Я был не в сапогах, а в полуботинках без шнурков и обмоток, поэтому ходить пришлось старательно, чтобы не было шума волочащихся по полу каблуков. Естественно, форму, а я был в своей старой форме, с которой спороли все нашивки, и без ремня, забрызгал кровью. Но шанса поменять одежду не было, ничего не подходило. Первым делом я обыскал следака, взяв с него немного денег, наручные часы – тот их, похоже, снял и убрал в карман, видимо рассчитывая пустить руки в дело, и боялся встряхнуть. Еще был носовой платок и зажигалка. Замерев, я разглядывал зажигалку. Она мне была знакома, очень хорошо знакома, даже характерная царапина на донышке была на месте. Я ее уже держал в руках, но дал мне ее тогда политрук сборного отряда, когда я перегонял на сцепке трофейную технику. Именно этой зажигалкой я и сжег тогда свои липовые документы, уничтожая на всякий случай улики. – Сука, – посмотрев на следователя, с ненавистью сказал я. Как она попала к нему, было не сложно догадаться. Осмотрев папку с моим личным делом и тот лист, что мне пододвинули, я только скривился и чиркнул зажигалкой, уничтожая все, что мне попало в руки. Оружия не было ни у следователя, ни у здоровяков. Это было плохо, та тройка сопровождения осталась снаружи, а по-другому из кабинета не выйти, только через дверь. Обыск тел здоровяков ничего не дал, один, кстати, уже отошел, второй был близок к этому, лишь следователь еще держался, булькая легкими. То, что я уже не совсем в форме, было видно, рывок к здоровякам и последующий к следователю вызвал у меня потемнение в глазах, тяжелое дыхание и крупный пот по всему телу. Но делать нечего, еще ничего не закончилось. Оружия у следователя действительно не было, но имелась пустая кобура и запасной магазин в кармашке, носил тот, видимо, «ТТ», но сдал его на входе, когда прошел в этот корпус. Штатная процедура, блок-то для особо опасных. Сняв ремень, я надел его и, застегнув, согнал складки назад и привычно поправил кобуру, переместив ее на правую ягодицу, а не как носил следак, на боку. Тянуть было нельзя, темнело, поэтому взяв в обе руки карандаш и перо, измазанное чернилами, я открыл замок и, толкнув дверь, стремительно вышел в коридор. Надзиратель справа получил карандаш в горло и выбыл из игры, а вот с парнями было сложнее. В момент моего выхода они стояли напротив двери у стены и о чем-то весело общались. На шум в кабинете они не обращали внимания, будучи привычными к этому делу. На мое появление они сразу отреагировали, пока конвоир, хрипя горлом, сползал на пол коридора – придурок догадался выдернуть стержень карандаша, и сразу атаковали. Я отработал правого, и пока тот, прыгая на правой ноге, выдергивал из левой перо, этим давая дорогу артериальной крови, которую то до этого закупоривала, а я уже был в схватке со вторым. Против меня, даже ослабевшего, тот не тянул. Перекувыркнувшись через меня, он упал на пол под хруст правой руки, которая была у меня в захвате, и я добавил ему в висок. Убивать их я не хотел, но тут был вынужден. Добавив второй раз, уже насмерть, я метнулся к первому бойцу, что пытался зажать рану и уже открыл рот, чтобы крикнуть, и просто вырвал ему гортань. У этих троих тоже не было при себе оружия. Хрень какая-то. Сняв с них небольшие трофеи, в основном всякую мелочь, а главное, сапоги с одного из бойцов – они мне подошли, а свои ботинки я еще в кабинете оставил, подобрал связку ключей, что лежала у ног надзирателя, и побежал по коридору в сторону выхода. Следующая дверь была железная и имела глазок. Посмотрев в него, я обнаружил небольшой пустой коридор, а за ним входную дверь. Я ее узнал, именно через нее меня и заводили сюда, но дальше увели в подвал, не через эту дверь, за которой я стоял, а правее был еще один спуск вниз. Главное было не в том, что коридор был пуст, а в том, что слышался негромкий разговор. Где именно, я определить не мог. Припомнив, что когда меня в него вводили и еще тогда грубо толкнули в спину, я расслышал смех слева и рассмотрел проем в стене, забранный решеткой, а за ним сидел старшина с повязкой дежурного. Уверен, разговаривают именно там. Вставив ключ в замок, я осторожно повернул его, но тот, гад, слишком громко щелкнул. Быстро открыв дверь, я прошел в коридор и прикрыл ее, после чего повернул направо, подошел к двери и постучал в нее. Да, это и была дежурная. – Семен, это ты? – Да, – прохрипел я. – Заходи, открыто. Потянув на себя дверь, я действительно убедился, что та открыта. Видя, как расширяются от удивления глаза дежурного – это был незнакомый сержант, я метнулся вперед, пробив ему прямой в голову и одновременно с этим вбивая правый сапог в живот второго сотрудника тюрьмы, что сидел на диванчике. Дежурного я вырубил, а этот был в сознании и кашлял, ползая по дивану. Добавив ему, я присмотрелся. Парень был молодой и почти моей комплекции. Времени было мало, кто его знает, кто сейчас появится, тем более этот выход вел во двор, а он также окружен стенами и охраняется, но мне нужно было сменить одежду. «И побриться», – подумал я, пощупав щетину на лице. Быстро скинув с себя грязную и пропахшую потом и кровью форму, я стянул форму с того парня, что лежал на диване, и переоделся, застегнув на поясе ремень с тяжелой кобурой. В стойке мной были обнаружены два «ТТ» и один наган. Наган я оставил. Поправив фуражку на голове, я взял карманное зеркальце и посмотрелся, после чего плеснул на ладонь воды из графина, умыл чумазое лицо и шею, взял опасную бритву, что нашел в столе, и быстро соскоблил щетину, морщась от скрипа кожи. Еще раз осмотрев свое отражение, я убрал чехол с бритвой в карман, обрызгался мужским одеколоном, отбивая все запахи, удовлетворенно кивнул и, покинув дежурку, направился к двери во двор. Открыл ее я спокойно, вышел наружу, бросая оценивающие взгляды вокруг. На площадке соседнего корпуса лениво прохаживался часовой с карабином на плече, я его не заинтересовал. Больше никого не было, только специализированная «полуторка», автозак, так сказать, и «эмка». Спустившись с крыльца, я надвинул на глаза фуражку и направился к въездным воротам, которые охранял еще один часовой. Тот приветливо мне кивнул и спросил: – Ненадолго, товарищ младший сержант? – Да, сейчас вернусь, – кивнул я. В рукаве у меня был нож, его я нашел в дежурке, им, видимо, пользовались для вскрытия банок и нарезки хлеба, и готов был ударить им часового, открыть двери и бежать. Но тот сам открыл мне калитку, и я вышел на самую обычную московскую улочку и по тротуару в сгущающейся темноте направился прочь. Где я находился, уже определил, комендантский час, по-видимому, наступил, его еще не отменили, поэтому я быстрым шагом направился в нужный мне район. Я не планировал, что вот так все произойдет и я стану изгоем, но давно подготавливал себе возможность для побега. Как я говорил, местная система правления и особенно элита, сменившая на этом посту дворян царской империи, мне очень не нравилась, и я планировал покинуть это государство. А сейчас уже выбора не было – или сгинуть тут, или продолжить жить, но уже в другом государстве. Выбор очевиден, к тому же я к нему стремился. Два схрона у меня были в Подмосковье, но они мне сейчас недоступны. Просто глупо к ним идти, обнаружат и перехватят, но был один схрон тут, в Москве, к нему я и направился. Напомню, что у меня была любовница, встречался я с ней редко, только когда был в Москве, но устроить схрон на чердаке ее общежития успел. Меня просто переполняла радость – я смог, я ушел! Шагая и дыша свежим воздухом, я просто улыбался и был счастлив этим. Свобода! О том, что еще нужно покинуть Союз, а искать меня будут серьезно, я не думал, успел все обдумать еще в карцере, так что действовал по созданному там плану. Мне повезло, ни одному патрулю я так и не попался, хотя повстречал шесть штук, но успевал свернуть или в подворотню или в какой-нибудь проходной подъезд. Добравшись до нужного района, я подошел к нужному подъезду, у входа кто-то курил и, пройдя в подъезд и включив фонарик, что нашел в дежурке, быстрым шагом направился наверх. Анна, моя девушка, что жила тут, сейчас скорее всего у себя, в комнате на втором этаже. С площадки второго этажа я по железным скобам лестницы поднялся на чердак и, стараясь ступать осторожно, прошел к дальнему углу чердака и, разворошив мусор, достал плотно набитый сидор. Отряхнув его, закинул за спину и направился обратно. Только внизу у меня уже ждали жильцы, видимо из комитета гражданской обороны общежития. Мое появление и шебуршание на чердаке не осталось незамеченным. – Ой, здравствуйте, – узнала меня девушка, когда осветила фонариком. В ответ я включил свой. – А Анны нет, задержалась сегодня на работе. – Теперь я это уже знаю, – улыбнулся я. – Что вы делали на чердаке, товарищ командир? – спросил паренек строгим голосом. – Услышал шум, решил проверить. Голуби оказались… А к чему эти вопросы? – Просто узнать, – смутился тот. – Ладно, у меня увольнительная еще на два часа. Так что спешить нужно обратно в часть. Всего хорошего, – кивнул я. – До свидания, – ответила девушка. Я вышел на ночную улицу и поспешил в сторону центральных районов. Они тут не далеко были. Шесть кварталов пройти. Добрался я до них также благополучно. Шел насторожившись, реагируя на любой шум, так что патрули засекал заранее и обходил их стороной. Добравшись до дома, где жил Ремизов, я посмотрел на окна его квартиры, они были темными. Скользнув в подъезд, я поднялся на второй этаж и постучался. Ответа не было, это означало, что или он задержался, или его срочно вызвали. Например, в связи с побегом одного не в меру шустрого бывшего подчиненного. Поковырявшись в замке отмычкой, хранившейся в сидоре, я открыл дверь и проник внутрь. Было тихо, поэтому я включил свет и осмотрел комнаты. Квартира была пуста. Заперев входную дверь, я прошел в ванную и запустил воду, хотелось помыться, а то был грязный, как чушка. Пока ванная наполнялась, я нашел в спальне у Ремизова, который недавно получил майора, писчие принадлежности и оставил ему записку. В ней были извинения за то, что подвел, и то, что я официально считаю себя невиновным и все это наветы Полит управления. Подписался внизу. О сестренках и тетке я не упомянул, но тот и сам догадается присмотреть за ними. После душа я достал из сидора гражданскую одежду. Там было белье, штаны, рубаха и легкая темная куртка. Кепка тоже была. Не было только обуви, но трофейные сапоги были мне впору, сейчас многие в них ходили. Переодевшись, я посмотрел на паренька, что отображался в зеркале, и, поправив кепку, стал убирать форму в сидор, пригодится. Кроме того, я нормально поел, у майора были приличные запасы. Поел, но брать с собой ничего не стал, у меня в сидоре была фляга – я ее наполнил из-под крана, две банки с консервами и галеты. Запас на всякий случай. Время было три часа ночи, когда я покинул квартиру Ремизова, так его и не дождавшись, после чего поспешил в сторону железнодорожного вокзала. Мои поиски, скорее всего, уже начались, поэтому стоит покинуть Москву как можно быстрее. Это же время, наркомат НКВД. Кабинет Берии. Устало потерев лицо, всесильный нарком посмотрел на двух сотрудников, что присутствовали в кабинете. Майора Ремизова и старшего лейтенанта Абросимова. – Докладывайте, что удалось выяснить, – велел он. – Особо выяснить удалось немногое. Там много сотрудников Политуправления, даже зам Мехлиса был. Контролируют они там все плотно. В общем, по собранным материалам мы узнали следующее. Москаль ликвидировал во время допроса трех «мясников», видимо его до этого стандартно мариновали в карцере, потом он ликвидировал конвой, положил всех четко, в своей манере, добрался до дежурного помещения, вырубил, но не убил двух сотрудников. Это подтверждает мое мнение, что лишней крови он не любит. Переоделся в форму одного из дежурных и спокойно покинул территорию тюрьмы, прихватив с собой две единицы оружия, оба «ТТ» и достаточный запас патронов. Часовой у ворот был новенький, всех сотрудников не знал и выпустил его. Сейчас против него возбуждено уголовное дело за преступную халатность на службе. Где сейчас находится Москаль, никому не известно. Ведутся поиски, усилены посты, подняты расквартированные в Москве и Подмосковье части. – А вы как думаете, где он? – Думаю, уже покинул Москву или нашел отличное убежище. Евгений – человек чести. Думаю, ему неприятна вся эта ситуация вокруг него, но перед тем как покинуть Москву, предположу, что он оставит весточку или мне, или Лучинскому, у него с нами хорошие отношения. – Как вы думаете, он мог убить этого члена Военного Совета, что занял должность после Хрущева? – Мог, – уверенно ответил Ремизов. – В его характере. Когда у него убили зама, он ведь ту пехотную колонну противника не бросил и повис, вцепившись в них зубами. Из шестисот человек, что тогда выдвинулись маршевой колонной от железной дороги, до своих добралось только человек сорок, и то группками и поодиночке. За своих он горло порвет, что не раз делал. – Признается? – Вряд ли, если только после работы «мясников», те любого сломать могут, но тут, как видите, он ушел. В этот раз он сдаваться не будет, будут брать – жертв огромное количество будет. Тут очень подходит поговорка про зажатую в угол крысу. – Сдаваться? Вам, майор, напомнить, как он сдавался? Один убитый, четверо покалеченных. – Ну, тут они сами виноваты, застрелили его пса, которого Евгений с младых когтей воспитывал. Вот он и свернул шею стрелку и серьезно покалечил и еще четверых бойцов комендантского взвода. Думаю, тут была проведена провокация, чтобы законно взять его под стражу. Кто-то знал его привычки. – Что он будет делать дальше? – К немцам на службу не пойдет, у него свои принципы. Или перейдет линию фронта и будет бесчинствовать в тылу, или затаится где. Нам он уже не верит. Бездействие наше ему не понравилось. – Держите меня в курсе… и, майор, – строго посмотрел нарком в глаза Ремизову, – он не должен попасть в руки следствия живым. Вам это ясно? – Да, товарищ нарком, – кивнул майор. Покинув кабинет наркома, Ремизов с Абросимовым прошли в кабинет майора, и они там до утра решали вопросы по поиску сбежавшего Москаля. Тут время шло на часы, кто успеет первым, они, или спецы Политуправления. Утром, добравшись до своей квартиры, Ремизов сразу определил, что в ней кто-то был. Найдя записку, он прочитал ее и, улыбнувшись, сказал: – Молодец. Беги, у тебя есть шанс для второй жизни. А о семье не беспокойся, подстрахую. Через пару секунд записка вспыхнула и сгорела. Улик не осталось. Как только сцепки загрохотали и эшелон тронулся, я дождался, когда медсестра проверит весь вагон, и, выбравшись из багажной полки, уже нормально лег на верхней полке купе. Подложив под голову сидор, я стал размышлять. Уйти из Москвы оказалось не трудно. Когда я подобрался в кромешной тьме к вокзалу, то как раз случился очередной налет. Немцы бомбить Москву не бросили, дальности вполне хватало. Многие бросились в бомбоубежище, а тот немногий свет, что был, отключили, соблюдая светомаскировку. В общем, воспользовавшись неразберихой, я добрался до ближайшего эшелона, это оказался санитарный, куда грузили медикаменты, и благополучно проник внутрь через открытое окно. На фронт эти поезда возили медикаменты для госпиталей и медсанбатов, а обратно раненых. Круговорот вот такой. Не успел я пробраться и спрятаться на одной из багажных полок, как состав тронулся и пошел к фронту, а в мое купе заглянула медсестра, посмотрев, все ли тут было в порядке. Вагон оказался купейный, скорее всего для командиров, в нем находились мешки с бинтами и рулоны с марлей, почти до верха загрузили. В общем, только-только рассвело, когда поезд пошел к фронту, вот так с ним я и покинул столицу. Вернее, покидаю. Судя по виду за окном, по окраине двигаемся. Никто не осматривал уходящий состав. Или не успели, или бомбардировка помешала, я слышал грохот разрывов авиабомб. Положив рядом с собой «вальтер» с глушителем, я решил вздремнуть. Всего у меня было три ствола: два «ТТ», я их вынес из тюрьмы с запасом патронов, и в сидоре в схроне лежал «вальтер» с глушителем. Он тоже имел солидный запас патронов. Еще было два ножа: финка и тот кухонный нож, что я вместе с другим оружием вынес из тюрьмы. Финка у меня была закреплена на запястье под курткой. Ножны самодельные, естественно. «Вальтер» лежал рядом, а оба оставшихся пистолета находились в сидоре. Один так и оставался в кобуре, я только ремень сверху накрутил, чтобы хранить удобно было, другой так валялся. Лежа, я продолжил размышлять. О семье я не беспокоился, мол, родственники врага народа. Не был я им родственником, обеспечены они хорошо, да и Ремизов, думаю, их прикроет. Так что эта тема закрыта, я о них буду помнить, возможно, и тосковать, но родственниками я их не считал ни тогда, ни сейчас, просто близкими людьми. Да и действительно не были они мне родственниками ни в каком виде. К тому же тетя Нина сейчас жила с главврачом, вернее это он к ней переехал, и у них там вроде все серьезно. Так что за них я был спокоен. Приятно было оставить всех с носом, но еще нужно постараться добраться до фронта и преодолеть передовую. Я даже не знал, куда санитарный поезд идет. Хотя если на Киевском вокзале его формировали, то скорее всего, на Киев, к Брянскому фронту. Так размышляя, я как-то незаметно задремал. Просыпался я дважды, когда поезд загоняли в тупики, пропуская встречные составы. Где-то после обеда, когда поезд, грохоча колесами по стыкам рельсов, двигался по зеленым бескрайним полям, я достал из сидора небольшую банку рыбных консервов и, вскрыв ее, стал обедать, закусывая галетами. Та диета в карцере не нанесла мне особого урона, но есть хотелось постоянно. Поев, я опустил окно и выкинул банку, избавившись от улики. Попив воды из фляги, я снова забрался на полку. Только в это раз на багажную и, убедившись, что следов не осталось, снова задремал. Похоже, мы скоро прибудем на место, не хотелось бы, чтобы меня застукали на полке. Поспать так и не удалось, эшелон то прибавлял скорость, то, наоборот, сбрасывал до скорости пешехода. Мне такие маневры были не совсем понятны. Выглянув в окно, впереди я рассмотрел, что перед паровозом шла дрезина с тремя седоками. В это время машинист дал несколько гудков, как будто те могли уступить дорогу. Как они вообще тут оказались, интересно?