– А сам что так припозднился? Местный? – Можно и так сказать, недалеко живу, да вот опоздал с охоты. Тут у кого переночевать можно, я местных не знаю? – Ничего себе. А ты не боишься в таком возрасте по ночам по лесу один ходить? – Ну, вообще-то я не один. К тому же я охотник, отец лесником был, обучен. Для меня лес отец родной, что ночью, что днём. Просто далеко ушёл и засветло к своим не успел, решил тут переночевать. – Ясно. Наша часть только три избы заняла, вон те крайние, в остальные стучись. – Ага, ясно, спасибо. Двинул дальше, зимой благодаря снегу всё же светлее, так что я смог рассмотреть молоденького бойца. Мне его даже жалко стало, в тоненькой шинельке да на таком морозе. Ладно, хоть валенки были, но и в них он притоптывал, думаю, часовых тут часто меняют, чтобы не помёрзли. Пройдя дальше, на другую сторону дворни, выбрал домик не такой большой, судя по дымку из трубы, жилой и стал стучаться в сенные двери. Меня привлекло ещё в этом доме то, что собаки не было, проще будет. Открыла старушка, оказалось, не спала, иначе не добудился бы, услышала и вот почти сразу вышла. Договориться о постое труда не составило, причём она предложила ночевать в её баньке, топила сегодня, ещё теплая, выстудиться не успела. Я легко согласился. Честно отдал ей и шкурку, и самого зайца, договорившись о завтраке для меня и собак, а сам, раздув угли в печке бани и подкинув нарубленного валежника, что тут был заместо дров, убедился, что санки и остальные вещи в предбаннике в порядке, устроился на полке. Её хватало, чтобы вытянуть ноги. Лайки спали на полу внизу, со мной. Вот так устроив лежанку, я спокойно уснул, накрывшись полушубком. Разбудила меня возня в предбаннике и стук в дверь. Хозяйка будила. Утро, светать скоро начнёт, завтрак вот-вот будет готов. Топить печь я не стал, хотя за ночь банька успела остыть, выпустил лаек на улицу, им освежиться надо, и долил воды в миски, вчера они всё выхлебали, что дал. Сделав зарядку, я собрался, часть вещей сложил на санки, ну и сам оделся для похода. Поел я в избе за хозяйским столом, довольно сытную и вкусную похлёбку из зайчатины, лайки в сенях своими мисками шумели, насыщаясь перед походом. Хлеба не было, так я свой слегка подмороженный достал. Разогрел его на печи, чтобы резать можно было. Он из-за того был немного сыроватый. Но ничего, и мне и хозяйке пошло только так. Даже собакам в похлёбки накрошил. Когда мы уже закончили и пили чай, тоже мой, у хозяйки его не было, морковный пила, я услышал ворчание собак, и чуть позже к нам постучались. Оказалось, немолодой кряжистый сержант пришёл из той части, что тут стояла, часовой при разводе караула сообщил обо мне. Сержант кадровый, это сразу заметно. Опросил меня, я назвался вымышленным именем, пару раз в Москве так было, назывался настоящим, так еле вырываться удавалось, да и то не сразу. Чуть не затискали, так что я пока опасался опознаваться. Узнав, что я тут проездом, возвращаюсь в своё село, он спросил, откуда я, и немного пообщавшись, охотно согласился похлебать хозяйский супчик. Кто это такие, я уже знал. Тут пост воздушного наблюдения был, сами работники, включая радиста, ну и охрана. На этой охране так же поиск сбитых немецких лётчиков, о чём сержант гордо говорил. На их счету уже двое отловленных. Почему они в лесу сидят, не совсем понял, но сержант разъяснил. На опушке у деревенской околицы высокая ель, там на верхушке пост наблюдения, где бойцы сидят днём и ночью. Слушают. По телефону прямая связь с избой, где радист и командир жили, так что, если что, услышат, сразу шёл сигнал дальше. Молодцы, неплохо устроились. Я вышку как-то не приметил, не подумал, что нужно вверх смотреть, а наблюдатель голоса не подавал, не обнаруживал себя. – Значит, Матвей тебя зовут? – сделав глоток чая, тот хитро взглянул на меня. – А я ведь тебя сразу узнал по той фотографии из газеты, где ты оружие передавал бойцам коммунистического батальона. Хорошее фото, не спутаешь. Чего другим именем назвался-то и тут чего делаешь? – К отцу еду, узнал, что их часть сюда перекинули, на Московское направление. Нужно успеть, пока куда в другое место не отправили. Ну а то, что имя другое говорю, слава – такое дело, не всегда помогает. Может задержать в пути. – Молодец, – серьёзно ответил сержант. – Достойный сын. Кстати, раз пока время есть поговорить, уточню. А почему твои передачи пропали? Мы все у радио собирались, слушали их, так там другое стали передавать. – Тот мэтр, которого я неделю назад ославил за отвратительную аранжировку моих песен, нажал на рычаги, ну меня и сняли. – Вот скот, – ругнулся сержант и, спохватившись, виновато глянув на активно греющую уши хозяйку, добавил: – Как твоя мама исполнила «На безымянной высоте», песня у меня сразу стала самой любимой. И не у меня одного, первую версию я действительно сравнивал с исполнением твоей мамы, отвратительно, тут ты был прав. – Да он почти всё испортил, что аранжировал. Я только на одной показал, а исправлять нужно все, что он испоганил. Мы с мамой и коллективом решили этим заняться. Думаю, на радио ход мне уже закрыт, будем исполнять в госпиталях. В ближайших госпиталях от дома, где живу, я иногда устраиваю концерты, раненым нравится. Иногда задерживаться приходилось, что-то повторять, не отпускали. – Это ты молодец. – Ладно, время не резиновое, не растянешь, а мне пора, – вставая, сказал я. – Я рад, что мы познакомились, – протянул сержант руку, и я крепко пожал её. Тот сопроводил меня до околицы и стоял, смотрел, пока я не скрылся в лесу. Днём можно идти по лесу быстрее, тем более часть пути я сократил, двигаясь по санному следу, но потом дорога свернула, а мне обратно в Москву не надо. Вот и пошёл напрямки. По пути я планировал что-нибудь добыть, так что, когда снял винтовку с ремня, убрав лыжные палки в санки, лайки стали бегать вокруг, принюхиваясь, и одна что-то унюхала. Лиса. Не то, отпустим, та унеслась рыжей молнией из своей норы. Потом были пара белок и кабанчик. Ну не надо мне это всё. Вот когда до лесной опушки вышел, лайки загнали в мою сторону косого, его я и снял первым же выстрелом с двухсот метров. По бегущей цели было немного сложно бить, но ничего, справился. Тушку мне принесли, и я её разделал, отмыв и заморозив. Отлично, это будет плата за провоз, если не получится, то сварю суп в лесу, поем. Часть моего пути проходила рядом с оживлённой трассой, я подходил ближе, смотрел в бинокль на неё со стороны. Движение машин было довольно плотное, но пока я на неё не выходил. Шёл быстро, время терять не хотелось, световой день не такой и долгий. Однако чуть позже свернул и, выйдя на обочину, кажется, тут грейдерами проходили, убирая снег, стал тормозить попутный транспорт. Хотелось по времени сэкономить. Только вот все груженые ехали, мест не было, да и, кажется, приказ у них был пассажиров не брать. Сам я не стоял, шёл на лыжах по краю дороги и всё старался кого-нибудь тормознуть. Видимо день такой у меня, скажем так, невезучий, никто не останавливался. Зато со спины догнал на санях старичок, конь у него хороший, справный был, вот он, натянув вожжи, и предложил подвезти. Узнав, куда он едет, я даже обрадовался. Двадцать пять километров сэкономлю, до отца около двадцати останется. Уже неплохо. Мы привязали санки за санями, и я с лайками, устроившись на соломе и укрывшись дерюгой, ещё и полушубок свой достал, покатили дальше. Пока ехали, пообщались. Старик словоохотливый был, из тех, кто за словом в кармане не лезет. Много шуток и прибауток рассказал, да и я тоже не остался в стороне, так что катили и посмеивались. Тот, узнав, что я хоть и городской теперь, но управлять подобным транспортом умею, тут же поменялся местами, дальше я правил, а старик укрылся рядом от ветра и курил козью ножку, рассказывая, как он в одиночку с рогатиной на медведя ходил. Врал безбожно, такие байки травил. Но интересно с ним было. Он к дочке ехал, в село, хотел забрать её и двух внуков к себе. А он за Москвой жил, тоже второй день в пути, правильное решение, я его одобрил, похвалив. Так без серьёзных остановок, лишь раз останавливались лошадь напоить да перекусить, мы быстро оставляли позади километр за километром. Я лаек тоже хлебом накормил. Пока хватит, а вечером горячее будет. Когда мы добрались до поворота к селу, где у старика жила дочка, тут мы с ним и попрощались, я собрался и поехал дальше, а он свернул в село. Побитое, между прочим, явно авиация поработала. С дороги я сразу ушёл и двинул напрямую. Тут сплошные леса были, но я не терялся, заблудиться опытному путешественнику сложно, хотя я и понимаю, что и на старуху бывает проруха. Двигался по лесу часов до трёх, лайки уже на меня вопросительно поглядывать начали, мол, перекусить пора, вот я и решил, что действительно пора. Нашёл подходящую полянку, вытоптал снег, пехотной лопаткой очистил землю и разжёг костёр. У меня в багаже ещё фляга была, с бензином, отличное средство, чтобы быстро разжигать костры. Пока пятилитровый котелок закипал, плотно набитый чистым снегом, я ещё добавлял, чтобы полным был, стал резать картошку. Она уже почищенная была, бабушка постаралась, но не резаная. Промёрзла, приходилось у костра греть, а потом и резать. Нормально, суп из зайчатины получился отличным. Себе я отлил, а котелок сунул в снег, нельзя охотничьих псов кормить горячим, нюх может пропасть. Потом накрошил им в миски хлеба, у меня последний каравай в запасе остался, и разлил по ним варево. Ух как те на тёплую похлёбку накинулись, только держись. Сам я, поев, принялся за чай, чайник только что вскипел. Хорошо-то как. Остатки горячего слегка подслащённого чая слил во фляжку. Я собрался, котелок чистить было нечем, так снегом прошёлся и тряпицей, и направился дальше, затушив огонь. Чуть позже Волк что-то унюхал в стороне и провёл меня к тому, что обнаружил. Я на добычу надеялся, от зайца полтушки осталось, можно ещё добыть. Но оказалось, он нашёл нечто другое. Через тридцать метров я внезапно обнаружил купол парашюта на ветвях и мёртвого лётчика, что висел на стропах. – Немец, – пробормотал я, с ходу определив, кто покачивался на стропах. – Хм, не обобранный немец. Парашютный шёлк штука ценная, моим пригодится, на платья там или бельё. Да и мне отличная верёвка из строп в хозяйстве завсегда нужна. Я уж не говорю про планшет, что у того на боку висел, и жёлтую кобуру с пистолетом. Да всё пригодится, включая лётные очки, поднятые на лоб. Снова отцепив санки и лыжи, я обошёл дерево кругом и, достав из санок десятиметровый кусок верёвки, закинул петлю на ветку, чтобы конец упал с другой стороны, и, вставив в него ногу, стал подтягиваться. По-другому будет сложно подняться, это самый быстрый способ. Отцепив лётчика, тело замёрзло, резать кое-где пришлось ремни, сбросил его вниз. Тот грохнулся о землю, но не преломился, вроде целым остался, псы сразу стали его внимательно обнюхивать, а я занялся куполом, стараясь его не повредить. Хотя повреждения были, видимо от пуль, как и на лётчике. Ничего, повозился, но снял купол. Аккуратно свернул его и убрал в парашютную сумку. Стропы отдельно. Потом прошёлся по телу. Снял очки, планшет и ремень с кобурой, нашёл документы, тоже забрал. В кармане была отличная серебряная зажигалка и серебряный же портсигар, судя по инкрустации, из одного комплекта. Ну и разная мелочовка была, включая перочинный ножик. Хороший нож, Димке подарю, он свой с неделю назад сломал, когда мой оружейный ящик в очередной раз вскрыть пытался. Этот покрепче будет. По карте в планшете понял, что летчика неделю назад сбили. Вот сапоги стянуть не получалось, ноги отогревать нужно. Плюнул на это дело. Оставив тело мёртвого немца на месте, я отправился дальше. В дальнейшем мой путь особых изменений с планами не потерпел. Преодолел два лесных глубоких оврага, обнаружил следы лыж двухдневной давности, не позже, два дня назад снег шёл, засыпал бы, видимо тоже охотник тут бродил. Потом реку прошёл по замёрзшему руслу, километров десять по полю, и роща. К тому моменту давно стемнело, но как бы то ни было, к девяти часам вечера я был на месте, у небольшого городка под названием Солнечногорск. Именно в нем, по словам раненого, и находился штаб нужной мне дивизии. Два дня назад точно был, а сейчас нужно узнать на месте. Я сильно устал, да и собаки тоже были на пределе, но мы упорно шли вперёд, выбравшись на дорогу, тут было легче, пошли напрямую. На въезде в город, а с наступлением темноты движение только усилилось, меня остановил пост. – Штаб мотострелковой дивизии? – удивился командир поста в звании старшего сержанта. – А зачем он тебе? – Отец служит в комендантской роте, полгода не виделись, встретиться хочу. Два дня назад тут были, мне раненый сказал, он из этой дивизии. Надеюсь, они не ушли? – Нет, тут ещё были, – успокоил тот меня, после чего задумчиво почесал затылок, перекинув автомат сбоку на грудь. – Как бы тебе объяснить, где они? Тут частей, особенно тыловых, тьма, ошибиться не трудно, да ещё комендантский час, быстро отловят. – Обойду. – Ну смотри. Значит так, по центральной улице идёшь до памятника Ленину. Там площадь будет, две воронки с краю и батарея зениток, не ошибёшься. Вторая улица направо, и метров через триста будет большой двухэтажный особняк. Там раньше госпиталь был, но его уже эвакуировали. Там и спросишь. Если заблудишься, тоже спросишь. – Спасибо. – Удачи. Свистнув псов, они вокруг меня лежали, отдыхали, переводя дыхание, я двинулся прямо так по улице. До самой площади шёл, и прямо на ней, пока я искал справа нужную улицу, меня патруль тормознул. – Отец в комендантской роте служит? – уточнил сержант, старший патруля. – А кто он? Я всех в роте знаю, мы сами из её состава, третий взвод. – Поляков, Кондрат Гаврилович. – Да ладно? Старшина наш? Ты его сын, Сашка который? – восторженно воскликнул тот и осветил лицо, заставив меня зажмурится. – Ну точно ты, по фото помню из газет. То-то я слышу, голос знакомый. У меня отличный музыкальный слух, по радио голос, конечно, изменён, но я различил. Идём, мы тебя сами проводим. Оба бойца из патруля, поправив винтовки на плече, стараясь от нас не отставать, пошли следом. Причём один мои лыжи и палки понёс, а второй стал санки тянуть. Сержант представившись, Васильев его фамилия, рассказывал, как проходила передислокация, ну и боёв коснулись. – Во, видишь у меня автомат? – продемонстрировал тот висевший на груди ППШ. – Поляковского завода. Тут на прикладе эмблема есть, с номером завода. Он, конечно, не поляковский, просто номерной, но все его называют именно Поляковским, на твои деньги отстроен. Они у нас пока редкие, в дивизии всего штук сорок, у твоего отца есть, а так с другого завода идут, выпуск только начался, но я его берегу. Мне уже предлагали этот автомат сменять сразу на три других. Отказался, представляешь? Мы дошли до зданий, где располагался штаб дивизии, тут машины стояли, на перекрёстке две зенитки, а потом к строению, где квартировали два взвода из трёх ну и сам ротный старшина Поляков. Пока шли, всем часовым, что нас окликали, сержант успевал объяснить, кого и куда ведёт, вызывая возгласы удивления. Меня осторожно, чтобы бойцов не разбудить, лишь дежурный не спал, у него керосиновая лампа горела, завели в казарму. Потом дежурный сбегал и вернулся с сонным отцом, тот только галифе успел натянуть, а так в казарме было вполне тепло. Ох и облапал он меня, что медведь, обнимая. – А про награду почему не отписался? – прямо спросил я, когда он отстранился, чтобы рассмотреть меня. – Мне уже всё о твоём подвиге расписали. В красках. Тут я не солгал, живописали мне про подвиги отца очень даже подробно. Все те двадцать минут, что мы шли с патрулём к казармам, сержант описывал, как проходил боевой путь их дивизии, и помянул, естественно, отца. Где-то в конце июля дивизия попала в окружение с другими частями, отец тогда всего две недели как вступил в старшинскую должность в одном из мотострелковых полков, в линейной роте служил, осваиваясь. Когда немцы замкнули кольцо вокруг советских войск, и наши решили пробивать коридор, именно отец вызвался найти слабое место. Его кроме всех прочих также отправили в разведку. И отец нашёл, более того, немцев там не было, деревня, стоявшая между лесным озером и болотом, немцами и не пахла, жители сказали, что их и не видели. Кольцо оказалось неплотным. И вот через леса по узким дорогам, где проходили в основном телеги, не только дивизия вся выскользнула, прихватив почти всю технику и вооружение, но и большинство других частей. Даже смогли вытащить тяжёлый гаубичный дивизион. Из одного окружения дивизия почти сразу попала в другое. Также он предотвратил при прорыве отчаянную попытку атаки немцами штаба дивизии, и отец из противотанковой пушки подбил два танка, бронетранспортёр и мотоцикл. Стрелял сам, в одиночку, расчёт к тому моменту лежал вокруг убитый. В общем, после выхода к нашим, а дивизия почти неделю находилась в тылу у немцев, отца представили к ордену Красного Знамени, но награду зарубили, и комдив своей властью наградил того медалью «За Отвагу». Эта медаль у бойцов очень высоко ценилась. – Как ты меня нашёл? – спросил батя. – Боец один ранен был при налете во время передислокации, в госпиталь попал, где я концерты даю. Попросил медсестру меня привести, когда узнал, что я выступаю в холле, он неходячий был и рассказал. – Кто такой, я его знаю? – нахмурился тот. – Казанцев, из роты связи. – Нет, не слышал, может, в лицо знаю. Ладно, давай ко мне в подсобку. Устал? – Еле дошёл, думал, не дотяну. У меня на улице лайки и грузовые охотничьи санки. Кроме того, я в лесу труп немецкого лётчика нашёл недельной давности. Нужно документы, планшет с картой и оружие кому-нибудь сдать. – Сейчас всё организуем. Отец действительно всё быстро сделал. Пришедший дежурный по штабу принял вещи и оружие немца, я лишь зажигалку и портсигар сохранил. Немца не я убил и права на эти трофеи не имею, поэтому с такой лёгкостью и отдал, ну а то, что парашют и портсигар зажал, так это за работу, ведь принёс всё, можно сказать, на себе вынес. Так как по штабу был отбой, ночь, меня разместили с отцом. У него, кстати, как и у ротного, была отдельная комната, спал он на матрасе, прямо на полу. Ничего, и санки сюда же затащили, поставив стоймя, и лайки у порога легли. А уж как они долго прыгали вокруг бати, узнали, кто их с младенчества выхаживал. Я ещё тогда возмутился, делали вид что устали, ложились на снег и, когда я далеко уходил, догоняли, а тут такие кульбиты показывали. – Саш, а ведь Белка понесла, – сказал батя, присев и лаская псов. – Думаешь? Вроде незаметно. – Недавно понесла, но по глазам видно. Думаю, ощенится зимой. В Новый год или в середине января, жди. – Понял. Поменьше её гонять, держать дома, хорошо кормить. – Это точно. Потом мы прошли в казарму, псы шли молча, но цокали по полу когтями. Напоив псов и устроившись на полу, я использовал свои запасы, одеяло и тулуп, мы ещё долго с отцом шёпотом общались, делились новостями. Я ему планы насчёт него рассказал. И даже решил сделать подарок, но пока о нём не говорил. Всё завтра, а сейчас спать, я слишком устал. – Я успел? – спросил командир в звании подполковника артиллерии, что заглянул в большую комнату, где мы сидели за большим праздничным столом. Как раз стихла очередная песня, что я исполнял, поэтому другие командиры, что тоже сидели за столом, хором стали успокаивать артиллериста, а это кажется, был начальник артиллерии дивизии, что тот вовремя, только его и ждали. Ну, собраться в действительности успели не все, ещё съезжались, подъезжали, но народу хватало. Утром, когда комдиву сообщили что я приехал проведать отца, так сразу пригласили знакомиться, и это знакомство как-то быстро переросло в застолье. Сейчас уже было обеденное время, полпервого, второй час сидим, и, что не странно, хорошо сидим. Я разные байки рассказывал, песни пел, очень хорошо меня в дивизии встретили, даже сам не ожидал. Оказалось, я у фронтовиков в почёте был, с огромным уважением отнеслись. Пока подполковник, сев на свободное место, другие потеснились, пил штрафную, он третий, что штрафную пил за эти полчаса, я продолжил тихий разговор с командиром дивизии. Тот сидел рядом со мной, по правую сторону, по левую отец был. Ещё в разговоре участвовал начальник тыла дивизии, главный интендант, он напротив устроился. Через столешницу. Начштаба тоже был, с интересом слушал. – Что скажешь, Савелий? – обратился к нему комдив. Они обдумывали мою просьбу, которую я только что озвучил. Она была проста, мол, я имею в собственности грузовичок типа «полуторка» и хочу его подарить своему отцу, как ротному старшине для служебных надобностей. Соответствующую дарственную надпись на борту напишу. Просьба озвучена была так: я просил отпустить отца со мной в Москву на побывку, хотя бы на неделю, а за это я подарю дивизии грузовой автомобиль, точнее в роту отца, для его служебных или штабных надобностей. – Подожди, а откуда у тебя машина? – нахмурился отец. – Ты ни о чём таком не писал. – Ты о медали тоже ни слова не помянул, – фыркнул я. – Трофей это. – Давай рассказывай, – велел отец. – Тихо! – рявкнул комдив. – Сейчас Александр расскажет, как трофеи в Москве добывал. – Думаю, все в курсе о моём похищении, произошедшем в Москве почти два с половиной месяца назад? Оказалось, никто об этом не знал, что выразили в недоумённых возгласах. Вот я и описал официальную версию, как меня похитили, перед этим убив лейтенанта Соломина, чтобы я поехал с ними, как в подполе держали, как допрашивали, правда, без мордобоя, мол, слитки государству сдал на постройку завода для выпуска автоматов, где остальное? Ну и всё остальное, включая неожиданное освобождение. Когда я описывал, что милиционеры нашли в постройках и закромах бандитов, слышались серьёзные такие возмущения. Ну а то, что тот бандит отписал своё жилище мне, было воспринято спокойно. Отец тоже не обо всём знал, лишь общие черты похищения, а сейчас услышал полную версию. Ну а я продолжил: – …естественно после того случая я без оружия не ходил. Когда мы ехали к Москве по дорогам смерти и наконец прибыли в точку назначения, я в первые дни ходил по Москве вооружённым до зубов. Был такой случай, кажется, на третий день, как мы в столице оказались. Я возвращался по одной из улиц, и мне преградили дорогу трое парней, лет пятнадцати на вид. Видимо я тут примелькался, часто ходил, и вот они, перегородив дорогу, начали мне говорить, что это их улица, что, мол, ещё раз увидят, забьют. А один, что слева стоял, ещё ножичком поигрывал и кривенько так усмехался гаденькой улыбкой. А у меня после дороги было только два цвета – чёрный и белый. То есть свои для меня – белые, чужие – чёрные. Сразу в голове как замкнуло, они стали для меня врагами, и я стал быстро прикидывать, как их уничтожить. Не качайте так головой, это всё, что вокруг, вам привычно, а когда война закончится или попадёте в мирный городок, поймете, о чём это я. Будете идти по улице и глазами выискивать укрытие, где от пулемёта хорошо спрятаться, где лучше миномётный обстрел переждать, а не враг ли тот гражданин? Слишком подозрительно рука находится под полой пиджака? Может, вражина? У вас всё это ещё будет. Называется синдром фронтовика… О чём это я? Ах да, этот ещё говорил, а я уже прикинул три варианта, как их убить, выбрав один. Это удар ногой в грудь говоруна, быстрое извлечение ТТ из-под одежды, выстрел в грудь и горло второго, и в живот третьего, или в спину, если он решит бежать, ну и добить встающего первого. Тут я вспомнил, что нахожусь в Москве, значит, шуметь нельзя, набегут свидетели и загоняют. Значит, работать нужно тихо. Финку из сапога и в сердце заводилы, обязательно клинок повернуть, чтобы рана серьёзнее была, потом присесть и резануть по внутренней стороне бедра второго, вскрывая артерию. С такой раной убежать он не сможет, быстро кровью истечёт, потом в живот третьему, и быстрыми ударами нанести как можно больше ран, под конец резанув сбоку по шее… И вот тут я только сообразил, о чём думаю. На самом краю остановился, ещё бы секунда, и я бы их начал убивать. Ох как мне тогда поплохело, я даже пошатнулся. Этих троих прогнал, просто рубаху слегка задрал, чтобы рукоятку пистолета показать, так они и задали стрекача, а я в лагерь к своим побрёл. Вот с тех пор оружие я с собой перестал носить, только финку за голенищем сапога. Если кто спрашивал, говорил, что это мой столовый прибор, сала там порезать, хлеба… горло кому перехватить… А после первого похищения без оружия я больше не ходил, умел теперь себя контролировать. Обязательно наган за поясом, кистень на руке, он у меня и сейчас с собой, пару ножей, ну и гранату обычно. Однако в тот день, когда произошло второе похищение, гранаты у меня не было. Через неделю после освобождения я направился с семьёй на рынок, у меня не было зимней одежды, нужно было приобрести. Я закончил и с покупками, и отправил своих домой, а сам собрался в свой новый дом, тот самый, бандитский, у нас там уборка шла, отмывали его. На выходе с рынка меня и перехватили. Проходил мимо «полуторки», рядом с которой мужик курил, и вдруг появился ещё один, и они меня совместно в кузов закинули. Машина крытая, что внутри происходит, не видно, а то, что внутри кто-то есть, я сразу понял, когда меня закидывали, кто-то изнутри тент откинул. Причём всё так проделано ловко было, я сразу понял, не в первый раз похищают, слишком отработано, без единой ошибки, и качественно сработали. Пока водила и тот второй заводили машину и отъезжали, трое в кузове обыскивали меня. Один в рот кляп сунул, он у меня на ногах сидел, двое других руки удерживали. И этот, что на ногах сидел, только начал обыскивать, и револьвер нашёл. Та-а-ак удивился. Тут второй, что левую руку держал, сразу потребовал оружие посмотреть, а первый не успел руку перехватить, и я смог её вырвать и ударить его костяшками пальцев в висок. Как бить – я знаю. Сил вырубить его из сознания не хватило, но он поплыл и ослабил хватку второй руки, я вырвал её, а на ней у меня кистень, и я умею им работать. Взмахнул и грузик попал в висок второму. Убил, я это сразу понял. А тут ещё тот, что на ногах сидел, револьвер на меня мой же направлять начал, я кистенем и ударил. Хруст был, руку ему сломал, он наган и выронил. Пока тот выл от боли, я первого добил. Тут третий пришёл в себя и бросился на меня, мы минут десять по кузову катались. Ему шестнадцать лет на вид, а мне двенадцать. То он меня душил, то я его. Устали оба вусмерть, тут ещё машина часто поворачивала, мы от одного борта к другому катались. И надо же, одновременно вспомнили о нагане. Про ножи в сапогах я и думать забыл, вообще из головы вылетело. И мы бросились к револьверу. Оба тела убитых лежали по бортам, слева и справа, а револьвер у заднего борта, мы у переднего, со стороны кабины. То он к револьверу ползёт, и я его к себе за ноги подтягиваю, то я пытаюсь дотянуться, а он меня одной рукой назад тянет. И так вот боролись. Потом я всё-таки про нож вспомнил, он и получил. Сколько раз бил, теперь уже и не вспомню, много, очень много. Убил. Дух перевёл и смотрю, машина останавливается и сдавать назад начинает. Похоже, скоро остановится, наверное, на место прибыли. Я револьвер подобрал, других обыскал, и у второго такой же наган нашёл. Проверил, снаряжён. Когда мотор заглох, я лёг на пол ногами к заднему борту и вытянул руки. Эти оба вышли, и как откинули тент, я и выстрелил. Каждому по пуле в лоб. В общем, пять трупов, берег реки, сколько они тут тел притопили, даже не знаю, видимо от моего тела тоже решили избавиться, и машина стоит, да я ещё весь в крови. Ладно хоть чужой. Что делать, не понятно, ещё трясёт всего как после драки. Посидел и подумал. А ведь я вражин, бандитов побил, всё, что с них, моё. Та добыча, что в доме бандитов нашли, не моё, да и не я её захватил, мне лишь дом подарили, так что не претендовал, а тут реально моя добыча. Я так считал, да и сейчас считаю. Я нисколько не скрываю, что трофеи люблю. В общем, тела в воду скинул, с трудом, с боку на бок ворочал. Всё, от тел избавился, машину отмыл и решил её себе забрать. Только вот номера на двигателе не было, сбит. Сказано – сделано, я её в свой новый дом отогнал и загнал в амбар, там, где грузовик с пулемётами стоял. Вот с тех пор амбар на запоре, ключа кроме меня никто не имеет, про неё не знает. В общем, добыл машину, потом долго думал и пришёл к такому выводу: а зачем она мне нужна? В будущем может пригодиться, а пока без надобности. Надо было ещё там, у берега реки, милицию вызвать, а её отдать в тот батальон, которому оружие передавал. Тогда он ещё в Москве был, это сейчас где-то здесь воюет. Вот машина и сейчас в амбаре стоит, и я хочу свою добычу передать на нужды армии, а точнее в подразделение отца. Не отказывайте, примите. – Примем, – хлопнул меня по спине комдив. – А ты молодец, с пятью не каждый справится. – Просто повезло.