— Здравия желаю, товарищ полковник. — К пустой голове руку не прикладывают, — машинально ответил он. — Знаю. — Ну привет. Не обращая внимания на нескольких присутствующих в фойе мужчин, мы обнялись, хлопая друг друга по спине. — Есть тут, где поговорить? — оглядевшись, поинтересовался Воронов. — В столовой можно, но лучше в ресторан. Отметить надо. Тем более Аля к подружкам сбежала, до вечера не будет. Пошли. — Подожди. У меня совещание через час, так что давай просто пообщаемся. А встречу и после отметить можно. — Да? — Мельком глянув на часы, я скривился: — У меня тоже несколько назначено. До трех всего два часа осталось. Может, в парк пойдем? Там много укромных мест есть. Посидим. Я еще паек получить успел, есть чем отметить и закусить. — Пошли. Расположились мы в ближайшем парке на одной из скамеек, укрытых от глаз прогуливающихся. — Хорошее место. И аккуратно все, — оглядевшись, пробормотал Воронов. — Боковая тропинка, тут мало кто гуляет, — ответил я, нарезая колбасу. — Ты сейчас где? А то я смотрю, в гражданке ходишь? — В бессрочном отпуске. Сказали, пока не вызовем, отдыхай. Развлекаюсь помаленьку. Гоголева недавно встретил. Совсем заработался, шуток не понимает. Ты не сиди, разливай пока, зря, что ли, я у дежурного стаканы тиснул? — Угу, — захрустел Воронов крышкой бутылки коньяка. — Ты же вроде не пьешь? — Не пью. Водку. А коньяк буду, немного, так, за компанию. Сам где? — Сперва в мотострелковом корпусе служил, замкомандира. Обучал. Новые армии. А семь дней назад сюда перевели. В Генеральный штаб. — А, понятно. Видел, как же. Нехило они там устроились. — Сам удивлен был, нам бы такие компьютеризированные штабы. Представляешь, у них там везде над местами боев авиаразведчики висят, в основном из местных. Плюс наши два высотника, недавно еще шесть «тушек» переправили, вот они посменно и бороздят границы. Немцы только подумают, штаб уже знает и приказы отдает. Мы знаем, где каждая наша часть стоит вплоть до батальона, и можем командовать ими. Но это все так, мелочи, а вот когда на орбиту спутники выведут… — Неплохо устроились. А потери большие? Ну среди разведчиков? — Есть, — скривился полковник. — Шестнадцать уже ссадили. Как мы только их ни прикрываем… Эх, девять комплектов наблюдения потеряли. Безвозвратно. — Понятно. А накал боев какой? — Да никакого бы не было, не держи нас за руки. С такой разведкой нам немцы на один укус. Мы даже ночью их мониторим, вдруг какая часть с места дислокации снимется. А авиация? Их штабы вплоть до полкового уровня можем вынести «на раз». Но — отбой. Только крупные железнодорожные станции. Даже на заводы всего пару налетов сделано было, а ведь мы можем за пару недель вообще всю их промышленность на ноль помножить. Чего тянут? — непонимающе пожал плечами Воронов. — У Джека Лондона в «Лютом звере» Пат тоже попробовал с Голландцем поиграть, так ведь пару раз едва не доигрался. Но он и подготовлен был не чета нынешней РККА. А тут, как в поговорке: отмеряй микрометром, отмечай мелом, руби топором. Да через раз мимо метки! — Ладно, не будем о грустном, между первой и второй перерывчик небольшой. Чокнувшись, мы закусили, обдумывая сказанное. — Ждут, значит так надо, — ответил я. — Да хрен с ними. Мы, знаешь, на диверсантах какого опыта набрались в использовании аппаратуры? Ого-го. Можем вызвать любую группу и направить ее на уничтожение любого объекта. Если надо — помощь или поможем уйти от преследователей. Кстати, я когда в первый раз попал в главный зал… — Это где монитор во всю стену? — Он самый, только там несколько больших телевизоров, совмещенных в один экран. Так вот, там как раз рассматривали бой в прямой эфире, нашей тяжелой танковой роты против механизированного полка немцев. Нашей роте дезу слили, что на них всего батальон идет, испытывали экспериментальные машины на полном серьезе… Вот как раз и попал на конец боя. — А что с ротой? Потери большие? — заинтересовался я. — Потери? Потери… — Воронов вздохнул. — Потери почти шестьдесят процентов, но полк они уничтожили. — Молодцы. — Это да. Там один экипаж — вроде лейтенанта Хакимова — тридцать шесть танков и самоходок уничтожил. К Герою лейтенанта представили, а экипаж к орденам. Там многих к наградам представили. — Я и говорю молодцы. — Ну да. Там после боя почти все машины на ремонт отправили. Ни одной без попадания. А у Хакимова, представляешь, в башню ахт-ахт два раза засандалила — и ничего, броню не пробила, хотя осколками экипаж посекло. — Фигасе, что за танки? Наши? — Не. Кавэшки модернизированные. Пушки из нашего мира стомиллиметровые, снаряды тоже наши, привозные. Но их скоро выпускать начнут, прошли испытания на все сто. Сам Ка Вэ тоже изменили, башня приплюснута, как у пятьдесятчетверки, двигуны тысячесильные. Хорошие машинки. Ходовая тоже сделана. Оптика там. Короче, испытывали их во всех категориях, не только как они поведут себя в бою. Я разговор двух генералов слышал, так что знаю. — Выпускать будут? — Наверное. Танкисты от них в восторге. Особенно те, что на старых Ка Вэ войну начинали. — А не проще пятьдесят четвертые или пятьдесят пятые сразу выпускать? — Ни фига. В начале войны, когда танки нужны как воздух? Небольшие переделки еще возможны, но полностью перепрофилировать производство под другой танк это уже время, которого у нас и так мало. Хотя… машины экспериментальные. Те, которых из-за ленточки в бой не посылали, возможности наших танков только по фильмам и знают. Может, уже начали какой завод оборудовать под пятьдесят пятые. Кто знает? Кстати, заметь, мы получаем множество битой техники, причем в основном старой. Двадцать шестые тдм или вообще монстры тэ тридцать пятые, грузят и отправляют их куда-то по железке. — А, так это я в курсе. Все побитые, в основном те, что трудно восстановить, а выкинуть жалко, к нам отправляют. Причем не в Белоруссию, а в Россию, накал патриотизма хотят поднять, что-то они там затевают, — задумчиво почесал я затылок. — Хорошее дело, может, под это дело еще что добудут? Ништяков много надо. — Голова у них на плечах есть, пусть думают. Тебе, кстати, не обидно, что в штаб отправили? — С чего бы это? Я тут квалификацию поднимаю. Опыт он и есть опыт. Да и нравится мне тут. Подо мной шесть операторов-радистов, вот ими я и командую. Общее руководство на Шапошникове. Он, знаешь, как развернулся? — Знаю, вчера с ним разговаривал, провел он мне экскурсию. — Черт, время, — воскликнул полковник, вскакивая. — Ладно. Сегодня встретиться не получится, давай завтра? — Вечером, часов в шесть встретимся в управлении. — Лады. Проводив взглядом спешившего Воронова, я собрал все, что осталось, и убрал в сумку. После ста грамм коньяка появилась легкая бодрость в теле. Мельком глянув на часы, решил идти к Гоголеву, вдруг раньше освободится. Мир СССР. Окраина Минска. Тяжелая танковая рота капитана Куницына. 18 июля. 15 часов 12 минут. — И что, выдержала? — недоверчиво спросил невысокий рыжий танкист. — Сам посмотри, там два сердечника торчат, — ответил Плохиш. Вместе с рыжим встали еще шестеро пришлых танкистов и стали осматривать башню — как наиболее пострадавшую часть, на предмет пробоин. Остатки роты капитана Куницына после рембата ждали погрузки на железнодорожной станции, их отправляли вместе с экипажами на завод, где временно расквартировался КБ, проводивший модернизацию танков. Однако приказ из штаба фронта перейти в подчинение представителя Генштаба фактически вернул их с платформ. За два часа с момента приказа они успели занять позиции на окраине города. То, что Минск готовят к сдаче — особо не обсуждалось и не афишировалось тоже, но все про это знали. Представитель Генштаба, тучный полковник с фамилией Бродман, не только снял роту с погрузки, но даже велел вывести все способные стрелять танки из рембата и подготовить из них неподвижные огневые точки, подчинив их все Куницыну. Вот сейчас как раз экипаж КВ-2, которого притащили на тросе и столкнули в неизвестно кем вырытый капонир и башня которого торчала в тридцати метрах от танка лейтенанта Хакимова, обсуждали прошедший шесть дней назад бой, проходивший в тридцати километрах от Минска. Незнакомые танкисты не только осмотрели кавэшку снаружи, но и изучили ее изнутри. — М-да. Как только броня выдержала? Нас вон с первого выстрела срезали. Прямое попадание в двигатель, — хмуро проговорил командир «двойки» старший лейтенант Проса. — Это экспериментальные машины. Скоро в общий выпуск пойдут, — ответил Хакимов, гордо оглядывая свой танк. Пока Плохиш рассказывал не верящему рыжему, который, кстати, тоже был мехводом, про ходовую, а Панин в красках описывал попадание их снаряда в лобовую броню «тройки»: «… у того аж двигатель вылетел сзади…», показалась наконец «эмка» полковника. — Товарищи командиры? Попрошу подойти ко мне, — приказал он, расстелив на капоте карту. Командиров осталось одиннадцать. Это только в самоходках командовали сержанты. В остальных танках, даже зенитных, командиры были в званиях не ниже младшего лейтенанта. — Так, товарищи командиры, ваша задача… Возвращаясь к своему танку, капитан Куницын размышлял над поставленным заданием. «Танков осталось одиннадцать. Восемь КВ. Три „тридцатьчетверки“, две самоходки и зенитки. Да еще эти пришлые. Хотя… Два КВ, „двойка“ и „единица“ тоже неплохо. Но куда мне восемь тэ двадцать шестых? Да еще у одного башня заклинена, вон экипаж починить пытается. Металлолом!» — …а вы что скажете, товарищ капитан? — отвлек комроты от размышлений вопрос одного из подчиненных, командира батареи самоходок старшего лейтенанта Скворца. Оказалось, шедшие рядом командиры вслух обсуждали тот же приказ. А приказ был странным. Было бы неудивительно, если бы их поставили оборонять город, перекрыв шоссе или другие важные подступы. Однако приказ был довольно четок и немногословен. Не оборонять, а именно охранять группу специалистов из Москвы и спецбатальон, которые сейчас как раз разгружались на станции. Вообще-то практически все железнодорожные пути были уничтожены, осталась только одна ветка на Минск, которую охраняли особо, но и она была готова к уничтожению. Дорога в основном использовалась для вывоза поврежденной и сгоревшей бронетехники, которую почему-то эвакуировали, даже если восстановить ее невозможно. Также трофейную технику и, конечно же, раненых. Санитарные поезда курсировали по ней постоянно. Так что ничего удивительного в прибытии не было, они и сами должны были отбыть по этой единственной нитке, снабжающей войска у города.