Когда это буйство немного стихло, снова заиграл оркестр, он вообще всё время поддерживал эту встречу, только сейчас его стало слышно. Оказалось, на пирс подогнали машину с большими рупорами, и мне дали немного допотопный микрофон, на радио в студии у нас куда лучше были. В общем, попросили описать, кого я привёз. Поздоровавшись со всеми присутствующими, в первых рядах корреспонденты были, несколько раз срабатывали вспышки фотоаппаратов, я начал рассказ: – Всё описывать я, извините, не буду, потому что уже сейчас это является военной тайной, вон, как видите, некоторые чекисты согласно кивают. Описывать, как я попал в плен, тоже не буду, меня нагло похитили, а вот остальное без подробностей кратко расскажу. Так получилось, что мне удалось сбежать, причём в воздухе, когда меня перевозили на транспортном «юнкерсе». Воспользовался безалаберностью охраны. А когда перебил их, не ожидали они этого от мальчишки, выпрыгнул с парашютом. Управлять я не умел, а лётчики погибли, когда граната в салоне взорвалась. Самолёт упал в двух километрах от окраины Берлина. Вот скажите, если бы с вами случилось подобное, неужели вы бы не воспользовались и не погуляли по улицам Берлина, логову наших врагов? Я не стал убегать к нашим быстрее собственного визга, а пошёл смотреть, как живут берлинцы. Оказалось, о моём побеге знают, тела в обломках самолёта не нашли, и уже начались поиски, все германцы, даже жители столицы Германии искали Полякова. Я сам не раз видел на улицах Берлина, как избивали несколько мальчишек, похожих на меня. Изучая город, я купил несколько газет на память, так там на всю страницу моё фото и сумма за мою голову, если кто-то меня найдёт. Вот она, газета, я её с собой взял. Кому интересно, можете посмотреть, только с возвратом. Я её на стену повешу, память какая-никакая… Так вот, погулял по городу, набрал припасов и решил, что пора домой. Тем более школа, уроки начались. Так, путешествуя по Германии и уходя от облав, добрался до берега Балтийского моря. Там мне с многочисленными приключениями удалось угнать этот катер, что стоит за моей спиной. Сейчас рассказывать не буду, но я надеюсь написать за зиму мемуары. Вместе с катером мне достались вот такие пассажиры. Один командующий подводным флотом кригсмарине, адмирал Дёниц, моряки его знают, слышали, а вот о втором хочу рассказать особо. Я сделал всё, чтобы этот генерал попал в руки советского правосудия, слишком много на его руках крови наших сограждан… Если до этого многие из слушателей переговаривались, делясь с соседями впечатлениями, тот тут всё стихло, все превратились в одно больше внимание, как военные, так и простые граждане. Особенно чекисты напряглись, тут взвод НКВД был, наверняка и особистов разных хватало. Ну а я продолжал, под пристальными взглядами слушателей, которые переводили взгляды с меня на генерала и обратно, описывать прегрешения этого нациста: – Итак, Герман Рейнеке, генерал пехоты, с началом войны Германии с Советским Союзом начальник Службы военнопленных. Именно он заявлял, что главная цель каждого советского человека состоит в том, чтобы уничтожить Германию, следовательно, все советские люди должны рассматриваться как смертельные враги рейха, и относиться к ним нужно соответственно. Осенью сорок первого года Рейнеке отдал приказ: «Большевизм является смертельным врагом национал-социалистической Германии. Впервые в истории германский солдат сталкивается с врагом, который имеет не только военную подготовку, но и опыт большевистской политической школы, пагубно отражающейся на людях. В связи с этим на русских не распространяются требования Женевского соглашения относиться к ним как честным солдатам» Исходя из таких установок, Рейнеке отдавал приказы о жестоком обращении с советскими военнопленными, в случаях отсутствия других возможностей, размещении их под открытым небом, о расстреле пытавшихся бежать из плена. Жёсткие меры Рейнеке привели к тому, что смертность среди советских военнопленных достигла семидесяти процентов… Я лично прошу арестовать генерала Рейнеке как военного преступника и судить его со всей суровостью советских законов. Шум поднялся не слабый после того, как я закончил, оглушал, возмущения было много, но милиция быстро навела порядок. Адмирал Трибуц, тот самый, что командовал встречей, принял адмирала с генералом и получил их документы. Мы немного отошли в сторону, воспользовавшись краткой передышкой, и тот вдруг сообщил: – Товарищ Берия вылетел в Ленинград. Попросил тебя его дождаться. А то говорит, что ты очень быстрый. – Ну да, я сегодня вечером хотел оправиться домой… Ладно, подождём. Кстати, я тут на абордаж в одиночку шнелльбот взял, ну и свежие карты с минными полями позаимствовал. Те, что на выходе из залива мельком обозначены, а вот все остальные очень подробны. Интересует? – Ещё как интересует. Сейчас вызову командира оперативного штаба, он и за контрразведку отвечает, замещает выбывшего по ранению коллегу, он всё и примет. Ну а с тебя рассказ. – Это строго обязательно… М-да, Берия, значит? Чую непростой разговор предстоит, – пробормотал я себе под нос. – Ну и правильно, давно пора. Да и хватит с меня приключений. Просто жить нужно. Более шестидесяти лет спустя. Прибрежные воды Туапсе. Вечер Встав, я поднял бокал и осмотрел всех своих многочисленных родственников, что сидели за длинным столом на закрытой палубе арендованного прогулочного лайнера. К сожалению, в Советском Союзе всё же не принято иметь личные яхты, а вот арендовать их у государственных компаний – вполне. – Дорогие мои, как же я рад, что мы наконец собрались вместе. Восемь лет уже не собирались так всей своей дружной семьёй вместе. Да и в прошлый раз это было из-за печального повода, мы хоронили и прощались с нашей любимой мамой, бабушкой… ну и для кого-то с тёщей. Сейчас же у нас радостный повод встретиться, наш с Мариной юбилей. Восемьдесят лет всё-таки… Я говорил и говорил, рассматривая постаревшие лица таких родных для меня людей, жены, сестёр и братьев, своих и их детей, внуков. Друзей, в конце концов. Уже по ним видно, что жизнь прожита не зря. Не было развала Союза, хотя он сам изменился и изменил внешнюю политику в лучшую сторону. К частной собственности относиться стали замено свободнее, заметно лучше стала жизнь. Границы были открыты, туризм процветал. Пусть в правительстве сидел генсек, пятидесятитрёхлетний Артур Александрович Поляков, мой сын, он тоже тут, пусть, жизнь стала гораздо лучше, даже пусть люди остались теми же, честными и открытыми, но я не считал себя причастным к этому. Только радовался, что жизнь в Союзе стала куда лучше. Да что это, мобильные телефоны в свободном доступе для граждан уже появились в начале девяностых, а личные компьютеры с середины семидесятых. Примерно тогда же был запущен Галонет, тот же интернет. Жизнь моя протекала не совсем так, как я спланировал. Я не стал врачом и мореходом, как хотел, хотя и остался в искусстве. Я стал кинорежиссёром, оставаясь композитором и поэтом. Мой первый фильм осенью сорок третьего вызвал шквал восторга простых людей и критики от богемы. Это была копия фильма «Крепкий Орешек». Румянцевой у меня, конечно, на роль не было, а та великолепно сыграла, но я нашёл не менее отличную актрису, и, на мой взгляд, фильм только от этого выиграл. Фильм ожидал ошеломительный успех. И вот так постепенно я и дошёл до того, что стал ведущим режиссёром Советского Союза. Специализировался в основном на комедиях, но и серьёзные фильмы были. Мемуары о своём похищении написал, почти миллионным тиражом вышли. Что-то я в сторону ушёл. Начну по порядку, после того бегства из плена я всё же поговорил с Берией. Прижал тот меня в углу. Пришлось сознаваться. Да, я из будущего, вселенец в тело. Говорили мы долго, почти сутки, после чего я на своём катере отправился в Москву. С парой парней из людей наркома и двумя матросами. Берия тогда интересовался, как так, два разных почерка, как так получалось? Вот я и раскрыл секрет. В школе писал почерком местного молодого Александра Полякова, а те письма, что в Кремль отправлял, почерком настоящего Полякова, а они разные. Ну да ладно, меня, конечно, отругали, что так долго столько секретов хранил, но включили в дело. Несколько месяцев я сразу после школы отправлялся в одну организацию, где общался с теми людьми, которым была доверена Тайна. В кино меня сам Сталин спровадил, сообщив, что это важное направление, и его надо развивать, а кому как не мне, если я всё своими глазами видел? Весной сорок третьего помогал одному режиссёру ставить военный фильм «Звезда» об армейских разведчиках, сам так загорелся, что к концу осени закончил снимать «Крепкий Орешек» в должности режиссёра. Сталин видимо на это и рассчитывал, так как везде мне был зелёный свет, да и фильм получился очень даже. Не знаю, где столько взяли цветной плёнки, она большой редкостью была, но фильм был первым в Союзе цветным. А так война закончилась в декабре сорок четвёртого, и с куда меньшими потерями. С союзниками у нас заметно охладились отношения, поэтому с открытием второго фронта те не спешили, вот и опоздали, лишь часть Италии и Франции смогли оккупировать. До сих пор там базы держат, хотя мы вывели войска через двадцать пять лет. Как при оформлении капитуляции и было указано. Да ладно, это дела прошлых времён. Про семью немного расскажу. Отец прожил двенадцать лет после окончания войны, раны сказались, мама дольше дотянула, восемь лет назад схоронили. Бабушка отца на год пережила. Вот дед старый был, через четыре года после окончания войны схоронили. А так все мои братья и сёстры находились тут, кроме Кирилла. Он лётчиком стал, штурмовиком, сгорел в своей «сушке» в семьдесят девятом, во время одного из вооружённых конфликтов, словив «стингера». Татьяна, врач, профессор медицины, сидела в инвалидном кресле, старая, уже почти не ходит, но она была тут со всеми нами и, держа бокал, смотрела на меня слезившимися глазами, слушая, как я описывал нашу жизнь. Взлёты и падения. Всё же было нам, чем гордиться. Марина, что сидела по правую руку, слева сидела моя жена, стала художницей, признанной, по всему свету в галереях были её картины. Как и Айвазовский, обожала морские темы. У меня множество её картин, люблю свою сестричку. Валя пошла по тому пути, что я себе спланировал, как и Таня, врачом стала. Ольга между прочим тоже. Валя была терапевтом, доктором медицинских наук, а Ольга – педиатром, но кандидатом медицинских наук. Ленилась. Лука, о Лукерья тоже в интеллигенцию подалась, инженер-авиаконструктор. Только занималась не самолётами, а беспилотниками. Ведущим инженером была, доктор технических наук, пока на пенсию не вышла. Дима стал военным, сейчас он сидел чуть дальше в своём вице-адмиральском мундире. Даже награды имел, два боевых ордена. Тоня, одна из младших сестричек, профессор педагогики, всю жизнь этому посвятила, пока на пенсию не вышла. Наташа, она даже младше Тони была, известная актриса кино и театра. Даже сейчас, несмотря на возраст, участвует в некоторых спектаклях в театре. В кино она после смерти матери не снимается. После войны у нас ещё один брат появился. Олег Кондратьевич сидел тут же за столом. Единственный академик у нас в семье, всемирно известный учёный-физик, с профессорской бородкой клинышком. Моя жена очень хороший человек, из простой семьи, мой надёжный тыл долгие и долгие годы. Копия моей жены из прошлой жизни. Трое сыновей у нас, дочек не было. Дети и внуки моих родственников, все они были тут и не такой уж и малый зал на лайнере заполнили полностью. Жаль, конец зимы, непогода не даёт провести всё на открытой палубе, но и тут хорошо. Вон берег с моим домом, где мы с женой проживаем последние пятнадцать лет, вон катер покачивается у пирса. Яхтами владеть нельзя, а катером можно, хотя они вылитые яхты, как за границей. Тот мой катер, что я из Германии трофеем пригнал, был со мной на протяжении двадцати трёх лет, пока мы с Димкой, тот в то время капитаном третьего ранга был, в отпуск приехал, не разбили его на камнях, во время рыбалки. Сами чудом уцелели. Хороший катер был, отличный. Если бы не тот шторм… Сын у меня старший, генсеком стал, средний пилотом на авиалайнере, рейсы совершает за границу. Младший по моим стопам пошёл, уже несколько картин снял, что тоже войдут в Золотой фонд советского кино. Если мне чем гордиться? Конечно, есть. И вот обо всем этом, вглядываясь в такие родные глаза родных людей, я и говорил. Почти час моя речь заняла. Многие расчувствовались, слёзы платками старались незаметно вытереть. После меня взяла слово Марина, а потом и остальные. Всем было что сказать, и, что странно, все благодарили меня, мол, я вёл их на всём жизненном пути. Помогал и не оставлял в беде. Я же сидел и слушал, а по щекам, моим морщинистым чисто выбритым щекам, текли слёзы. Многие живут только ради вот такого момента. Видимо и я жил для этого. Жил и надеюсь протянуть ещё лет двадцать, до столетнего юбилея, да, так и никак иначе. Я сказал! Рассматривая своих родных, я сидел, попивая вино и улыбаясь своим мыслям. Счастье затопило меня, я купался в нем, и это было то чувство, которое надо прогонять, его можно и нужно прочувствовать. Надеюсь, и у вас будет так же, любите и будьте любимыми. Оставайтесь всегда человеком. Как закололо сердце, я почувствовал не сразу, успел схватить кисть жены и под её проникающий вскрик почувствовал, как подскочивший муж сестрёнки Ольги, Константин, подхватывает моё тело. Странно это висеть над своим телом и смотреть, как убиваются сёстры, ревя в голос, как Дима утирает скупые слёзы. Печально, не хотел вот так огорчать всех, да ещё на своём юбилее, но додумать я не успел, меня куда-то понесло. Очнулся я, когда Пахомыч рывком, матерясь, вытащил меня на берег. Пошевелившись, стараясь помочь, ноги ещё в воде были, я посмотрел, как в ночи полыхает катер, дрейфующий вниз по течению. – Что это было? – слабым голосом поинтересовался я, сообразив, что вернулся в свою прошлую жизнь. Я был эмоционально опустошён после той своей смерти, поэтому принял возвращение как данность, ещё пребывая в некотором отупении. – Китайская пиротехника, мать её. – Разве не снарядом нас накрыло? – Да нет, это гуляет кто-то на широкую ногу за лесом. Оттого и на канонаду похоже. Я пока тебя к берегу тянул, такой салют видел, на двадцать пятое декабря такого не бывает. Красивый. Вот одна ракета, из первых выпущенных, не вверх полетела, а в нас. В горловину бака попала. Полыхнуло будь здоров. Тебя за борт так и снесло. Хорошо не обгорел, так, опалило слегка, больше взрывной волной досталось. – А что у нас двадцать пятого? – спросил я с пробуждающимся интересом, хотя ответ уже знал. – О как тебя контузило, сам же клубом реконструкторов руководишь. Двадцать пятое декабря, День Победы над нацистской Германией. – Ну да, ну да, – оглядываясь, пробормотал я. – Чем дальше, тем страньше. Ладно, идём домой. Чую, сюрпризы ещё будут. – Подожди, сейчас спасателей и милицию дождёмся, я уже вызвал, и тогда домой. Надо зафиксировать факт неумышленного поджога, чтобы страховку получить. – Надеюсь, я женат на Кате? – Эк тебя оглушило. Память отшибло? На ней и женат, первенца ждёте, так что сам понимаешь, волновать её нельзя. – О, новостей хватает, как я посмотрю. Ладно, ждём… Пахомыч, а опиши-ка ты мне мою жизнь.