заглянул в музыкальную школу. Мы в течение полутора часов репетировали несколько песен с моим ансамблем, потом двинул к тому дому, где проживал. И меня нисколько не беспокоило, что производство было открыто на территории участка моей усадьбы, больно уж удобно вести там работу. На месте, прихватив ведра, направился в соседнюю половину дома за водой. Нужно в свою натаскать, а потом исполнить просьбу Димки – обновить ледяную горку, что имела скат в огороде с выходом на речку. Все соседские детишки, что там скатывались на санках, набрав скорость, уезжали почти на триста метров, до противоположного берега. Так что горка у нас была одной из самых лучших в округе. Ну а я, натаскав воды в хату, где проживал с дедом и бабкой, подтопил печи, всё же зима на дворе, минус двадцать два, как показывает уличный термометр. Сделал задуманные дела по хозяйству, можно и братишке с сестричками помочь. Маринка носилась по участку, животину кормила, бабушке помогала ужин готовить, а я шесть вёдер воды натаскал на горку. Мы там, в пробитых на горке ямах, снег набили, и вот я из лейки всё это и проливал, чтобы за ночь замёрзло. Но у меня быстрее лейка замёрзла, вернее горловина, чем горка схватилась. Дальше из вёдер отливал. Именно тут, у баркаса, возле левой подпорки меня и нашёл Лабухин. – Доброго вечера, Константин Львович, меня ищете? – первым заметил я его, выходя из-за корпуса баркаса. Четвёртый час только вступил в свои права, как уже начало темнеть. Через час мы с моей музыкальной группой должны выступить в одном из госпиталей, главврач был в курсе и всё подготовит, поэтому время терять не хотелось, мне ещё собраться, приодеться было нужно. Интересно, что ему тут нужно? Ветер бросил в лицо колючий снег, отчего я поморщился и поднял меховой воротник тёплого пальто. К зиме я успел подготовиться хорошо. У меня был ватник, вроде армейского, пальто для школы, тулуп для суровых морозов и потёртое старое пальто слегка не по размеру, в котором я сейчас и работал по хозяйству. Оно у меня вместо рабочей зимней куртки, тем более было слегка укорочено снизу, для удобства. Немного повреждено, хоть и аккуратно заштопано, так что порвать его было не жаль. По двору и по хозяйству я работал именно в нём. А что, удобно, и мне особенно нравился его высокий меховой воротник. Вот как сейчас, надвинул пониже ушанку и поднял ворот, чтобы ветер не бросал в лицо жёсткий снег. Сам ветер недавно поднялся, с полчаса назад. Детишки что мне помогали, с его появлением моментально испарились, своих я сам прогнал, ещё не хватало застудиться, так что, закончив, укрывшись от ветра за корпусом баркаса, смотрел на проделанную работу со стороны, придирчиво ища недоделки. Те места, где я проводил ремонт, были хорошо видны белыми пятнами набитого и намоченного снега, который я сглаживал лопатой, чтобы при спуске у ребятишек не было проблем. Завтра можно будет уже кататься. Быстро схватится. Сегодня уже поздно, темнеет. – Здравствуй, Александр, – поздоровался Лабухин сверху горки, ища взглядом возможность спуститься. Под снегом были деревянные ступени подъёма, но зимой они никому не нужны и их не чистили, а детишки и так в стороне прорубили лопатами в снегу ступеньки, и им хватало. Спуститься можно по горке. Тот, видимо, сверху ступени в снегу у горки не заметил, поэтому предложил свой вариант: – Может, ты поднимешься? Неудобно говорить, крича друг другу. Молча кивнув, я подхватил оба пустых ведра и лопату, лейку ранее на кухню унёс оттаивать, так что груза не так и много. Поднявшись наверх по ступеням, я поручкался с помредактора, и мы направились к дому. Там я разложил вещи по местам в сенях, а мы прошли в половину дома мамы, именно здесь в основном и царила жизнь, во второй половине мы просто спали. Мамы ещё не было, училась, и Марина, поскольку бабушка кормила Киру кашей, накидала нам на стол. Лабухин схватил стакан с горячим чаем и начал греть руки. Ну да в его пальто особо не согреешься. Может, оно и стильно выглядит, но скорее предназначено для осени или весны, а уж никак не для такой зимы, как у нас. Это ещё ничего, пару дней назад вообще морозы стояли под тридцать, сегодня было полегче. Я же, сделав бутерброды с копчёным салом, которое мы с дедом недавно накоптили, стал его жевать, прихлёбывая чай. Наконец, когда гость отогрелся, шумно отхлёбывая крутого кипятка под названием чай, что во второй раз налила ему Марина, по его просьбе, то заговорил: – Ну что, Александр, идём? – Куда? – рассеянно спросил я у него, прожевав кусок бутерброда. – На радио, конечно. – А что мне там делать? – так же спокойно и без особых эмоций поинтересовался я. Интереса в моём вопросе по-прежнему не прослеживалось. – Как так, что там делать?! Выступать. – С какой это радости? – наконец показал я эмоции, с интересом посмотрев на гостя. – Сами отказались от меня. А я за это время распланировал весь свой график, и у меня нет просвета. Через сорок минут у меня выступление в госпитале. Уже ждут. – Подожди, Александр, ты это серьёзно? – несколько растерянно поинтересовался Лабухин, такого ответа он явно не ожидал. Я же продолжал свою игру, нужно было поставить их на место. То, что меня уговорят вернуться, это понятно. Но вот так по-барски прийти, мол, возвращайся, мы тебя прощаем, это они зря. Сами и отказались, прямо мне сказали, что в моих услугах более не нуждаются, от этого и будем отталкиваться, так что на этом лёгком противостоянии я надеялся что-нибудь поиметь. Что, пока сам не знаю, но поставить их на место хотел. Считайте это капризом, но вот так бежать по первому же зову виляя хвостом, я не собирался. Пусть уговаривают. Да и реально у меня времени не было. – Серьёзно, – так же спокойно ответил я. – Если раньше я был малоизвестен и такие выступления мне были нужны, чтобы продвинуть свои песни и остальное, то сейчас без надобности. Имя я себе сделал, меня все знают. Возможно, через пару лет и забудут, так я и не против. Стартовый толчок был, больше мне от вас ничего не нужно. Конечно, если бы вы сами не отказались от моих услуг, мы бы так и продолжили сотрудничество, а сейчас это вряд ли возможно. У меня слишком плотный график. Втиснуть в него ещё вас невозможно. – А завтра? – Занят, – коротко прозвучал мой ответ. – Всю эту и следующую неделю тоже занят. Я спать прихожу домой в половину одиннадцатого. В школе приходится задерживаться на час-другой, потому что домашнее задание делать дома я просто не успеваю. Марина, что активно грела уши у разделочного стола, что-то там готовя, только фыркнула. Ну да, тут я немного преувеличил, школьные задания мы выполняли дома с ней вместе вечерами. Она не знала, чего я добиваюсь, не просвещал в суть, поэтому понятно, что сейчас её с кухни и метлой не выгонишь, пока не узнает, к чему я вообще веду этот разговор. Правда к её большой досаде Марину окликнула бабушка из зала, где кормили моего младшего братишку, и она убежала, преодолев свое любопытство. – Александр, – мягко, как ребёнку, сказал Лабухин. – Это ведь было не наше пожелание, а решение сверху. Пришлось его выполнить, причём в короткие сроки. – Не мои проблемы. Это вы попросили меня больше у вас не появляться, сказано – сделано. Не думаю, что стоит и дальше переливать из пустого в порожнее, мне нужно собираться в госпиталь. Ещё до него полчаса бежать. Гость так и не ушёл, он ходил со мной и ныл, ныл всё о своём, пока я быстро переодевался в своей комнате и приводил себя в порядок. Гитару можно было не брать, я на таких концертах использовал ту, что из музыкальной школы, а её парни прихватят с собой. Так что, застегнув куртку, вместе с гостем покинул дом, снова дав свой твёрдый отказ участвовать в ближайшее время в их делах. Махнул рукой и побежал к речке. Нужно добежать до госпиталя как можно быстрее, Лабухин своим приходом меня изрядно задержал. На месте уже всё было готово, моя группа тихонько настраивала инструменты в актовом зале бывшей школы, куда начал стекаться пораненный люд и медперсонал, так что я появился вовремя. А под конец и мама подошла. Она у нас по плану выступлений последней проходила. Она исполняла две песни. Обе из запретного списка.