— Так точно, на хуторе. Боец, сбитый с ног, уже вскочил на ноги и, поняв, что я действительно свой, командир тройки разговаривал со мной, как подчинённый с командиром, склонился над третьим бойцом. Тот довольно стойко пережил бросок ножом, однако хоть и был жив, но продолжал оставаться без сознания. Ничего, затылочная кость крепкая, должен выдержать. У меня тогда выбора не было, это двое рядом шли, в трёх метрах друг от друга, а вот третий, которого я ножом встретил, в десяти метрах от них. Не успел бы я до него добежать. Да и вообще повезло, что дело в ельнике было, видимость ограничена, хоть старые иголки под сапогами и хрустели, но я смог выйти к ним за спину и атаковать. А то мало ли, очередью угостят. Думаю, пару минут, и он очнётся. Бросок слабый был, того же Путянина вряд ли бы из сознания выбил. Приняв от бойца обратно нож, я велел Трифонову, командиру тройки: — Путянина сюда, быстро… И пусть переводчика прихватит! Допросить тут одного надо, – последнее я произнёс себе под нос. К моему удивлению, Трифонов сам рванул за взводным, оставив со мной обоих бойцов. Оглушённый уже начал приходить в себя, открыл глаза и пошевелил рукой, явно не понимая, где находится. Подойдя, я нажал ему на шее на пару точек, тот поморщился, но глаза его прояснились, и он самостоятельно сел и прислонился спиной к стволу ёлки, машинально пододвинув к себе немецкий МП-38. Оставив бойцов общаться между собой, я отошёл в сторону, ожидая прибытия Путянина. Тот с половиной взвода на подхвате появился в ельнике через четыре минуты. — Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! – козырнув, подошёл взводный. Мы обнялись, радостно хлопая друг друга по спине. Другие бойцы смущенно жались чуть в стороне, так что я сам подошёл к каждому и обнял. У некоторых в глазах стояли слёзы. После всех приветствий я вернулся к Путянину и сказал: – Что вы тут делаете, спрашивать не буду, и так понятно, что выполняете задания командования. Ты мне вот что скажи. Получилось? — Да, у нас целая область освобождена. Силы накапливаем, вооружаемся и подразделения формируем, два полка уже участвовали в боях, хорошо так вломив немцам. Артиллерия очень помогла, – кивнул взводный и, нахмурив лоб, добавил: – Правда, последние два дня какие‑то странные дела твориться начали… Странные, понять ничего не могу. — Да? – заинтересовался я. – Ты мне об этом чуть позже расскажешь, а сейчас идём до моего лагеря. Там я тебя и выслушаю, ну и сам отвечу на некоторые вопросы, которые у тебя наверняка появились и скоро ещё появятся. Почти сразу пришлось рявкнуть на бойцов и огорчённо покачать головой. Красный как рак Путянин быстро навёл порядок, и мы вдвоём неспешным шагом направились к моему лагерю, а бойцы сопровождали нас боевыми тройками боковыми дозорами, а также тыловым. Вперёд тоже ушла тройка. А то не пойми что, гурьбой за нами пошли, как будто инструкций не знают по движению на вражеской территории. В лагере, когда бойцы сообразили, кто был привязан к стволу ели и смотрел на них с выпрямленной спиной и гордым взглядом, они такие взгляды, что бросали на меня, какие я не видел никогда ранее. На меня смотрели как на бога, чуть не смутили подлецы, пришлось делать невозмутимый вид и спокойно общаться с бойцами и командирами. Двое переводчиков из взвода пришлись к делу. Пока один изучал портфель, открывая и бегло просматривая папки в поисках интересного, второй пытался допросить генерала. Но тот отворачивался и брезгливо поджимал губы. К этому времени его уже отвязали, вытащили кляп и посадили на его же чемодан. Тот закинул ногу на ногу, надменно поглядывал на нас, испуга в его взгляде не было. — Он нас хорошо понимает, – сказал я переводчику, на миг оторвавшись от беседы со взводным. Тот рассказывал о том, что происходило в Иванкове после моего ухода. – Я ему предложил морду набить, так он с таким возмущением посмотрел. Так что всё он понимает, просто говорить не хочет… Брезгует, падаль. — Разговорим, товарищ старший лейтенант, – уверенно кивнул боец–переводчик. – И не таких раскалывали за последние дни. — Ну–ну, – с сомнением посмотрел я на него, после чего, снова повернувшись к Путянину, спросил: – Что там со Смеловым? Мы сидели и беседовали прямо на хвое, пока бойцы работали в лагере. Шестеро организовали внешнее кольцо охранения, четверо с переводчиками работали по документам и генералу. Один ухаживал за лошадьми, сняв ведро, пошёл за водой, а двое оставшихся, после того как выслушали распоряжения взводного, ушли в сторону не такого уж и заброшенного хутора. — А что Смелов? После того как мы два лагеря с командирами освободили, их почти полторы тысячи оказалось, пришлось ему передавать командование старшему по званию командиру. Это полковник Титов, бывший командир стрелковой дивизии. — Хм, знаю такого, встречались, вполне грамотный командир, – кивнул я и, заметив, как на меня с интересом посмотрел Путянин, велел ему: – Продолжай. — Кроме лагерей с командным составом освободили ещё девять лагерей, в основном с рядовым составом, численность на данный момент нашего корпуса доходит до двадцати шести тысяч человек. Сформировано три стрелковых полка, одна бригада четырёхтысячного состава, артиллерийские части, даже танковые. Ещё несколько частей на стадии формирования. — Конкретнее? — Этого я не знаю, в штабах не сижу, – удивлённо посмотрел на меня взводный. – Моё дело с автоматом у немцев по тылам бегать. — Давай дальше, – улыбнулся я. — Так вот. Три дня назад Смелова сменил Титов, командовать он начал довольно неплохо, началось формирование двух стрелковых бригад. Вооружения как раз хватало для них и трёх дивизионов, двух миномётных и одного пушечного. Трофеи от охранной дивизии взяли приличные, даже пара пушечных броневиков. Было чем комплектовать бригады. На складах даже три тяжёлые гаубицы отыскались, и из них сформировали неполную батарею. Она на подступах к Иванкову стоит, прикрывает дороги и шоссейный перекрёсток. Грамотный командир полковник, это так. Только вот на командные посты он начал ставить своих людей. Начальник штаба – подполковник Серебряков, начальник разведки – подполковник Ильин. Начальник артиллерии – подполковник Грошев. Замы все майоры да капитаны. Смелова поставили на должность зама в оперативный отдел, теперь он планирует операции, Титов их утверждает, а мы всё выполняем. Держим железные и шоссейные дороги, чтобы немцы не смогли снабжать свои войска. — На обстановку это не особо повлияет… если только наши двинут, – покачал я головой. — Так наши и двинули… вы что, не знаете?! – удивился взводный. — Мне об это не сообщали, да и откуда мне знать? Я эти две недели ни с кем не общался. Так что там с нашими? — Фронт двинул вперёд! Порвав линию обороны противника, он углубился где на шестьдесят, а где и на сто километров! – торжественно сказал Путянин. – Ну а все резервы и обеспечение к немцам идут через две железные дороги, одну мы полностью перегородили, вторую пока нет. Силы не хватает, только обстрелы ведём. Когда попадаем, когда нет, плохо ещё работают артиллеристы и корректировщики. — Опыт наработают, нормально будет, – отмахнулся я, обдумывая услышанные новости. – Ладно, что там по корпусу? — Да что, новое командование по–новому метёт. Многие ваши приказы были отменены, корпус закапывается, причём серьезно так закапывается. — Обычная рабочая обстановка, – кивнул я. – Семёнов что? Игнатьев? — Они на Большой земле. У нас воздушный мост организовали, так вот, уже пять дней, как вывозят командиров, артиллеристов, лётчиков и танкистов. Лётчиков всех вывезли, большую часть танкистов и артиллеристов тоже. Остались только те, кто действительно необходим. Слух среди бойцов пошёл, что нас бросить хотят на произвол судьбы, хотя политработники их стараются убедить в обратном. Что, мол, такое количество командиров избыточно, а танкисты да лётчики так вообще не нужны. А у нас целый танковый батальон под Иванковым стоит. Командиров четыреста человек осталось, едва хватает на роты ставить. Мы вчера на задание вышли, но перед уходом я со Смеловым пообщался. Странное творится в партизанском крае, очень странное. Разведчики три дня назад немецкого капитана какого‑то притащили, а что и как, даже слухов нет. Особый отдел за этим бдительно следит. Однако Титов и штабные командиры что‑то нервничать стали. Смелов тоже не в курсе, до него информацию от немца не довели. — Интересные сведения, – задумался я и, покосившись в сторону немца, пробормотал: – Чую, ответ на всё это есть у генерала… Что там контрразведка? Усиленно искала меня? — Кстати да, всех расспрашивали, даже меня. Три дня назад мы выехали за нашу зону безопасности и что‑то искали в одной роще. Мы как раз обеспечивали охрану, так что я там присутствовал… — Нашли что? — Около свежей воронки они долго ползали, копались там. Нашли разорванную командирскую фуражку, там на обороте сохранилась надпись: «Фролов В. А.» Долго совещались, спорили, после этого мы вернулись обратно, а они этой же ночью вылетели в Москву, я сам слышал, какой у них маршрут. — Никто не остался? — Из них нет, из штаба фронта представители были… Только я не знаю, на месте они или нет. Мы на базе мало бываем, в основном взрываем что‑то или за пленными ходим. Вот и сейчас дали задание уничтожить этот мост, – открыв планшет и достав карту, указал взводный свою цель. – Причём срочно. Сегодня ночью мы его и уничтожили. Двух канистр бензина хватило. Потерь нет. Тут отсыпались перед возвращением. Слушал я Путянина с хмурым лицом. Даже взводному показалась странной та нервозность в штабе партизанского корпуса, как его называли на Большой земле. Для меня все эти недосказанности били набатом. Похоже, парни действительно влипли в неприятности. — Командир, на вас у них что‑то серьёзное есть? – со всей серьёзностью поглядев на меня, спросил вдруг Путянин. — Не занимай голову. Как это ни смешно, ищут меня не для того, чтобы арестовать. Тут как раз ситуация наоборот… Хм, не думаю, что нужно раскрывать, но приоткрою завесу тайны. Я работаю лично на товарища Сталина через одного из его порученцев. Вся обстановка на том участке фронта, где я воевал, шла через меня. Правдивая, а не то, что в штабах приписывалось. Скажем так, этим я наступил на мозоль некоторым маршалам и генералам. Некоторые из них пострадали, а один так вообще был расстрелян. Меня начали искать, пришлось ложно умереть. До этого я воевал, будучи командиром зенитного дивизиона ПВО–ПТО под видом старшего лейтенанта Фролова. Как видишь, меня снова нашли. — О–о-о, – вдруг протянул Путянин, огромными глазами взглянув на меня. — Что? – насторожился я. — Да капитан тот, старший у контрразведчиков, газету давал мне почитать. На первой странице была колонка о награждённых за бои сорок первого года. Там была обведена карандашом заметка о старшем лейтенанте Фролове, его посмертно наградили званием Героя Советского Союза и внеочередным званием. До этого я знал, что награждают посмертно, да и читал, но что ещё и звание дают, об этом ещё не слышал… Командир, о чём задумались? — Что? – вырвался я из раздумий и, вернувшись к теме разговора, пояснил: – Не обращай внимания, это мне послание было через тебя. Смысл его в том: вернись, мы всё простили. — Так вы вернётесь? — Я на задании, – с нарочитым удивлением посмотрел я на взводного. – Связи с порученцем я не терял. Думаешь, почему я так внезапно сорвался и бросил вас?.. Не надо возражений. Именно бросил. Просто у меня был приказ, личный приказ самого Сталина. Я должен уничтожить Ставку Адольфа Гитлера. Мои слова вызвали эффект разорвавшейся бомбы. До этого бойцы занимались своими делами и не слушали нас, так, поглядывали иногда. А тут некоторые даже подскочили. Это означало, что нас всё‑таки подслушивали. Ну, приврал немного со Сталиным, а задачу я для себя поставил именно такую. По крайней мере если не уничтожить, то хотя бы проредить. — Но как?! – воскликнул Путянин. — Думаешь, я в Берлин собрался? Без знания языков и особенностей жизни Германии? Нет, парень, тут дела серьёзнее, – достав свою карту, я указал у Винницы обведённый круг, куда попало несколько деревень. – Вот тут находится штабной бункер, названный «Оборотнем» куда и должна в этом месяце переехать Ставка Гитлера. Именно этого я и ждал. Да не судьба, охрана оказалась слишком усилена, посты, секреты, незаметно не подойдёшь. По плану я должен был провести разведку и выступить куратором этой операции, ваш корпус должен был участвовать в уничтожении бункера. Но после того как я переслал материалы по разведке охраны окрестностей бункера в Москву, пришёл приказ сниматься и отходить. Атаку бункера посчитали бесперспективной. Не сможем мы его захватить наличными силами, только людей положим зазря. Мне поступил приказ не обнаруживая себя отходить, да вот этот немец случайно попался, а я более чем уверен, что он из Ставки. Чтобы там не поднялся переполох, я уничтожил взрывчаткой его машину, но нас всё равно искали. Трижды видел, как летал самолёт–разведчик и шастали по округам поисковые партии. Ночью у всех деревень взлетали осветительные ракеты. Искали нас очень серьёзно. — Так вот почему охрана у моста усилена была, – кивнул задумчиво Путянин. — Может быть. Как бы то ни было, но нужно этого генерала со всеми его документами и вещами отправлять в Москву. Воздушный мост у вас ещё действует? — Вроде ещё да. Хотя точно известно, что мы уже два транспортника потеряли. Немцы перегнали к нашей области истребительную часть. Они ночью летают. — Ночники, я понял, – кивнул я. В это время к нам подскочил боец, что просматривал папки и документы из портфеля генерала. Вид у него был слегка бледный, и он был изрядно взволнован. — Командир, кажется, нашёл. Мне потребовалось час времени, чтобы разобраться и хотя бы примерно найти возможность противодействия. Большая земля и штаб партизанского корпуса несомненно знали, что происходит, да, несомненно знали. Значит, информация такая. Наши двинули, причём, как это ни смешно, именно на Харьков. Пошли довольно неплохо, освобождая оккупированные немцами земли, о чём вот уже несколько дней трубило советское радио. Образование партизанского края, освободившего и удерживающего территорию, по которой проходит одна из железнодорожных веток, несомненно поставило нацистское командование в неудобное положение, но заранее накопленных резервов вполне хватило, чтобы контратаками остановить наступление Красной Армии, более того, даже частично отбросить и создать два котла, где сейчас варились четыре наши дивизии. Конечно, внезапно появившиеся и организовавшиеся партизаны неплохо помогли при наступлении наших, и немцы тоже это понимали. Именно поэтому, несмотря на нестабильный пока фронт, где перемалывались за день десятки частей с той и другой стороны, они смогли найти два корпуса, пехотный и моторизованный, для окончательного и бесповоротного уничтожения угрозы в своём тылу. Пехотный корпус, который находился под Киевом на пополнении и переформировании после зимних боёв, уже двинулся в сторону партизанского края. Подразделения моторизованного корпуса, которые экстренно перебрасывали из Франции, также были на подходе. Три дня, и колечко вокруг партизанского края замкнётся, и тогда всё, крах. Именно об этом знали Генштаб и командование партизанского корпуса, и именно это они не доводили до бойцов и командиров подразделений. Командованию Красной Армии кровь из носу нужно было, чтобы партизаны дестабилизировали обстановку под Киевом и оттягивали на себя эти части, потому как на фронте для немцев они придутся ой как к месту. И так там всё держится на тонкой нитке, перевеса ни у кого нет, наши вот–вот в оборону встанут. А теперь об этом узнал и я. — Что делать будем, командир? – тихо спросил Путятин. Он отнюдь не был дураком и смог разобраться в обстановке. Я сидел, прислонившись спиной к стволу ёлки, и думал, когда этот вопрос вывел меня в реальный мир из поиска решений, как избежать беды. Открыв глаза, я натолкнулся на насмешливый взгляд немца. Ответив на него своим твёрдым с примесью ярости, я резко встал и отрывисто начал отдавать приказы: — Взводный, слушай мой приказ! Сейчас берёте немца в охапку и галопом мчитесь в штаб корпуса, где передаёте его на руки командованию. Как переправить его на Большую землю, они сами решат. Обо мне ни слова, бойцов об этом крепко–накрепко предупреди. Укажите в рапортах, что захватили его лично, случайно, во встречном бою. Обо мне не сообщать! — Никому? – тихо спросил Путянин. — Только Смелову, скажешь ему, что я буду ждать его вот тут, – указал я на карте, после чего так же тихо добавил: – У меня всего сутки на решение, как вытащить корпус из той задницы, в которой он вот–вот может оказаться. Всё, бегите. Чем быстрее вы вернётесь на базу, тем быстрее мы начнём действовать. Бегом, бойцы! Диверсанты собрались мгновенно, буквально через две минуты я остался в ельнике один. Подойдя, я похлопал Принца по шее и, наклонившись, умылся ключевой водой из ведра, что стояло рядом с лошадьми. Те уже попили, это было четвёртое ведро, которое принёс боец. Умывшись, я посмотрел на небо, которое виднелось в просвете между елок, и, хмыкнув, пробормотал: — Я ещё, конечно, не всё продумал, но выход тут один… Как в сорок первом, вырываться из вот–вот сомкнувшихся колечек и по тылам немцев. Ведя коней в поводу, я вышел с ними из ельника и, вскочив в седло Принца, осмотрелся и ударил каблуками по бокам коня. Пора браться за великие дела. Интересно, как сделать так, чтобы войти в штат командования корпусом? То, что меня там примут с распростёртыми объятиями, я сомневался. Нужно поговорить и посоветоваться со Смеловым, он там уже пару недель варится, кухню должен знать. Когда послышался гул моторов нескольких машин, я насторожился и выпрямился. Вдали, в двух десятках километров, постреливала артиллерия, но редко, больше беспокоящий огонь, так что было достаточно тихо, чтобы я расслышал машины. Место встречи я назначил на лесном перекрёстке в шестнадцати километрах от Иванкова. В этом лесу, как выяснилось, уже стояли какие‑то части и подразделения партизанского корпуса, но я старался с ними не пересекаться. Только на дороге вчера вечером меня остановил пост, но узнав, что я свой, знания фамилий комкора и другого начальства вполне хватило для опознания, пропустили дальше. Пароля я не знал. А про дислокацию подразделений я узнал просто, по дыму от костров и немногочисленных кухонь. Последних не хватало, даже трофеи не решили этот болезненный вопрос.