– В никуда, – просто ответил я. – Женщина? – проницательно поинтересовался тот. Кивнув, я посмотрел на него: – Они всегда такие безжалостные? – Она когда-нибудь говорила, что любит тебя? Озадаченно потерев затылок, я с некоторым удивлением ответил: – Никогда. Нам было хорошо вместе, я думал, это естественно. – А ты ей о любви говорил? – Да, – вздохнул я. Я осмотрелся: пустынная улочка была скрыта мелким дождём, я смаргивал воду, что попадала на лицо, однако вывеску у здания, где сидел старик, всё же рассмотрел – «Оружейная мастерская Кетнера». – Так вы оружейник? – Старый мастер, – пыхнув трубкой, кивнул тот. Вздохнув, я потянул из-за пояса сзади пистолет и, взвесив его в руке, подкинув и поймав за ствол, подошёл и протянул старику. – Подарок, мне без надобности. Тот его взял, с интересом осмотрел, после чего легко сделал неполную разборку, видимо, такое оружие мастер уже держал. Хотя если он действительно мастер, то и с незнакомым оружием будет обращаться как со своим собственным. Следом я отдал запасной магазин. Старик подтвердил мои догадки. – Видел я несколько лет назад такой пистолет, приносили мне на починку. Наградной. Лётчик из эскадрильи «Нормандия-Неман». Да и раньше я их видел, даже свой был. Трофей… Ты русский? – Русский. – Приходилось мне с ними встречаться. Я был оружейным мастером в армии Манштейна. Едва смог выжить. Повезло, что во Францию удалось уйти. Сейчас живу здесь. – Бывает, – согласился я на немецком. – Смотрю, и наш язык знаешь? – Способности имеются. Ладно, старик, прощай. Мастер молча смотрел, как я ухожу вниз по улице, но не успел я отойти и на десять метров, как он крикнул: – Погоди! Проходи ко мне, у меня тепло, очаг, попьёшь горячего чая. Остановившись, я задумчиво обернулся. Чай? В принципе, почему бы нет? Одиннадцать месяцев спустя Девятое июня. 1971 год. 14 часов 07 минут. Париж. Лавка «Оружейная мастерская Кетнера» – Что скажешь? Есть шанс восстановить? – спросил жандарм. – Приварить если только, – ответил я, внимательно осматривая старинную шпагу. – Следа не будет видно, но сварка – это не кузнечный молот. Как коллекционный экспонат можно будет использовать, но не как оружие. – Это семейная реликвия. Сын младший учудил: снял со стены и давай играть, вот и доигрался. – Это сколько же ему лет, что он шпагу сломал? – удивлённо приподнял я бровь. – Пять лет. – Шустрый малый. – Как старик? – тихо спросил жандарм, кивнув на одну из дверей. Вопрос заставил меня помрачнеть. Старик за этот год стал мне отцом и дедом, и я тяжело переживал его болезнь. Денег не хватало, хотя я тайком и подзарабатывал на вокзалах, поэтому, для видимости, приходилось пахать в две смены. Как ещё объяснить, откуда у меня деньги? С другой стороны, и опыт рос семимильными шагами. Сейчас я фактически сравнялся в умениях со стариком, а тот о-го-го какой мастер! Его не только во Франции знают, но и в других странах. Да и то, что он впервые за несколько десятков лет взял себе ученика, долго обсуждалось в оружейных кругах. Этих оружейников я знал, они часто бывали у нас в мастерской, порой по нескольку часов беседуя со стариком. – Плохо, больше месяца уже не встаёт. Сиделка при нём постоянно. Врач каждый вечер заходит. Сказал, он просто старый, его время пришло. Восемьдесят семь лет всё же. – Сколько дают? – Не больше недели. – Наследник, получается, ты? – Нет, мы с дедом уже говорили об этом. Он мне оставляет в наследство свой опыт и умения, что передавал за этот год. Я, бывало, по пять часов спал в сутки, он безжалостно поднимал меня и заставлял работать. Даже удивлялся, пятилетнюю программу обучения я проглотил за полгода. Смог, успел всё передать, но мне от этого не легче. Не хочу его терять. – Понятно, – вздохнул жандарм. – А кто тогда наследник? Ты не думай, всё же это моя улица, я должен знать. – Наследник – его сын. Вот тут жандарм искренне удивился: – У старика есть сын? – Было двое. Младший ещё во Вторую мировую сгинул на фронте под Ржевом, считается пропавшим без вести. Остался один. Вот о нём я ничего не знаю, кроме имени – Клаус. Они не поддерживают связь друг с другом. Не знаю почему. Адвокат в курсе, и в случае смерти свяжется или с сыном, или с его родственниками. У того вроде дети есть. – Поня-атно, – протянул жандарм. – Так, когда шпага будет готова? – Вы торопитесь? – Честно говоря, да, через несколько дней у отца именины, нужно, чтобы шпага висела на месте. Целая. Родственники, которые приезжают к нам из разных городов, снимают её со стены и любуются. Говорю же, семейная реликвия. – Через пару дней приходите. В субботу. Двенадцатого. Сделаю. Только рапира укоротится. – Это ещё почему? – Придётся спиливать места разломов. Тут имеются микротрещины. – Я ничего не вижу. – Я тоже, но они есть. В микроскоп можно увидеть, он есть в мастерской, но это ни к чему, я и так знаю, что они есть. Такие сломанные клинки нам на ремонт приносят не в первый раз. – Насколько укоротится? – Примерно на два сантиметра, но я постараюсь сделать так, чтобы не больше чем на полтора. От трещин всё зависит. Не думаю, что кто-то заметит, что рапира стала чуть короче. – Хорошо, делайте. – Убрав в карман квитанцию на ремонт клинка, жандарм посмотрел на наручные часы и заторопился, видимо, куда-то спешил. Я прошёл в мастерскую и, зажав оба обломка в тисках, стал в лупу осматривать место разлома. Жандарм солгал, шпага была сломана точно таким же клинком. Странно. Он же должен был понимать, что я увижу след чужого клинка. Более того, были и щербины от него же. Щербины я при приёме отметил, шесть штук, они были внесены в наряд по осмотру оружия. Не знаю, что там за пятилетний ребёнок, но он по серьёзному рубился с кем-то, причём используя силу взрослого человека. Даже я такие удары вряд ли нанесу. Нет, жандарм явно что-то утаил. Ну да ладно, это его дело. Приготовив инструменты, я занялся работой. У меня ещё был старый браунинг, но его я отложил, это не к спеху. Хозяин только через две недели вернётся во Францию, успею почистить ударно-спусковой механизм. Кто-то вдавил в него целый тюбик клея, вот мне и принесли на чистку, затейники. Занимаясь шпагой, я продолжал размышлять о старике. Он уходил, это было видно. Тяжело наблюдать, как уходит дорогой для тебя человек. Я даже предложил сына его вызвать, но он впервые на меня накричал. Не знаю, чем тот провинился, но старик не желал его видеть. До сих пор не простил. Жизнь и учёба в мастерской пролетела для меня, как калейдоскоп. Как только я согласился стать учеником старика, тот на меня насел. Да ещё как насел, даже мой трудоголизм пасовал перед энергией старика! Я реально ложился спать за полночь, а вставал до рассвета. И работал, работал, работал… Сейчас я понимаю, почему старик торопился. И ведь успел передать свои знания, и я видел, что он это тоже понимает и уходит с умиротворением в душе. Как только места у разлома были спилены, я соединил части клинка, проверяя разрезы на микроразрывы. Идеально, всё, как и учил старик, нам сломанные клинки часто приносят, как в единственную мастерскую, где берутся за такую работу. Сварка достаточно сложное дело. После неё я отложил шпагу. Сегодня не успею заполировать, убирая следы сварки, завтра сделаю. После такой работы даже следа не найти на клинке. Уже совсем стемнело. Убрав рабочее место, я направился на второй, жилой этаж мастерской, где было три комнаты. Там в гостиной застал медсестру, она звонила нашему врачу. Только взглянув в её грустные глаза, я понял: старика больше нет. Сгорбившись, я развернулся и направился к себе – я жил в коморке в мастерской на первом этаже. Мне стало очень нехорошо. Чтобы стряхнуть с себя уныние и отвлечься, я использовал способ, которому научил меня старик. На самом деле таких способа было два: это усиленная работа, по себе знаю, помогает, а также стрельба в тире в подвальном помещении здания. Тир был оборудован для стрельбы из короткоствола и для фехтования, а чтобы пострелять из винтовок, мы ездили за город, на стрельбище. Старик всегда говорил, что мастер никогда не станет мастером, если не владеет тем, что чинит. Сам он был универсалом, умел ремонтировать всё холодное оружие, огнестрельное, охотничье и даже индивидуальное. Индивидуальным мы называли прототипы, модели которых в мире изготовлены по одному, максимум два образца. То есть оружие разведки, шпионов и так далее, ну или просто что не пошло в серию. Стреляющие ботинки Бонда помните? Мы, конечно, в ремонт такое не принимали, но вполне могли бы. С полгода назад нам даже пулемёт приносили, «мадсен» 1903 года выпуска, один из первых в этой серии. Ничего, несмотря на отсутствие подходящих деталей, выточили их, у нас в мастерской было всё необходимое, и пулемёт снова застучал очередями. Его ремонтом занимался я. Старик после того, как взял меня в ученики, только первые три месяца работал, показывал, что делать, а потом я сам, и только сам, он лишь на словах объяснял. Основы за эти три месяца он мне дал, дальше я просто опыт нарабатывал, приходя со сложными вопросами к нему. К концу года такие вопросы практически сошли на нет, я действительно теперь мог ремонтировать любое оружие. Какой только хлам к нам не несли, даже дуэльные дульнозарядные пистолеты были! Именно ремонтировать меня учили, однако я знал, что при необходимости старик из кучи хлама легко может собрать фактически какое угодно оружие, включая пушку. Думаю, я тоже. Просто ещё не пробовал, а он меня этому не учил, на мой вопрос он ответил, что это само придёт с опытом. Дар творчества у меня есть, возможно, создам своё оружие и нареку своим именем. Так вот, помимо обучения ремонту, старик с первых же дней занимался мной в применении этого самого оружия. Оружейник оказался ещё и в этом настоящим мастером. Рапира? Теперь я могу взять первый разряд по фехтованию, но в боевом. Меня учили не спортивному фехтованию, а как быстро и изящно умертвить соперника, объясняя все уязвимые места. Меч был, сабли, ножики разных видов, включая метательные, кортики, кинжалы. Бой с щитом, бой с копьём, секирой. Разве что с палицей не было, нам их чинить ни разу не приносили. Огнестрельное оружие почти всё, включая мой подарок старику, тот его берёг. Патронов для ТТ, конечно, не было, но в мастерской можно было сделать всё, что угодно, включая боезапас. Так что патроны я сам делал, и мы расстреливали их время от времени. Но это только ТТ, а коллекция оружия у старика была вполне приличной. Он мне объяснил, что начал её собирать ещё до начала войны с Советским Союзом, однако в сорок четвёртом он получил ранение на Восточном фронте и был отправлен в госпиталь, а коллекция осталась в ремонтном фургоне. Потом была Франция, схватки с американцами, плен, освобождение и уже мирная жизнь в Париже. Даже как-то не верилось, что старик был самым старым солдатом в германской армии, на момент ранения ему давно перевалил за шестой десяток лет. Во Франции он начал снова собирать коллекцию, поэтому становится понятным, что, кроме нагана 1937 года выпуска, он другого русского оружия не имел. Ничего, и из этого настрелялись будь здоров. Правда, по-моему, и как чуть позже подтвердил старик, обучение тут было немного однобоким, скорее спортивным. Стрельбу он преподавал лёжа, стоя, на бегу и в движении, но фактически в тишине, без взрывов и боя. Военной тактики применения этого оружия мне дано не было. Старик сказал: личный опыт – это личный опыт, а теорию он мне дал. Разве что в практической стрельбе из длинноствола он особо не наседал, всё же год обучения спортивной стрельбе из винтовок многое мне дал, поэтому я только опыт нарабатывал, стрелять и так умел. Вот одним из способов релаксации я и занял себя. То есть спустился в тир и, взяв со стола разные клинки, стал их метать, пока в руке не осталась секира. Хекнув, я метнул её в щит к остальным. После чего раздался глухой удар, и щит задрожал. Сбросив таким образом своё горе, я быстро поднялся наверх, подготовившись, убрав часть эмоций и боль утраты. Врач уже был здесь и констатировал смерть. Пока он писал заключение о смерти, я позвонил адвокату старика. Дальше его работа, включая похороны. В это дело я не вмешиваюсь, старик просил. Адвокат приехал быстро и действительно взял всё в свои руки. Пока тело хозяина мастерской оставили в спальне, но адвокат опечатал все комнаты, кроме мастерской, магазинчика и моей коморки. Мне ведь работать надо, закрыть семь договоров на ремонт. Я думал, не усну, но, как лёг, почти сразу провалился в тяжёлый сон с кошмарами и разными сновидениями, выплыв из них уже утром. Тяжело было вставать, но надо. Утром я продолжил ремонт разных орудий для убийства себе подобных, пока оборудование для полировки шпаги прогревалось. Отремонтировал три из семи принесённых предметов. При этом дважды отвлекался на полировку шпаги. Последние штрихи – и она будет готова. Время от времени я отвлекался на звонок колокольчика входной двери магазинчика. У старика был даже не магазин, а скорее лавка по продаже холодного оружия и боезапаса. Боезапас мы покупали у патронных заводов, а вот часть клинков старик делал сам по заказу. В основном, конечно, охотничья сталь была заводского производства, но и ручной ковки имелись. Этим же днём после обеда были похороны старика. Это тоже была его воля, с похоронами не задержались. Он не хотел, чтобы его хоронили в земле, просил кремировать. По его же просьбе урну с прахом адвокат должен был передать родственникам усопшего, чтобы его развеяли над Одером. Старик родился на его берегу и прожил там свою молодость. Вернувшись вечером в мастерскую, продолжил работать. Именно работа сейчас помогла мне прийти в себя. Правильно старик говорил. Да и время тоже лечит, тут он снова прав оказался. Лишь на следующий день я закончил со шпагой жандарма и занялся другим принесённым в ремонт оружием. Днём, перед тем как я собирался идти в кафе обедать, а после смерти старика я перестал готовить, предпочитая ходить в кафе, где мне была скидка на комплексные обеды, прозвенел дверной звоночек, подвешенный над входной дверью. Кто-то пришёл. Пройдя через открытую дверь из мастерской в помещение лавки, зашуршав бамбуковой занавеской, я поздоровался с жандармом. – Ну как, готово? – первым делом спросил он.