Я также подбежал и впрягся в помощь. Плохо было то, что это когда-то было цельной боковой стеной остановки. Ее, конечно, изрядно покорежило, но она держалась за счет арматуры, из-за чего нам приходилось тащить ее всю. Проблема была в том, что поднять мы ее подняли, но убрать в сторону не могли. Арматура уходила в фундамент и хоть частично полопалась, но частью держалась. — Держите её! — услышал я крик деда. Мы держали, а дед подлез и вытащил тело молодой девушки, потом опять нырнул и уже волоком вытащил паренька лет четырнадцати. — Всё, больше нет никого, — тяжело дыша, выдохнул он. Мы осторожно положили этот рассыпающийся в руках бетонный обломок и стали заниматься пострадавшими. К мальчишке я даже не подошел, мельком глянул и отвернулся, открывая чемоданчик рядом с девушкой, которую я принял за ребенка из-за тонкой кисти. У мальчишки была черепно-мозговая травма, не совместимая с жизнью. Проще говоря, если он даже жив, в чем я лично сомневаюсь (вон и сержант, проверив по моей просьбе пульс, только отрицательно покачал головой), всё равно ничего не сделаю. Знаний для таких травм маловато. А вот за девушку я еще могу побороться. Кроме перелома руки и черепно-мозговой травмы, у нее еще было проникающее ранение груди — обломок арматуры ударил под ключицей, и из раны текла кровь. Сержант остался со мной, а мужик убежал вниз к полыхающей открытым огнем машине. Саму я ее не видел, но языки пламени с моего места видны были. Надеюсь, этот ушлепок сгорел заживо. Дед ушел к нашей машине, а мы с сержантом боролись за жизнь девушки. — Держи на ране, пока я артерию не пережму, — держа в руках хирургический зажим, велел я гаишнику. Тот свёрнутым в тампон бинтом перекрывал рану, пытаясь остановить кровотечение. — А остальное? — спросил он. Другие раны действительно выглядели страшно. — Кровотечение в данный момент самое страшное… фу, всё, остановил. — А что это она странно дышит? — прислушался тот, пока я готовил инструмент и поливал спиртом руки. Та действительно с заметным трудом дышала и булькала горлом. — Поломанные ребра легкое пробили, оно кровью заполняется. Если в течение часа не доставить на хирургический стол, у нее нет никаких шансов. Мельком глянув на шум приближающегося чего-то тяжелого, увидел автобус и велел сержанту: — Тормози автобус, узнай, есть ли там врачи, а то я студент, учусь еще. Знаний маловато. — Понял, — вскакивая на ноги, ответил он. — Я сейчас! Сержант убежал, а в это время из оврага выбрались чумазый лейтенант и его помощник, хозяин запорожца. Судя по отчетливому запаху горелого мяса и продолжавшим вырываться языкам пламени над краем оврага, потушить машину они так и не смогли. Оглядевшись, тот посмотрел в сторону остановившегося автобуса и удивленно на меня. — Будет жить? — спросил у меня подошедший лейтенант. — Шансы, несмотря на страшный вид, есть. Но чем дольше тянем, тем их меньше, — вымыв от крови руки спиртом, ответил я, после чего, используя остатки материала, продолжил перевязку. Когда я бинтовал голову, от автобуса в сопровождении сержанта подбежал пожилой кряжистый седоусый мужчина лет пятидесяти — пятидесяти пяти на вид. Тот сразу, можно сказать с ходу, включился в работу. Обмениваясь фразами чисто медицинского толка, мы одновременно с работой прощупали друг друга. Его удовлетворили мои знания для студента второго курса (на третий я только собираюсь поступать), я же наблюдал за работой опытного сельского фельдшера на пенсии Степана Никифоровича Степанова, в войну бывшего ротным фельдшером. Используя фактически всё, что у меня было, мы смогли закончить с основной работой, включая наложение импровизированных лубков из подручных материалов. Даже голову зафиксировали на доске, привязав ее вместе с телом. Мало ли, спина повреждена? К этому времени милиционеры смогли с помощью водителей остановившихся машин собрать носилки с помощью двух палок, срубленных в лесу, и куска брезента, и раненую и погибшего мальчика погрузили в почтовую машину, которая ехала в сторону ближайшей районной больницы. Сержант остался у места происшествия, лейтенант же поехал на мотоцикле сопровождать почтовую машину. Заодно сообщить о происшествии и известить все службы. Степан Никифорович уехал сопровождать раненую, не забыв свои вещи из автобуса, которые ему принес водитель. А я стал собирать инструмент, убирая его в чемоданчик. — Весь измарался, — сочувственно сказал сержант, поглядывая, как водители-добровольцы, используя ведра и лопаты, закидывают все еще дымящуюся машину землей и песком. Воды рядом не было. — Да ничего, у меня в машине канистра с водой, отмоюсь и переоденусь. А одежда на выброс, уже не отстираешь… — щелкнув запорами чемоданчика, я спросил: — Что там с этим лихачом? — Сгорел, так и не смогли вытащить. — Он что, живой был? — удивился я. — Да, когда мы подъехали, еще кричал. Потом замолк. Бак, похоже, полный был, вытекать начал, ну и полыхнуло, — обернувшись, добавил: — Всё еще потушить не могут, машину почти надвое разорвало, а всё еще горит. Думаю, в багажнике канистры были с бензином. — Наверное, пьяный был, раз так гнал. У меня на глазах чуть в полный автобус на обгоне не врезался. Думал догнать да морду набить. — Теперь уже не узнаем, пьяный он был или нет, — вздохнул сержант. — Это да. Кстати, похоже, не простой человечек был. — Почему вы так решили? — заинтересовался сержант. — Он меня в гору на сотне обошел, и это на «Победе». Не родной движок там стоит, будь уверен. — Товарищ лейтенант записал госномера машины и отправит телеграфом данные по погибшему, так и узнаем. — Ну, это ваши дела. Развернувшись, я направился обратно к машине. Поставив слегка перепачканный чемоданчик рядом с багажником, я нашел канистру и позвал деда. Нисколько не стесняясь, я разделся до трусов и, бросив испорченную одежду под ноги, велел, наклоняясь: — Лей. Почти сразу на спину полилась слегка теплая вода, что я набрал перед выездом. Наблюдая, как по каменистой обочине, пузырясь, течет розоватая вода, я мысленно костерил лихача-полудурка. Мало того что свою жизнь сгубил, так поломал еще двоим. Одному навсегда, другой — даже не знаю. — Хватит. Чистый уже, — сказал дед, опуская канистру. — В одежде вещи какие есть? — Мелочь только. Документы под козырьком в машине, — отряхиваясь от капель, ответил я. После чего взял рубаху и, намочив часть, где она была чистой от брызг крови, отмыл чемоданчик-аптечку. Достав из чемодана свои вещи, я переоделся в шорты и футболку с рукавами. Подобрав испорченную одежду, выгреб всё из кармана и зашвырнул ее подальше в кусты. — Садись, сейчас поедем, — велел я деду, который убирал канистру в багажник. Перебежав дорогу шлепая сандалиями (обувь я тоже отмыл), подошел к сержанту и спросил: — Я тут нужен? — Да нет. Огонь стихает, вон уже и дымит меньше. Спасибо за помощь, — козырнул он, после чего протянул руку. Пожав ее, я ответил: — Не за что. Всего хорошего. Вернувшись в машину, я запустил успевший слегка остыть мотор и сказал гагаринское: — Поехали. Как ни странно, но успели мы вовремя. Хотя начало темнеть, но мы уже въехали в город и остановились у гостиницы, где были заранее забронированы номера. Быстро оформившись, я перетаскал вещи и, искупав дочек после дороги, заставил их поесть, потом сам принял душ и через полчаса уложил их спать. Утром, пока мои завтракали в столовой рядом с гостиницей, съездил в аптеку и обновил запас лекарств почти всех видов, что использовал (в дороге может пригодиться, как я убедился), даже перевязочный материал закупил и два жгута. Тот, что у меня был, уехал вместе с пострадавшей девушкой. После этого торопливо позавтракав, пригласил своих в машину, вещи уже были собраны. Дальнейшая дорога заняла куда меньше времени (и прошла на удивление благополучно), мы оставили Киев сильно левее и продолжили путь к Москве. Приехали ближе к обеду следующего дня. Проехав пол-Москвы я, наконец, свернул в родной двор и заглушил хорошо потрудившийся мотор. — Ой, как тихо стало, я уже привыкла, что только едем и едем, — воскликнула Тома. — Вылезай, балаболка. Дарью Михайловну я уже предупредил, так что наверху нас ждет праздничный обед. Давайте бегите, а я вещи начну носить. Когда я закончил с переноской всего багажа и запер машину на стоянке, мои уже успели устроиться в квартире. Дед, напевая, принимал душ, бабушка помогала Дарье Михайловне накрывать на стол, Тома с Лидой смотрели телевизор в зале, а младшие или играли с новыми игрушками, что я привез из Франции, или бегали по квартире, заглядывая во все углы. Не изменилось ли чего, пока их не было. — Уф-ф, вроде всё, — пробормотал я, укладывая последний сверток в прихожей. Я перетаскал снизу, а укладывают пусть женщины. Тут всё их, кроме моего и общего чемодана дочек. Дед вышел из ванной в моем халате, поэтому, воспользовавшись заминкой — сестры не успели среагировать — я занял душ, пообещав, что быстро. Когда после душа прошел в кабинет в запасном халате, дед сидел там на диване и листал подшивку газет. — Это что такое? — спросил он, указав на небольшую коробку размером полметра на полметра с надписями по-французски. — Мини-бар, он же холодильник. Привез из Франции. Хочу установить в кабинете вон в ту нишу в шкафу и замаскировать. Буду хранить там спиртное, не в общем же его держать, куда у дочек есть доступ? — А в этот, думаешь, не залезут? — В этот точно нет, — уверенно ответил я, проходя к столу и садясь за него. — Он на встроенный замок закрывается. — У тебя такой только один в наличии? — с деланным безразличием спросил дед. Я с подозрением посмотрел на него, предчувствуя, что меня сейчас будут грабить. — Один, — подтвердил я и попытался ногой спрятать коробку с минибаром за стол. — И тебе он так нужен? — Нужен. — А мне нужнее, — отрезал дед. — Ты себе еще найдешь, а я где такой возьму? Подумав, я кивнул. Тут дед прав, с моими связями сделать это было не трудно, канал Алекса мне был известен. — Ладно, тем более у тебя скоро день рождения. Подарком будет. — Вот и ладушки, — обрадовался дед. Похоже было, что он меня провел, взяв нахрапом, и сам не ожидал благополучного исхода. Я мог настоять на своем. — Что думаешь завтра делать? — спросил дед. — О, дел полно, нужно всё успеть до начала занятий. Так что я на вас рассчитываю, присмотрите за внучками, пока я по Москве бегаю, улаживаю свои дела. — Конечно, поможем. Аль не родственники? — Это да… Херес будешь? Из солнечной Испании, между прочим. — А давай. Испробуем, что это такое.