Когда нас строем заводили в столовую, я отлучился на минутку в туалет и там «оделся», поэтому, когда тот спросил, я стал демонстративно себя осматривать, после чего посмотрел на него и сказал: — Ширинка застёгнута, да у меня вообще её нет. В чём тогда проблема? — В чём проблема? Твоя наглость, с которой ты нарушил приказ? — А кто ты такой чтобы что-то приказывать мне или решать за меня? Хочу я компот, я буду пить компот, а ты для меня вообще не авторитет. — Серебряков! — возмутилась моим хамским тоном, другая вожатая. — Да вы меня достали уже. Я же сказал, Бор я, а не Серебряков. — Не нужно ссориться, — остановила нас та вожатая, которая первой завела со мной речь у озера. По виду она была самой адекватной из вожатых и, похоже, действительно любила детей. — Андрей, твои родители сказали, что ты очень хороший художник, поможешь мне с плакатом? — Ну-у, ладно, — протянув, согласился я. — Хоть спасибо сказали, как Серебрякова зовут, а то никто из детей не знает. Пока вожатые шушукались у себя за столом, парень бросал на меня нехорошие взгляды, я явно пошатнул его авторитет среди пионеров, я вернулся за столик, на своё место и добил компот, ложкой достав все ягоды. — Ну ты даёшь, с Палычем ругался, — тихо шепнул мне сосед справа. — Палыч это кто? — уточнил я. — Старший вожатый. — А-а-а, этот сопляк. Да и не ругался я с ним, оборзел он, вот и поставил на место. — Он между прочим боксёр. — Ну и что, я тоже русбоем владею, да и не будет он бить ребёнка, это не педагогично. Тут нас подняли и погнали из столовой, остались только дежурные которые как сонные мухи начали собирать посуду. На выходе меня сразу выдернули из строя, та самая вожатая, что доброй была. Её все пионеры и пионерки любили за эту самую доброту, звали её Ольгой Петровной, и было ей шестнадцать лет. — Идем в клуб, там комната есть для рисования, покажешь, что ты умеешь. — Угу, — кивнул я и последовал за девчонкой. До Петровны она пока не доросла, до Ольги вполне, так и буду её называть. Та оказалась ещё той трещоткой, когда мы вошли в худкабинет, то она не замолкая ни на минутку, описала что где лежит, какой плакат нужен и какое ему лучше придумать название. — «Пионерский отдых» подойдёт, — быстро согласился я. — Всё иди, а то у меня от тебя уже голова болит. Та не успела описать своё виденье, как должны были отдыхать пионеры, я свои конечно имел, но не думаю что пионер на «Майбахе» с толстой кубинской сигарой в зубах с двумя сисястыми девками по бокам её обрадует, или пионерку на иностранном пляже в мини купальнике окруженную брутальными самцами, поэтому пришлось подумать. Естественно когда нашёл что рисовать, то воспользовался магией и краской, что имелась в кабинете. Ольга пришла через два часа, а так как на головоломку с рисунком у меня ушло пару минут, на написание даже меньше, то я успел отдохнуть и даже немного почитать. — Что читаешь? — спросила та, входя в кабинет и подходя ко мне. Взяв книгу по магии направления тени в руки, она осмотрела обложку, а потом с недоумением полистала страницы. — Что-то мне этот язык незнаком. На каком языке это написано? — На древнешумерском, — ответил я, осторожно забирая книгу. — Этой книге больше двух тысяч лет, поэтому поосторожнее. Раритет всё-таки. — Ты знаешь этот язык?… — изумилась вожатая, но здесь она увидела плакат, стоявший прислонённым к ножке стола, и замерла в восхищении с широко распахнутыми глазами, невольно выдохнув. — Какое чудо. — Что опять не так?! — возмутился я. — Я тебя уже боюсь. — Нет всё так, — та схватила меня и подняв над полом прижав к крепкой груди, стала кружить. На девок я особо не смотрел, не интересовали они меня. Как ценитель, как взрослый с мужчина в детском теле, оценить и полюбоваться красотой мог, но как полноценный мужчина я ещё не вырос, поэтому женщины для меня действительно интереса не представляли, а здесь я млел, положив голову на грудь. Кстати, Ольга лифчика не имела, это чувствовалось, да и холмики у ней на ощупь оказались ох какие волнительные. Та не сразу поняла, что её целенаправленно ощупывают, поэтому когда сообразила сразу поставила на пол, с подозрением меня разглядывая, а наткнувшись на мой невинный взгляд ангелочка, смутилась и отвела взгляд. — Директор приехал, — наконец прервала она затянувшееся молчание, продолжая рассматривать рисунок, после чего взяла плакат в руки. — Он хотел с тобой поговорить. Твой плакат думаю задобрит его. Идём. Она взяла плакат в правую руку, а меня левой, и повела из кабинета на улицу, а потом и в сторону административного здания. Глядя на её волнующую походку и колышущиеся прелести пониже спины, я вздохнул, мысленно попричитав: Эх, где мои семнадцать лет? Директор оказался мужиком нормальным, отчитал меня конечно за побег, я уже не обижался, что мне приписывают чужие поступки, Серебряков так Серебряков, после чего он, как и Ольга, стал любоваться плакатом. Если бы здесь существовали глянцевые журналы, то плакат как бы был срисован с них, в смысле яркостью красок и глянцевой красотой, а рисунок был простой и незамысловатый. Озеро, где купаются и радуются пионеры, я там топлю Гаврюшу, а на берегу стоит Ольга, которая с тревогой следит за детьми. На шее у ней висит свисток, у ног лежит красный спасательный круг, этакая мать-героиня. — Скажи, КАК?! — закончив любоваться рисунком, спросил директор лагеря. Как мне было известно, он был учителем математики в школе в райцентре, и в летний период становился директором пионерлагеря. Со слов тех же пионеров, был он директором хорошим, и добрым, справедливым. — Ну как, — пожал я плечами. — Природный талант не скроешь. Чувство прекрасного у меня хорошо развито, глазомер, память… — Ага, и скромность, — хмыкнул в усы директор. — Ну да, и скромность, — согласился я с ним. — Помогли мне нарисовать этот плакат. — Вешать его на стенд мы не будем, завтра еду в райцентр, туда всех директоров пионерлагерей вызвали, ЧП какое-то, вот, покажу этот плакат. Похвалюсь самородком, что имеется у меня в лагере. Посмотрев в потолок, я скромненько так протянул: — А я ещё крестиком вышивать умею-ю. Похоже, мультфильм про дядю Фёдора и кота Матроскина здесь ещё не было, поэтому и директор и Ольга засмеялись над моими словами. Шутка незамысловатая была, но прошла, простые здесь люди живут. — Всё иди, занимайся по распорядку, — отпустил меня директор, а вот Ольгу попросил остаться. Я только и успел отойти от домика, где был кабинет и жилая комната директора, как вожатая меня догнала. — Твоя группа сейчас на огороде, грядки полет. Есть предложение, мальчишки не особо по огороду охочи, может, снова порисуешь? Стенд то ведь пустой. — Ладно, пользуйся моей добротой. Что рисовать? — Можно что-то новое, но прошлый плакат у тебя очень хорошо получился, можешь повторить? — Я конечно не копиист, но проблем не вижу, могу, — согласился я. Меня снова отвели в клуб, где я за пару минут, сделал новый плакат. Зарисовки с прошлого раза у меня были, плёвая работа. Кстати, если кто думает что здание клуба отдельное, то он ошибается. Актовый зал и столовая это одно и тоже, просто используются они по мере надобности. Сцена там тоже была, а вот за сценой несколько комнат, одна из них как раз и есть кабинет, где хранился инвентарь, краски и остальное. Тут я и занимался своей живописью. Так что когда Ольга пришла, снова через два часа, к ужину, судя по времени, тот был давно готов, а я сидел с привычной книгой. Несмотря на то что я создал фактически копию, Ольга снова ахнула, так как на плакате появились новые персонажи. Вышка спасателя, где сидел в одних плавках директор, с мускулатурой для него, я, наверное, перегнул, свисток с шеи Ольги переметнулся к нему. Сама Ольга в закрытом купальнике, но с грудью больше на один размер, это моя месть за тисканье, стояла по пояс в воде, помогая маленькой девочке учиться плавать. Ребят и девчат в воде прибавилось, надувных матрасов пририсовал, да и озеро чуть увеличил, а то его на всех не хватало. Вот в принципе и всё. Ах да, я продолжал с весёлой улыбкой топить Гаврюшу. Раз про него ничего не сказали, значит можно. Позади, был транспарант с названием лагеря. Всё как полагается. Ольга долго крутила плакат в руках, бросая на меня странные взгляды, видимо уже рассмотрела, что размер я ей прибавил, после чего велев идти на ужин, выпорхнула наружу, забрав плакат. Ну а вечером, когда я вышел из столовой-клуба, то на стенде обнаружил тот, первый фото-рисунок, второй видимо директор решил взять с собой. Ну да, когда ещё такую мускулатуру доведётся продемонстрировать. На рисунке, правда, но всё же. Конечно же, прямую фотокопию я не делал, а то пойдут вопросы, где следы кисти и всё остальное. Нет, эти следы были, краска подсыхала, маралась и пахла и ясно показывала, что рисунок был сделан недавно. Это чтобы вопросов ко мне было поменьше, но как оказалось их наоборот стало больше. Выяснилось что такие плакаты, но в сильно грубом исполнении рисовали от суток до нескольких дней, а я за пару часов справлялся с куда более сложной работой. Со мной об этом директор говорил, когда отловил после ужина, большая часть детишек разбрелись кто куда, а меня он поймал на спортплощадке, где я разглядывал турникеты. Мы прошли в его кабинет, там он и стал беседовать со мной, пытаясь выпытать, как я так быстро и на удивление качественно рисую, но я всё списывал на природный талант. Надеюсь, в своём присутствии он рисовать меня не заставит, опозорюсь. Когда мы закончили, то вышли из домика, рядом с которым стоял «запорожец», тот самый «горбатый» который я уже вдел в этом мире. Только этот бежевого цвета был, светлого такого, а не зелёного как я видел, и тоже сверкал как новенький. — Недавно взяли? — спросил я у директора, кивнув на машину. — В феврале. Как ветерану без очереди дали. Я уже знал, что сейчас не шестидесятый год, а лето шестьдесят первого, с бутылкой я немного обманулся, на год даже. — Сколько лошадок? Прогон давали? — заглядывая в салон, спросил я. — Двадцать три лошадиные силы. А про прогон, о чём ты? — Дед такой же купил, только зелёный. Его водитель на служебной машине возит, «запорожец» дед мне отдал, я на нём уже год гоняю. Хорошая машина. Я на трассе сотню дал. Идёт, но управление не то, да и комфорт. В гаражах у деда мне шумоизоляцию салона сделали, лучше стало, тише. — Подожди, какой дед? Какая машина? У тебя же родственников кроме родителей нет. — Ну вы и тупые-е, — посмотрев на директора, покачал я головой. — Я вам сто раз говорил, что я Бор, а не Серебряков. Мой дед Герой Советского Союза, гвардии полковник, командир истребительного полка. Он сейчас в Средней Азии служит, под Алма-Атой. Там правда трасс нет, одни направления, но и гаишников раз два и обчёлся. Тем более они знают, что это за машина и меня не останавливают. — Подожди, — потряс директор головой. — Так ты что, действительно не Андрей Серебряков? — Я вам уже устал это говорить, но повторю. Нет, я не Серебряков. — Как ты здесь тогда оказался?! — Искупаться решил, а меня под ручки и к вам в лагерь. — Чёрт! — невольно вырвалось у директора, и он стал ходить взад вперёд у бока машины, рядом с которой я стоял. Видимо ему что-то пришло в голову и он остановился рядом со мной. — Так ты говоришь уже ездил на такой машине? — Ну не на такой. У моей движок форсирован до тридцати пяти лошадиных сил, да кабина под мой рост переделана, но да, похожая. Тут я не врал, не про переделки, а про машину. Дед, «запорожец» холил и лелеял, и хотя у него ещё была «двадцать четвёртая» «Волга», но о «горбатом» он реально заботился. Это была первая машина, на которой я сам проехал за рулём, дед учил, когда мне было одиннадцать лет. — Держи, прокатись, — протянул тот мне ключи. — Легко, — сразу откликнулся я. Я просто не мог не воспользоваться такой возможностью, чтобы сделать копию. Машинка была симпатичной и иметь её в запасе, чтобы использовать в случае нужны, было бы неплохо. Пионеров вокруг прибавилось, они и раньше со стороны наблюдали за нашим общением, а когда я открыл незапертую дверь и сел в машину, после чего зазвучал стартер и, схватившись, заурчал мотор, так вообще собрались в большом количестве. Сидеть мне пришлось на краешке сиденья, чтобы доставать до педалей и смотреть на дорогу над приборной панелью. Правда машина стояла капотом к стене административного здания, но мне не составило труда лихо развернуться, и быстро переключая скорости, на сорока километрах в час выехать за ворота, удаляясь в поле. Отъехав километра на три, здесь меня со стороны лагеря не видно было, я остановил машину и заглушил её, с улыбкой вспомнив ошарашенное лицо директора, что остался стоять у крыльца своего домика. Покинув машину, я достал из котомки амулет снятия слепка, и сделал его с машины. Это заняло минуту, но амулет справился. После этого я вернулся в салон, развернулся и покатил обратно, въехав во двор лагеря и подогнав машину на место стоянки. — Движок слабенький, — пожаловался я директору, возвращая ему ключи. Тот стоял и ожидал меня с невозмутимым лицом, но судя по ауре у него явно бушевали внутри немалые эмоции, но с моим появлением преобладать начала одна, облегчение с вкраплением лёгкой радости. Ну да, и я вернулся и машина целая. — Всем пионервожатым, немедленно ко мне в кабинет! — громко приказал директор и направился в свой домик, куда потянулись вожатые, так как весь лагерь был здесь. — Ну ты даёшь, — похлопал меня по плечу паренёк лет двенадцати на вид. — Где ты так лихо гонять научился?