Коммандос
Часть 31 из 31 Информация о книге
Добравшись до своего леса, я недолго покружил и сел на одну из полян, что находилась в центре леса в восьми километрах от базы и в шести от поляны, где стоял «Шторьх». Сел нормально, без повреждений и поломок. Даже мог развернуть машину носом к взлету. После этого я заглушил все моторы, отключив бортовые системы и огни, и свистнув Смелого, тот бегал у моей новой машины, изучая местность, побежал к базе. Мне нужно было забрать оттуда тюк с маскировочной сеткой, а из «Шторьха» блоки с веревками, чтобы откатить самолет под деревья и замаскировать. Предательски блестевшее на свету серебристого цвета покрытие самолета мне необходимо было срочно замаскировать. Наверняка лес будут осматривать с воздуха и вести наблюдение, и любой солнечный зайчик от этой почти зеркальной поверхности, и все, наведут ягдкоманды, и прощай, мой новый самолет. Еще, гады, могут и засаду устроить или заминировать всю местную округу.
Добравшись до базы, я побегал вокруг, нарезая круги, проверяя, нет ли засады, но все было тихо, да и щенок был спокоен, так что, вскрыв землянки, я забрал все, что нужно, и, переодевшись в камуфляж егерей — у меня еще несколько комплектов было по моему размеру, пополнил боезапас и побежал к «Шторьху». Там забрал второй тюк, стянув его с самолета, все равно улечу скоро, и побежал к недо-«Дугласу».
Вот там пришлось повозиться. Накрыл самолет двумя маскировочными сетями, нашел удобное место для стоянки, там деревья немного расступались и, воткнув лопатку в землю, стал рубить дерн, убирая его в сторону. Да, я решил сделать капонир-навес и скрыть самолет в нем.
Возился я с капониром порядка трех дней. Немцы действительно летали над лесом, но чуть в стороне, похоже, они там что-то нашли, не у «Шторьха» или у базы, в другом месте, но и надо мной изредка пролетали. Я же, сняв дерн, закатил на это место с помощью блоков самолет, шел он тяжелее, чем «Шторьх», там я прикладывал меньше усилий, после чего поставил столбики и стал над самолетом возводить навес. Как раз на второй день, когда появился разведчик, покрывал навес дерном, чтобы с воздуха машина была полностью скрыта, более того, еще и маскировочными сетками прикрыл навес с разных сторон. Одну я обкорнал ножом. Мне для «Шторьха» эта необходимая вещь тоже была нужна, убедился, что самолет, с которым я провел легкую консервацию, включая отсоединение клемм от батарей и изъятие части запчастей, чтобы у меня не угнали эту машину, замаскирован просто отлично — пока не ткнешься носом, не увидишь, и побежал к «Шторьху». Теперь осталось дождаться темноты, и можно вылетать в Белоруссию, а то тут по окраинам уже наверняка поисковые партии шныряют. Я подумывал устроить охоту на них, но отказался от этой идеи. Не нужно им знать, что я точно тут, подозрения у них были, но и только, поэтому пробираюсь в леса и болота Белоруссии, провожу пару ярких акций, чтобы они узнали, где я нахожусь, и работаю дальше. В этот лес я вернусь перед возвращением в Швейцарию. Нужно отвести от него подозрения, чтобы можно было спокойно вылететь домой.
Вот такие у меня были планы, не знаю, как дальше будет, но началось все нормально, первую партию я отработал, но работы еще много. Кстати, немцы явно не имеют нормальных технологий ловли диверсантов, на земле они кое-чему научились, но все же опыта им не хватает. Что им стоило осмотреть все поляны этого лесного массива, их тут штук тридцать! Можно с парашютами поисковые партии выбросить, или навести на них с воздуха и исследовать. Тогда у меня шансов бы не было, но нет, тупо искали с воздуха и земли. Если авиаразведчик что-то засекал, просто шли в том направлении.
Я добежал до поляны со «Шторьхом», привел его в порядок, проверил, как работают все системы, запустил и погонял мотор, и только после этого лег отсыпаться, поставив на охране Смелого, а как стемнело, мы вылетели по новому, пока неизведанному маршруту. В этом я уже стал практически асом, это я про ночные полеты, можно было не сомневаться, ночью только и летал, нарабатывая опыт, так что надеюсь, что долечу нормально.
Львов.
Бывшая Советская улица, дом номер 7.
12 сентября 1943 года. Восемь часов вечера.
Мгновенно нырнув вниз, я переждал рикошет нескольких пуль и вздохнул, закашлявшись от поднятой ими пыли. После того как в этой комнате рвануло несколько гранат, пыли хватало. Ладно хоть, когда рвались гранаты, я находился в другой комнате.
М-да, взялись за меня плотно и, похоже, окружили здание несколькими кольцами, чтобы уж точно не выпустить. Это их вторая удача. Во второе мое посещение Львова, когда я смог тишком перебить часть охраны военного концлагеря, что находился на территории Цитадели, и смог организовать всеобщий побег, тоже была подобная удача. Причем я сделал несколько закладок с оружием, и военнопленные, получившие адреса, где оно укрыто, частью смогли вооружиться и уйти из города, скрываясь в лесах. Всего тысяча единиц разнообразного оружия, но оно им пригодилось, не зря две недели бегал, собирал его, разграбив склад с трофейным вооружением. Тогда тысяч восемь вырвалось и сбежало, добавив головной боли немцам. Около четырех тысяч погибло, часть — штурмуя канцелярию генерал-губернатора. Тогда я тоже не успел уйти, и здание, где засел, окружили. Правда, они думали, что это один из беглых, но я разочаровал их, уложил два десятка солдат и ушел через подвал и канализацию. Потом покинул город, нашел Смелого, и мы сбежали, улетев в другую область… М-да, это все было, да много что было, но сейчас все же зажали, и зажали капитально. Но мне было что вспомнить, покуролесил я по оккупированным территориям так, что Сталин месяц назад по радио лично объявил о награждении бойца диверсионных сил с позывным Леший второй Золотой Звездой Героя. Вот такие дела, даже вспомнить приятно, что я успел сделать. Одно могу сказать, той мрази, которая подняла голову в моей прошлой жизни и которая виновна в гибели моей семьи, вырастет меньше, я хорошо проредил ряды националистов, их дедов. Работал с огоньком, не жалея себя. Тот же батальон «Нахтигаль» потерял две трети состава. Умеючи можно целые подразделения затерроризировать.
Пока есть время и я судорожно ищу выход из создавшейся ситуации, поглаживая лежащего рядом Смелого, можно вспомнить самые крупные свои дела, мелочь я не буду описывать, ее много и займет это излишне много времени, а у меня его и так мало осталось.
Ну, что я могу сказать, как прибыл под Луцк и обустроился, так ликвидировал отряд егерей и тех, что по случайности был рядом, кстати, я потом повторял это неоднократно, серьезно проредив состав карателей. Так вот, ликвидировав егерей, уничтожил представителя оккупационной администрации в Ровно с частью его заместителей, там как раз совещание шло, и сбежал, угнав самолет чина из гестапо. Он, кстати, должен все еще стоять в схроне и дожидаться меня, если дождется, конечно. Потом я на своей рабочей лошадке стал изучать географию оккупированных территорий, уничтожая между делом предателей и тех, кто замарал себя в пытках и жестоком обращении с пленными и мирными жителями. Таких хватало, причем изрядно. Что я скажу, почти шестьдесят человек были казнены фирменным моим способом с ампутированием ног-рук и прибиванием шомполами, с автографами и транспарантами, где объяснялись причины казни. Точнее, казнил шестьдесят семь человек, включая вице-генерал-губернатора дистрикта Галиция Бауэра. Как раз сегодня я его и отработал, но вот не смог уйти, зажали и окружили.
Если перечислить всех, кого я ликвидировал за эти месяцы, то полицейских и националистов — шесть тысяч триста двенадцать человек, немецких солдат, включая егерей и офицеров, три тысячи шестьсот двадцать семь, старший командный состав, включая двух генералов, сорок три. Освободил из плена тридцать семь тысяч шестьсот с мелочью человек, не только военнопленных, но и крестьян и сельчан. Ну да, я вел счет и конспектировал все в отдельном гроссбухе, ведя боевой журнал. Более того, на каждом месте моей акции, даже если уничтожил, например, занюханного часового-полицая на посту у моста, я оставлял автограф, чтобы не подумали, что кто-то другой сработал, я своими делами гордился и не желал, чтобы кто-то примазался к моей работе. Обычно я оставлял тряпицу с выведенной кровью буквой «Л», но если не хватало тряпиц, то просто пальцем на лбу убитых выводил эту букву. Тоже кровью, конечно же.
Да, кстати, кто-то решил примазаться к моей славе, и пару месяцев назад я стал узнавать от пленных, что объявился отряд, где находится Леший. Туда сейчас стягиваются всевозможные подразделения. Я успел в нужный лесной массив первым, сел на полянке и, после недолгих поисков, выяснил, что это группа сбежавших из лагеря военнопленных, и они организовали банду, назвать их партизанским отрядом язык не поворачивался, и пользовались моей славой. Да и просто там было: сбежали, нашли оружие, стали банду собирать. Есть-то охота, никто не кормит, и вместо того чтобы на дорогах побить немцев и добыть продовольствия, стали кошмарить мирное население. Кто-то слышал обо мне и помянул деревенским, что они люди Лешего, и, увидев страх на лице у взятого в плен полицая, стали активно пользоваться этим и назвали себя отрядом Лешего. Даже «Л» чертили на лбах убитых ими людей. Чаще полицаев, но и у мирняка тоже.
Я его вырезал, под корень. Пустил под нож все двадцать шесть человек и метку на лбу у каждого оставил, на транспаранте написал, что никто не смеет пользоваться моим именем. Такие отряды часто беглецами и недовольными жизнью организовывались, их уничтожали как немцы, так и партизанские отряды и десантники, что сбрасывались в тылы немцев. Все их кошмарили. Вот и я руку приложил к уничтожению двух таких отрядов, про первый описал, второй сам под руку попал, жалобу услышал от деревенских в Могилевской области, мол, стариков побили, женщин снасильничали, ограбили, так что вышел на них быстро и пустил под нож. Отряд мелкий был, всего девять человек, и организовался неделю как. Особо дел натворить не успели.
С десантурой тоже встречался, даже две совместные акции провели, но я от них быстро уходил. То, что меня спецы Берии искали, я был в курсе, вот и прыгал с места на место, не задерживаясь в одном дольше чем на две недели, да и то большую часть времени занимала добыча топлива. Обычно как: прилетаешь, добываешь топливо, чтобы сбежать можно было без проблем, и уж только потом совершаешь громкие акции и машешь ручкой карателям, что остаются внизу и далеко позади. Пока такая схема сбоев не давала, ни немцы, ни наши меня не поймали, но не повезло сегодня. Окружили… падлы. Однако я не жалел, шлепнул этого генерал-губернатора. Хотя, наверное, он еще жив, сняли, скорее всего, с шомполов уже и в госпиталь отправили.
— Ну что, Смелый, — погладил я пса по голове. — Идем на последний штурм? Возьмем как можно больше с собой на тот свет этой мрази?.. Ситуация как у Бутча Кэссиди и Санденса Кида. Ну, что тогда, пошли, нечего тянуть.
Держа в руках по пистолету, я плечом выбил входную дверь и, вылетая на улицу, открыл огонь, стреляя по-македонски. Завалить успел человек восемь, пока как будто палкой не ударили по руке, и я выронил пистолет, потом второй раз в плечо этой же руки, рядом заскулил Смелый, а я, рыча от ярости, бежал к начавшим отступать в ужасе немцам, непрерывно стреляя, пока магазин не опустел, после чего схватил первую лимонку и, зубами выдернув кольцо, швырнул им под ноги. Потом последовали третье и четвертое попадания пуль в мое тело, а рядом так жалобно скулил Смелый, отчего у меня даже навернулись слезы. Мой пес… вы ответите, твари!..
Москва, Арбат.
1969 год, 26 июля. Вечер.
Вышедший из неприметного здания высокий мужчина лет пятидесяти — пятидесяти пяти в форме армейского генерал-лейтенанта подошел к черной служебной «Волге», у предусмотрительно открытой дверцы которой уже стоял водитель, но замер и стал пристально рассматривать крупного пса немецкой овчарки, что подбежал и поднял с брусчатки красиво вырезанную палку. Проследив, куда побежал пес, он рассмотрел пожилого человека, что стоял у угла ближайшего здания и ожидал пса. Это был крепкий мужчина лет сорока, в хорошей и явно дорогой одежде, с пустым левым рукавом и звездой Героя на рубахе. Медаль поначалу не было видно, но он наклонился, принимая принесенную палку, и куртка распахнулась, давая возможность рассмотреть копию награды. А то, что это была копия, генерал был уверен. Настоящая медаль хранилась в семье этого ветерана. А по всему было видно, что он именно ветеран.
— Свободен, — приказал генерал водителю. — Завтра утром, как обычно, заедешь за мной.
После этого он махнул рукой в сторону неприметной машины, где сидели двое сотрудников его личной охраны, сделав неприметный знак, что отпускает их. Отпустив свидетелей, генерал направился вниз по улице, сложив руки за спиной, неторопливой походкой отдыхающего человека.
Когда он прошел метров триста по Арбату, то услышал голос со спины:
— Ну, здравствуй, Васильич, давно не виделись.
— И тебе не хворать… Романыч, — хмыкнул генерал и обернулся.
Громко хлопая по спинам, явно старые знакомые обрадованно разглядывали друг друга. Хотя тут немного было не так: это генерал использовал обе руки, его знакомому-собачнику пришлось использовать одну, второй просто не было.
— А ты изменился, — осмотрев героя-инвалида, сказал генерал. — Хотя глаза все равно все те же наглые.
— Пройдемся? — вместо ответа указал правой рукой в сторону улицы, где было довольно много гуляющих простых советских граждан, ветеран.
— Идем, — согласился генерал и потрепал, после разрешения знакомого, пса по большой лобастой голове. — Как ты тут оказался, вроде как на Багамах в своем доме загорал? Жена у тебя красавица, пять детей ее нисколько не испортили.
— Я смотрю, разведка у вас все лучше и лучше работает, — хмыкнул ветеран. — Ты не забыл, что моя компания совершает морские рейсы к вам с разно образными грузами? Как с войны началось, так и ходят они к вам.
— Да в курсе, только там присматривают за ними. Значит, не мог ты на судах в Союз прибыть, — рассеянно ответил генерал. — Так что или инкогнито границу пересек, или по поддельным документам.
— В самый корень зришь. Считай, оба варианта использовал, — хмыкнул ветеран и тут же спросил: — Как сам-то?
— Замечательно, замом работаю, сам знаешь где… — слегка пожав плечами, ответил генерал.
Так они и шли до парка, общаясь и делясь новостями. Устроились на скамейке, изредка бросая палку, чтобы пес приносил ее, они за пару часов обсудили все, что хотели.
— Сам-то зачем сюда прибыл? Сколько раз посылали тебе официальные приглашения, хоть вторую Звезду Героя вручить, ни разу не согласился, а тут сам. Случилось что?
— Можно и так сказать. Сам знаешь, что я миллиардер и владелец нескольких компаний и корпораций, заводов и фабрик. Так вот я решил передать практически все это имущество и производство Союзу. Вам нужнее.
— А твои и дети как? У тебя трое сыновей и дочь?
— Дочка мединститут заканчивает, закончит — я ей частную клинику подарю, пусть выплывает без моей помощи. Стартовый капитал, так сказать. Парни у меня неплохие бизнесмены, опыта набрались, так что дам каждому по производству, пусть выплывают и поднимают свои капиталы, чтобы моим внукам хоть что-то оставить. А то вообще обнаглели, они мои компании уже своими считают, поделили между собой, мол, чего горбатиться, все равно им достанется. Хрен им, пусть своим трудом и потом зарабатывают. Пока от низа доверху не пройдут и не прочувствуют на спине, что это такое — поднимать бизнес, не поймут меня. Вот и решил дать им шанс. Я ухожу на покой, капиталы на пенсию у меня накоплены, буду отдыхать и жизни радоваться. А они, пока не пройдут через то, через что прошел я, становясь самым обеспеченным человеком Канады и Швейцарии, не поймут, чего это мне стоило. Как я уже сказал, шанс я им дал.
— Жестко, — покачал головой генерал. — А если вспомнить, как ты поступил со своим четвертым сыном, который повесился три года назад, то очень жестко. Бросил в воду, пусть сами выплывают, да?
— Это мой грех и мне его нести, — поморщился ветеран.
— Что там в действительности случилось? Официальной версии я что-то не верю.
На несколько секунд ветеран замер, поглаживая сидевшего у его ног пса, после чего глухо сказал:
— Я забросил его воспитание, когда гонялся за всякой швалью, и не проследил, кем он вырос, жена тут не помогла. Он с дружками затащил в мою машину девушку, они отвезли ее за город и там изнасиловали. Это был не первый случай. Я узнал об этом очень быстро и решил наказать его. Вместе с дружками бросил в тюремную камеру, где сидели самые отмороженные бандиты. Рассказать, что там делают с насильниками и что пришлось пережить этой пятерке все те три дня?
— Жестко.
— Их выпустили, мои адвокаты не зря едят свой хлеб. Сын повесился, остатки совести у него, похоже, остались, остальные все еще коптят небо. Мои люди провели им некоторые хирургические операции, теперь насиловать им нечем. Кастраты.
— Ты, Женя, в своем репертуаре, — прокомментировал это задумчивый генерал, после чего покосился на пса и сменил тему. — Сын Смелого?
— Внук.
— Да-а-а, помню, читал я рапорты о той твоей отчаянной атаке. Это правда, ты там действительно два взвода перебил и вынес на себе раненого пса?
— Врут, полвзвода, остальные разбежались. И нес я не на себе, а двух пленных припахал. На носилках выносил его из города канализацией. Если бы не наступившая ночь, не ушел бы. Дальше понятно, вылетел на своем «Шторьхе» в Волынскую область под Луцк и на самолете уже в Швейцарию, а там нас подлечили. Жаль только, руку спасти не смогли.
— Как же ты смог израненный все это провернуть? Да еще самолетом управлять? Этот твой рейд и уход изучают в разведшколах под грифом секретно.
— Ранен я серьезно был только в руку да плечо, остальное так, царапины, все раны перевязал, включая две у Смелого, и вылетел, управляя одной рукой в обоих случаях… Ну, ладно-ладно, немного боевых коктейлей использовал, а то бы вырубился. А так через двадцать часов после боя во Львове я уже был в Швейцарии. Штраф, конечно, получил, но выжил. Смог. Засветился вот только по полной, пришлось чуть позже в Канаду уходить, а по пути, в Италии, я со своей женой встретился. Судьба. Через год у меня уже первенец был. В январе сорок пятого родился.
— Повоевал ты здорово.
— Это да, но сами знаете, за каждое дело наступает расплата. Не минула она и меня. В моем случае рука, потерянная в сорок третьем. Думаю, это малая часть выплаченного долга, и надеюсь, судьба удовлетворится ею.
— О семье спросить не хочешь?
— А смысл? Тетя Нина жива, сына воспитывает, дочки ее замуж вышли. Ольге вот не повезло, сын в семь лет, купаясь на речке, утонул. Я был на похоронах.
— Мои люди тебя не обнаружили.
— Каким бы я был спецом, если бы они это сделали? Напомню, на меня работает частная армия из ликвидаторов, более четырехсот бойцов. Часть из них, конечно, отпочковалась, свои подразделения тренируют, но я рад за них, чем могу, помогаю. Про Эдварда Люкса, командующего силами спецназначения Канады, слышали?
— Еще бы, неплохие он операции проводил.
— Мой ученик.
— Расскажешь об этом подробнее? — вставая со скамейки, спросил генерал.
— Конечно.
— Тогда пошли ко мне, я тебя с женой познакомлю. А завтра пробью аудиенцию к генеральному секретарю и договорюсь о встрече с тобой. Суслов, думаю, будет рад встрече. Он, после того как занял пост, пару раз о тебе осведомлялся.
— Только все это без официоза, без публичных выступлений.
— За кого ты меня принимаешь, все будет сделано тихо и незаметно. Зови пса, и идем, моя Надежда такого борща сварила, ты никогда не пробовал.
— Тогда идем, — улыбнулся ветеран.
Генерал на несколько секунд удивленно замер, после чего задумчиво сказал:
— Знаешь, я впервые увидел твою улыбку. На учился, значит?
— Моя миссия выполнена, почему не улыбаться? За двадцать лет более ста тысяч националистов на тот свет отправил. Я со своими людьми плотно сотрудничал с Моссадом — они мне, я им, всех их ликвидаторов по именам знал. Не зря прожил эту жизнь. Есть, чем гордиться…
Две двенадцатилетние пионерки, что заняли за ушедшими мужчинами скамейку, долго смотрели, как те удаляются вдоль аллеи и бегает вокруг них пес, пока не скрылись за деревьями. Девочки так и не узнали, кто это был и какие изменения они внесли в историю Отечества. Каждый из них помогал, как мог, в меру своих сил, и справился с этим.
Перейти к странице: